Глава 7 Раскаяние

Глава 7

Раскаяние

Раскрой глаза, очнись, перед тобой ребенок. Многие взрослые люди очень требовательны к окружающему миру и снисходительны к себе. В большинстве случаев человек слаб по натуре своей; только осознанные, сильные духом люди снисходительны к окружающим и очень требовательны к себе - таких людей, к сожалению, очень мало. Когда взрослые люди в силу своей слабости, неосознанности ругаются друг с другом, оскорбляют друг друга, кричат друг на друга, злятся, в этом нет ничего необычного. Все, как всегда, скучно, серо, банально и бессмысленно. Но когда взрослые люди, как правило, родители, дедушки, бабушки начинают при помощи крика вымещать свою злость, раздражительность на маленьких беззащитных детях? Честно скажу, хочется взять большой ремень и хорошенечко врезать по мягкому месту таким крикунам, но сделать это невозможно. И поэтому остается только одно - с болью в душе прошептать: «Господи, прости их, ибо не ведают, что творят».

Буквально вчера, когда я был в аэропорту, навстречу мне шла обычная с виду, симпатичная семья. Молодые мама и папа, и маленький, невероятно очаровательный малыш лет пяти. Малыш с гордостью нес свой детский рюкзачок. Прекрасной картина была до тех пор, пока озлобленная мама не сорвала детский рюкзачок с маленьких плеч, прокричав на весь аэропорт что-то очень злое, жестокое, и хлестким ударом врезала счастливому малышу по попе - да так больно, так жестоко, что мне стало не по себе!

В таких ситуациях я, правда, не знаю, как реагировать. С одной стороны, хочется обнять малыша, пожалеть, сказать что-то очень доброе и отругать мамашу, но с другой стороны, ты понимаешь, что это семья, и есть закон, защищающий всю эту тупость, безобразие, жестокость. Только и остается шепотом сказать: «Господи, прости их, не ведают, что творят». В одно мгновение с моего лица сошла улыбка, у меня было такое ощущение, как будто в сердце мне воткнули тысячу ядовитых кинжалов. Боль, сострадание, безысходность мгновенно наполнили мое сердце. Счастливый мальчишка мгновенно превратился в зажатого, затравленного, несчастного зверька. Слезы, плач, боль, обида, непонимание - за что его наказали, за что на него наорали? Ведь он так старался, он так хотел быть взрослым, так хотел показать своим маме и папе, что он тоже им помогает! Но разве могут такие родители сдержать свою злость, раздражительность, ведь их воспитывали точно так же - пощечинами, шлепками, окриками, издевательствами, бесчувствием и непониманием.

Дорогие родители, я не писатель, я - профессиональный тренер успеха. В таких случаях я пытаюсь подобрать слова, найти образы, чтобы хоть как-то обратить Ваше внимание на великую несправедливость, которая происходит, когда родители относятся к маленьким детям, как к взрослым и требуют от них невозможного. Я попробую достучаться до Вашего сердца, до Вашего разума, используя письмо, опубликованное более ста лет назад в одном из американских журналов. Это письмо вызвало невероятный ураган обсуждений. Письмо было опубликовано в позапрошлом веке, но когда я перечитываю его, то чувствую, как будто оно написано для меня. Каждый раз, прочитывая эти бесценные строки, пропитанные искренностью, мудростью, раскаянием, болью, я получаю великую школу мудрости и осознанности. Автор этого письма - У. Ливингстон Ларнет.

Раскаянье отца

«Послушай, сын, я произношу эти слова в то время, когда ты спишь. Твоя маленькая рука подложена под щечку, а вьющиеся белокурые волосы слиплись на влажном лбу. Я прокрался в твою комнату несколько минут назад - когда я сидел в библиотеке и читал газету, на меня нахлынула тяжелая волна раскаянья. Я пришел к твоей кроватке с сознанием своей вины. Вот о чем я думал, сын: я сорвал на тебе свое плохое настроение, я выбранил тебя, когда ты одевался, чтобы идти в школу, так как ты только прикоснулся к своему лицу мокрым полотенцем. Я отчитал тебя за то, что ты не почистил ботинки. Я сердито закричал на тебя, когда ты бросил что-то из своей одежды на пол. За завтраком я тоже к тебе придирался: ты пролил чай, ты жадно глотал пищу, ты положил локти на стол, ты слишком густо намазал хлеб маслом... А затем, когда ты отправился поиграть, а я торопился на поезд, ты обернулся, помахал мне рукой и крикнул: «До свидания, папа!» Я же нахмурил брови и ответил: «Распрями плечи!»

Затем в конце дня все началось снова. Я заметил тебя, когда ты на коленях играл в шарики, на твоих чулках были дыры. Я унизил тебя перед твоими товарищами, заставив идти домой впереди меня. «Чулки дорого стоят, если бы ты должен был покупать их на собственные деньги, то был бы более аккуратным!» Вообрази только, сын, что это говорил твой отец. Помнишь, как ты вошел в библиотеку, где я читал, - робко, с болью во взгляде. Когда я мельком взглянул на тебя поверх газеты, раздраженный тем, что мне помешали, ты в нерешительности остановился у двери. «Что тебе нужно?» - резко спросил я. Ты ничего не ответил, но порывисто бросился ко мне, обнял за шею и поцеловал. Твои ручки сжали меня с любовью, которую Бог вложил в твое сердце и которую даже мое пренебрежительное отношение не смогло иссушить, а затем ты ушел. Так вот, сын, вскоре после этого газета выскользнула из моих рук, и мною овладел ужасный, тошнотворный страх. Что со мной сделала привычка? Привычка придираться, распекать.

Такова была награда тебе за то, что ты маленький мальчик. Можно ли сказать, что я не люблю, не любил тебя, что я ожидал слишком многого от юности и мерил тебя мерками своих собственных лет, а в твоем характере так много здорового, прекрасного, искреннего! Твое маленькое сердце так же велико, как рассвет над далекими холмами. Это проявилось в твоем стихийном порыве, когда ты бросился ко мне, чтобы поцеловать меня перед отходом ко сну. Ничто другое не имеет сегодня значения, сын. Я пришел к твоей кроватке в темноте и -пристыженный - преклонил перед тобой колени.

Это слабые искупления. Я знаю, ты не понял бы этих вещей, если бы я тебе сказал это, когда ты проснешься. Но завтра я буду настоящим отцом. Я буду дружить с тобой, страдать, когда ты страдаешь и смеяться, когда ты смеешься. Я прикушу свой язык, когда с него будет готово сорваться раздраженное слово. Я постоянно буду повторять, как заклинание: «Он ведь такой маленький, маленький мальчик!» Боюсь, что я мысленно видел в тебе взрослого мужчину, однако сейчас, когда я вижу тебя, сын, усталого, съежившегося в своей кроватке, я понимаю, что ты еще ребенок. Еще вчера ты был на руках у матери, и головка твоя лежала на ее плече. Я требовал слишком многого.»

К этому письму добавить больше нечего!