5. Течение зрительных образов.

5. Течение зрительных образов.

Все испытуемые определенно утверждали, что они видят образы. Я думаю, что этот термин надо сохранить: представление зрительных образов есть видение их.

Но все испытуемые столь же единодушно подчеркивали, что «это — своеобразное видение», «не так, как я вижу на самом деле», «это — вроде как видишь во сне» и т. п. Мне кажется, надо принять и это ограничение: представление зрительных образов есть своеобразное видение их, отличное от видения реальных предметов.

Так как физиология этого своеобразного видения еще не изучена, я попытаюсь дать только психологическую характеристику его.

Все испытуемые, характеризующие свои образы, определяли их обязательно в отношении ясности и устойчивости. Ясность характеризовалась чаще всего как отчетливое видение, несравненно реже — как рельефность. Последнюю один испытуемый описывает так: «Трансформирующийся образ становится выпуклым, на нем намечается самая близкая ко мне точка, дающая ту или другую сравнительно реальную фигуру, а остальная часть образа расплывается, темнеет и исчезает». Неясность отождествлялась испытуемым с темнотой образа. Следовательно, за редким исключением имеет место нестереоскопическое зрение, т. е. видение не предметов, а картин. Кстати сказать, термин «картина» обычен у испытуемых. Но это нестереоскопическое видение — видение картин различной степени ясности. У одного и в одних случаях это — ясная картина в красках; у другого или в других случаях это — ясная картина, но бесцветная; наконец, иногда это — неясная бесцветная картина, вернее, уже не картина, а схема. При этом надо очень сильно подчеркнуть, что если под картиной-образом понимать копию всего какого-нибудь предмета, то ясность распределяется неравномерно: одни части предмета могут быть очень ясны, а другие совершенно неясны. Мне кажется, удачней всего сравнивать образ со снимком-позитивом, который удается зафиксировать не всегда удачно, так, что это иногда — ясный снимок, иногда на нем ничего не разберешь, так как он почти совсем потемнел, а иногда он зафиксирован очень неравномерно. Ясность зрительного образа — это как бы различная степень закрепления посредством фиксажа позитива. В первом параграфе этой главы уже был разобран вопрос, при каких условиях образ выходит наиболее ясным, т. е. что играет роль, если можно так выразиться, фиксажа. С одной стороны, те же объективные условия, причины, как это бывает и при фотографировании: ясность оригинала-впечатления и время, продолжительность его действия на глаз. Но, с другой стороны, это — и субъективные условия: степень и характер эмоционального возбуждения во время получения впечатления-оригинала. Сильное нервное возбуждение, если продолжать сравнение с фотографией, делает нашу светочувствительную пленку пленкой лучшего качества в отношении отображения.

Но сравнение с фотографией в одном отношении хромает: фотография мертва, а зрительный образ жив. Как выше было сказано, все испытуемые, характеризуя свои образы, говорили о степени не только ясности, но и устойчивости их. Под устойчивостью они понимали продолжительность существования данного образа без изменения. Мы видим из материала Дюма, что в патологических случаях, вызвавших сильное нервное потрясение, эта продолжительность может быть очень долгой. Но в обычных условиях, наоборот, она очень малая. В моих опытах она чаще всего была такой, что испытуемый, говоря сравнительно медленно, успевал называть эти образы, почти не делая, однако, пауз. Но в отдельных случаях эта продолжительность варьировала, хотя не очень значительно, скорее, в сторону укорочения ее. Таким образом, в отличие от застывшей фотографии, зрительный образ обычно все время изменяется. Как и отчего?

Когда я подыскивал испытуемых для своих опытов, то оказалось, что не всякий годился: у некоторых почти не возникало никаких зрительных образов. Вместо последних у них фигурировали слова (мысленные названия). Поэтому их тип можно было бы назвать словесным. Но из опросов выяснилось, что дело не только во внутренней речи. Эти субъекты обычно указывали на позывы к движениям, мускульным напряжениям: «захотелось сжаться», «сильно напрягал кисть» и т. п. Пожалуй, лучше назвать этот тип более широко — моторным типом: на раздражение он реагирует не зрительным образом, а мускульным напряжением, иногда движением, почти всегда внутренним произношением слов. По-видимому, между предрасположением к реагированию зрительными образами и к реагированию мускульной гипертонией и кинезом корреляция отрицательная.

Но и предрасположенные к зрительным образам испытуемые требовали, одни в большей степени, другие в меньшей, отсутствия мускульного напряжения. Некоторые даже настаивали, чтобы экспериментатор сидел близко: «иначе приходится напрягать голос, а это мешает». Все указывали, что образы легче возникают, если лежать в очень удобной позе, в состоянии некоторого расслабления мускулов. Так же вредно влияли даже малейшее волнение, неприятность. Наконец, все испытуемые указывали на необходимость тишины: даже экспериментатор, по их мнению, должен говорить возможно меньше и тише. Таким образом, основное условие, благоприятствующее возникновению и течению зрительных образов, — мускульное расслабление, спокойствие и тишина.

Общеизвестная в жизни противоположность между созерцательностью и деятельностью ясно проявляется по отношению к образам противоположностью между мускульной и оптической реакциями. Движение и образы — антагонисты: даже у «лучших» испытуемых небольшое движение во время опытов могло аннулировать их образы. Возможно, что уничтожающее действие сильных и резких звуков на зрительные образы объясняется тем, что вследствие своеобразия ушного аппарата они производят не только акустическое, но и моторное действие на организм.

Также все испытуемые подчеркивали до известной степени автоматическое возникновение образов и свою пассивность при этом: «Лучше не стараться вызывать их, иначе хуже будет»; «Надо просто закрыть глаза и ждать: они сами придут»; «Усилие, напряжение только мешает»; «Единственная подготовка — вызвать у себя созерцательное настроение» и т. д. Интересно, что даже испытуемые моторного типа, которым в эксперименте не удавалось вызвать образы, указывали, только еще резче подчеркивая, что эти образы, если появляются у них, то обычно непроизвольно и легче всего во время глубокого и спокойного отдыха после большого утомления.

В сущности, все только что сказанное лишь подтверждает в экспериментальной обстановке тот общеизвестный факт, что у людей зрительные образы легче всего возникают, когда они близки к сонному состоянию. Наоборот, в повседневной деятельной жизни образы мало фигурируют, тогда как во сне так обычны сновидения.

Итак, вопрос, что благоприятствует течению образов, выяснен. Но что регулирует это течение? Оказалось, что у всех испытуемых чувство регулировало течение их: при появлении неприятных образов испытуемый открытием глаз или движением тела избавляется от них, и так получается, следовательно, отбор приятных или индифферентных образов. Вспомним, что и во время сна от неприятных снов обычно просыпаются. Я объясняю это тем, что неприятные переживания вызывают мускульную гипертонию и кинез, т. е. то, что аннулирующе влияет на образы.

Легко представить, что получается в жизни в результате такого регулирования течения образов чувством, особенно если вспомнить, что легче всего большей частью возникают сами по себе, без внешнего стимулирования, образы неприятных впечатлений. В предыдущих главах было уже выяснено, как важно для самосохранения помнить неприятное. Но для самосохранения важно не просто помнить неприятное, но не задерживаться на нем, идти от него.

Из наших опытов можно заключить, что под влиянием чувства образы имеют тенденцию протекать в приятном или индифферентном направлении. В результате проходится путь от образа, причиненного неприятным впечатлением, к приятным или неприятным образам. Так в воображении разрешается жизненно важная проблема преодоления неприятного, и в этом смысле можно сказать, что воображение работает сообразно интересам. Можно сделать вывод: образы отражают действительность и протекают сообразно интересам.

Вышеописанное регулирование течения образов чувствами легко объясняет, почему течение образов нередко принимает характер мечты-желания. Так бывает то и дело в повседневной жизни. Так было и в наших опытах с N. N.: мы видим появление мечтаний об экскурсиях. В опытах с другими испытуемыми также набиралось проникновение их мечтаний-желаний о покупках, театре и т. п. Вспомним, что и сновидения нередко интерпретируются также, как мечты-желания (особенно несложные сновидения детей, как это показал Фрейд и как это подтверждалось многократно последующими исследователями).

Но в чем состоит самое течение зрительных образов? Нередко испытуемые сравнивают его с мультипликационным процессом. Первичный образ, появившись, не существовал мало-мальски долгое время без изменения: одни части его тускнели, другие яснели, постепенно изменялась форма, например округлялась, несколько расширялась и т. д. Иногда менялось положение, например становилось более горизонтальным. В результате получается новый образ, в котором обычно нетрудно узнать изменение старого образа: точнее, это тот же образ, только изменившийся. В ряде случаев имеет место наряду с новым образом и персеверация старого. В небольшом количестве случаев мультипликация происходит совсем просто: данный образ множится себе подобными. Обыкновенно такая простая мультипликация бывает лишь при простых образах — кругах, полосах и т. п.

Условимся называть процесс изменения образа трансформацией. Вот пример такого процесса трансформации.

Оптический стимул «палочка». Образы: деревянный шомпол; копье летит к дереву, лес, река, на реке плот из палок; свайные постройки.

В сущности, шомпол, копье, дерево, лес, река, плот из палок, свайные постройки — все это последовательные трансформации «палочки». Палочка — деревянный шомпол, здесь трансформация очень ясна. Но дальше трансформация осложняется персеверацией и изменением положения одного образа из вертикального скорее в горизонтальное (копье, летит к — дереву). Дальше осложняется трансформация мультипликацией (лес — деревья), причем трансформируется, еще более принимая горизонтальное положение и (особенно) расширяясь, становясь широким, и второй образ (копье — река). Дальнейшая мультипликация дает «плот из палок».

В сущности, весь вышеописанный процесс трансформации можно считать персеверативным процессом, так как суть его в том, что исходный образ сохраняется, хотя бы и до неузнаваемости изменившись.

Цветные образы — сравнительно редкие у моих испытуемых. Чем многочисленнее образы у испытуемых, тем больше шансов для цветных образов. Получается впечатление, что обладание ими характерно для максимально способных к зрительному воображению. Трансформация цвета чаще всего состояла в посветлении или потемнении его, нередко с переходом в смежное качество цвета. Гораздо реже наблюдались явления контраста цветов (чаще всего: красный — зеленый).

Мультипликация, сопровождаемая одновременно потемнением, полным или частичным, некоторых образов, создает иногда впечатление движения. Впечатление движения иногда дает также образ чего-либо, находящегося в «позе движения».

Процесс трансформации форм, ясности и цвета со всеми вышеописанными процессами персеверации и мультипликации дает иногда в итоге фантастические образы. Однако фантастичность не безгранична, так как чрезмерное отдаление от оригинала-раздражителя не безгранично, ибо чрезмерное отдаление от оригинала ведет, в конце концов, к потемнению и исчезновению образа.

Если сравнивать образ с фотографическим снимком (а это сравнение во многих отношениях очень удачно), то надо все же все время помнить, что это не застывший, мертвый фотографический снимок: существуя (персеверируя), он изменяется, и жизнь его обычно и постоит в этих изменениях. Но он может и «умирать». Смерть образа, если можно так выразиться, это — «исход в темноту»: образ становится настолько темным, что испытуемый его уже не видит.

«Исход образа в темноту», судя по материалам моих опытов, бывает вследствие одной из трех следующих причин: 1) вследствие движения, возбуждения, неприятного чувства и т. п.; 2) как самый первый эффект действия нового раздражения («все прежние образы исчезли»); 3) как результат сильного отдаления трансформирующегося образа от его первоначального оригинала. О первой причине много говорилось раньше, и потому нет смысла повторяться. Вторая причина понятна и без особого объяснения: при прочих равных условиях действие объективной действительности реального предмета оказывается более сильным сравнительно с имеющимися образами. Если применить выводы из экспериментов к жизни, то действием этих причин объясняется, почему во время моторной деятельности или под влиянием новых впечатлений становятся невидными прежние образы.

Интереснее третий случай: когда в результате трансформации образ становится имеющим мало общего с прототипом, то испытуемый обычно заявляет о неясности образа. Правдоподобно объяснить это ослаблением действия объективного раздражителя. В этом случае иногда образ просто становится невидным, но иногда имеет место реинтеграция.

По данным моих опытов, для реинтеграции необходимы два условия. Первое из них только что упомянуто: слабая связь, слабое сходство трансформировавшегося образа с оригиналом-раздражителем, в результате чего образ, вообще говоря, темнеет, становится плохо видимым. Второе условие таково: при потемнении данного образа один из побочных аксессуаров этого образа видится довольно ясно или даже ярко. Тогда в дальнейшем начинает трансформироваться уже побочный аксессуар, а не первичный образ, который, наоборот, становится неясным и темнеет. В результате начинается новый ряд трансформаций, который может или чередоваться с первым, или частично смешиваться: иногда же один из рядов (и чаще всего это именно новый) может совершенно сменить второй. В результате дальнейшие трансформации могут не иметь ничего общего с первичным образом. Надо иметь в виду, что образ иногда видится не как изолированный, обособленный предмет, а в определенной ситуации.

Иными словами, в ряде случаев мы имеем то, что когда-то Гамильтон, затем Рибо, а в наши дни Холлингуорс называли реинтеграцией (рединтеграцией) и что соответствует первому закону восполнения комплекса у Зельца: «Ein gegebenes als einheitlich Ganzes wirkendes Komplexstuck hat die Tendenz, die Reproduktion des ganzen Komplexes herbeizufuhren» («Данный, действующий как единое целое кусок комплекса имеет тенденцию вызывать репродукцию целого комплекса»). Образы — часто не отдельные образы, а ситуации, и когда реинтегрируется ситуация, то в дальнейшем, при вышеуказанных условиях, может трансформироваться уже аксессуарная часть ситуации, а основная первоначальная — совершенно потемнеть, стать незаметной.

Окончательный вывод из всего вышесказанного таков: основной процесс течения образов — ряд трансформаций исходного образа, но иногда (далеко не так часто, как обычно думают) трансформация осложняется реинтеграцией, которая дает возможность в известных случаях начаться ряду трансформаций нового образа, образа-аксессуара.

Вот простой пример трансформации, сопровождаемой реинтеграцией: раздражитель — слово «перчатка», образы — белая, маленькая, длинная перчатка, но она, как на руке, с кнопками, кнопка звонка, подъезд, большая красная дверь, налево кнопка звонка.

В начале этого параграфа мы установили два типа — оптический и моторный. Но даже на нашем небольшом числе испытуемых удалось легко заметить, что оптический тип в свою очередь подразделяется на два типа. Один из них можно назвать трансформационным. Ярким представителем этого типа является испытуемая N. N. У этого типа, как мы видели, один образ обычно трансформируется в другой, который, таким образом, возникает из него. Процессы трансформации и мультипликации на первом плане у этого типа. Второй тип лучше всего назвать реинтегрирующим, так как у него на первом плане выступают процессы реинтеграции, а не трансформации. Чтобы яснее было, в чем дело, приведу 2-3 примера из опытов с испытуемым, являвшимся наиболее ярким представителем этого типа (раздражитель — вложенный в руку предмет).

Монета .—Монета. Дельцы с портфелем, биржа, нищие сидят на тротуарах. Все.

Спичечная коробка. — Спичечная фабрика, рабочие, фабричная контора. Все.

Две особенности мы видим у реинтегрирующего типа:

1) обычно он видит целую сцену, а не отдельные предметы;

2) столь же обычно сцена не трансформируется дальше, но держится устойчиво некоторое время, частично пополняясь, а затем обрывается.

Может быть, правильнее было бы говорить и здесь не так о типах, как о тенденциях: у одних испытуемых больше выступает тенденция к трансформации образов, у других — к реинтеграции. Но даже самый яркий наш реинтегрирующий испытуемый в ряде опытов давал ряд трансформирующихся образов, совершенно как и трансформирующий тип, у представителей которого в свою очередь имели место явления реинтеграции. У меня получалось впечатление, что испытуемые трансформирующего типа «отдавались» течению своих образов, которые были типично зрительными, тогда как испытуемые реинтегрирующего типа до известной степени «вызывали» свои образы, в которых иногда, кроме зрительных элементов, были и иные.

Учение о типах, и до сегодняшнего дня еще не потерявшее своей популярности, приводит нередко к неправильным представлениям: «тип» понимается метафизически как нечто застывшее, раз навсегда определенное, и как не имеющее ничего общего с другими типами, отделенное от них непроходимой бездной. На самом же деле так, как только что было сказано, трансформация и реинтеграция образов имеют место у каждого, но у одного в большей степени выступает одно, а у другого — другое, причем — и это еще важнее — даже у одного и того же субъекта в одних случаях преобладает трансформация, а в других — реинтеграция. Есть опасность, что, за увлечением типологией, притом метафизически понимаемой, рискует остаться в тени тот факт, что здесь, собственно говоря, дело в двух различных, хотя очень родственных функциях — памяти и воображении.