ЛАО-ЦЗЫ

1) ЛОГИКА (“догматик”)

2) ВОЛЯ (“дворянин”)

3) ФИЗИКА (“недотрога”)

4) ЭМОЦИЯ (“зевака”)

По справедливости этот тип, наверно, лучше было бы назвать двойным именем: “Лао-цзы — гераклит”. Оба философа, имея одинаковый порядок функций, а кроме того они биографиями и творчеством идеально дополняют друг друга. О жизни Лао-цзы неизвестно почти ничего, но сохранился его главный труд. Из сочинений Гераклита уцелело лишь несколько цитат, но нечто, напоминающее биографию, имеется. Поэтому, говоря о типе “Лао-цзы”, будем в дальнейшем апеллировать и к памяти Гераклита.

Про Лао-цзы известно лишь, что под конец жизни он отправился из Китая на Запад (у древних “запад”, сторона солнечного захода, — обычный символ загробного мира). Но на границе был остановлен таможенником и по его просьбе написал философский трактат “Дао де дзин”, обессмертивший имя Лао-цзы. Вот, практически, и все.

История создания “Дао де дзин” — единственного произведения Лао-цзы если не правдива, то правдоподобна. Достоверно в ней выглядит то, что Лао-цзы увековечил себя как бы мимоходом, почти принудительно. И так могло быть, потому что “догматик” — вообще человек малокоммуникабельный, и, решив для себя капитальнейшие вопросы, он обычно успокаивается на этом, в дальнейшем добытым без нужды не делясь.

На 1-ю Логику Лао-цзы кроме этого указывает то, что “Дао де дзин” — результат, а не процесс. Взгляды китайского философа, изложенные в трактате, не предмет для дискуссий, но догма, которую можно либо целиком принять, либо целиком отвергнуть. Диалогом в “Дао де дзин” и не пахнет. Трактат от начала до конца продуман одним человеком за годы, проведенные в кабинетной тиши, очень строен, очень последователен и возражений не предполагает даже в теории. Кроме того, трактат явно претендует на универсальность, на то, что его принципы оказались бы равно приложимы ко всем элементам бытия: значительным, незначительным, всяким. И надо ли напоминать читателю, что монологовость и тяга к универсализму — ярчайшая из примет 1-й Логики?

Хотя от сочинений Гераклита остались лишь фрагменты, капитальность и безаппеляционность его суждений такова, что тождественное Лао-цзы положение Логики на ступенях функциональной иерархии у греческого философа сомнений не вызывает. Его интеллектуальная гордыня, позволявшая озаглавливать свое сочинение “Обо Всем”, и заявлять, что он самоучка, “сам себя исследовал и сам от себя научился” — лишнее тому подтверждение. На 1-ю Логику ясно указывает и результативная лапидарность гераклитовского стиля, почитаемого в древности “несравненным”.

* * *

2-я Воля данного психотипа диктовала Лао-цзы с Гераклитом и сам принцип их философствования. Оба они диалектики, т. е. все элементы бытия выстроены в их системах не по иерархической вертикали, а по горизонтали: сущее есть производное двух равноправных, противостоящих и взаимопроницаемых начал (свет-тьма, добро-зло, мужчина-женщина и т. д.). Всякое шевеление, постоянно происходящее во вселенной, — плод как раз такого взаимопроникновения, взаимоперетекания, доводящего до полного превращения одного начала в другое. Что, однако, ничего не меняет на космических весах, неизменно находящихся в равновесии. Внеиерархизм — типичная для “дворянской” психики черта. Заслуга Лао-цзы и Гераклита заключается лишь в том, что интуитивное обычно горизонтальное восприятие мира 2-й Волей они 1-й Логикой осознали и возвели в космический принцип.

В жизни Гераклит также вел себя вполне “по-дворянски”. Он принадлежал к царскому роду, но, когда жители родного Эфеса надумали усадить его на освободившийся трон, то городская делегация застала Гераклита играющим с детьми в бабки и совершенно глухим к столь соблазнительному предложению.

Каких-либо ясных указаний на наличие у Лао-цзы и Гераклита 3-й Физики в литературе не сохранилось. Пожалуй, только высказывание Гераклита, что “зрение — ложь” прямо свидетельствует об этом. Так как именно к продуктам деятельности низкостоящих функций человек испытывает наибольшее недоверие и подчеркнуто, агрессивно недоверчив ко всему, что связано с Третьей функцией. Поэтому грубая филиппика Гераклита в адрес зрения — чувства телесного — весомый аргумент в пользу предположения о ранимости его Физики.

Косвенно же подтвердить наличие у обоих философов 3-й Физики можно, руководствуясь методом исключения. У них Эмоция явно Третьей не была. Оба так свободны, беззастенчивы в выражении своих чувств, так плодовиты и легки на блистательные образы при передаче сухих, отвлеченных философских категорий, как никаким “сухарям” не под силу. А значит порядок функций Лао-цзы и Гераклита угадан верно: 3-я Физика и 4-я Эмоция.

* * *

Тип “Лао-цзы” достаточно редок и является одним из главных поставщиков классных представителей умственного труда. Думаю, имена Эзопа, Марка Аврелия, Шанкары, Дионисия Ареопагита, Скота Эригены, Бонавентуры, папы Сильвестра II, Монтеня, Спинозы, Сахарова в состоянии подтвердить высокую репутацию данного психотипа.

По всем своим характеристикам “Лао-цзы” типичный интеллигент: рассеянный, малообщительный, вечно погруженный в свои мысли, хотя и не чуждый эстетическим запросам. Он тверд в принципах, но по мелочам уступчив, терпим, доброжелателен, честен. Внешность у него обычно невзрачна, он склонен к ханжеству, аскетизму, непротивленчеству, пацифизму, хотя в мечтах редкий драчун и повеса. Как всякий “догматик”, “Лао-цзы” довольно тяжел в общении, безапелляционен, темен в речах и не деликатен в выводах, но так как “догматизм” его окрашен “дворянством”, то, даже оказавшись в родной для себя стихии рассудочности, он не так безнадежно глух к чужим мнениям, как можно было ожидать, и вообще внутренне умственно совершенно раскованный человек, если не сказать — интеллектуальный циник.

Во всем же, что не касается щекотливой интеллектуальной сферы “Лао-цзы” открыт, доступен, терпим. Собственной эстетики у него нет (4-я Эмоция), поэтому в искусствах он всеяден и художественная критика его беспартийна. Богатая душа и тощий кошелек “Лао-цзы” всегда открыты для ближнего, и есть своя правда в словах знавших Бонавентуру людей, когда они говорили: “По брату Бонавентуре можно думать, что Адам не согрешил”.

* * *

О том, как выглядит и действует “Лао-цзы” на политическом поприще, можно составить представление на примере английского премьер-министра Гладстона и римского императора Марка Аврелия.

Биограф Марка Аврелия рассказывает о нем так: “Уже с первых лет детства он отличался серьезностью… Будучи еще мальчиком, он усиленно занимался философией. Когда ему пошел двенадцатый год, он стал одеваться как философ, и соблюдать правила воздержания; занимался в греческом плаще, спал на земле, и мать с трудом уговорила его ложиться на кровать, покрытую шкурами…

Он отличался уступчивостью, и его иногда можно было заставить пойти смотреть охоту в цирке, появиться в театре или присутствовать на зрелищах. Кроме того, он занимался живописью под руководством Диогнета. Он любил кулачный бой, борьбу, бег, ловлю птиц; особенную склонность он имел к игре в мяч и к охоте. Но от всех этих склонностей его отвлекали философские занятия, которые сделали его серьезным и сосредоточенным. От этого, однако, не исчезла его приветливость… Он был честным без непреклонности, скромным без слабости, серьезным без угрюмости…

Когда домашние спросили его, почему он с такой печалью принимает императорское усыновление, он изложил им, какие неприятности заключает в себе императорская власть…

Во время голода он выдал италийским городам хлеб из Рима и вообще он проявлял заботу о снабжении хлебом. Он всячески ограничивал зрелища, на которых выступали гладиаторы…

Среди других доказательств человеколюбия Марка заслуживает особого упоминания следующее проявление его заботливости: он велел подкладывать для канатных плясунов подушки, после того, как упало несколько мальчиков; с тех пор и доныне под веревкой протягивается сеть… (очень выразительный, но давно забытый подарок мировому цирку от завернувшейся в императорский пурпур 3-й Физики — А.А.)

К народу он обращался так, как это было принято в свободном государстве. Он проявлял исключительный такт во всех случаях, когда нужно было удержать людей от зла, либо побудить к добру, богато наградить одних, оправдать — выказав снисходительность — других. Он делал дурных людей хорошими, а хороших — превосходными, спокойно перенося даже насмешки некоторых.”

Важным показателем психотипической устойчивости является то, что политика “Лао-цзы” не зависит от политической системы, в которой он взращен, но вырастает как бы из внутреннего, автономного от среды, стержня личности. Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить портрет абсолютного монарха Марка Аврелия с портретом премьер-министра полудемократической страны, какой была Англия в викторианскую эпоху, Вильяма Гладстона.

Вильям Гладстон, неоднократно занимавший пост премьер-министра, представлял собой одну и самых замечательных фигур времен королевы Виктории, украшение английского политического небосклона. По словам биографа Гладстона, попытавшегося нарисовать его политический портрет, “в литературе о Гладстоне можно встретить мнение, что в сущности он среди своих товарищей всегда занимал положение независимое и собственно не принадлежал ни к какой партии. В этом есть много верного. Гладстон сам однажды высказался, что партии сами по себе не составляют блага, что партийная организация нужна и незаменима лишь как верное средство в достижении высокой цели. На ряду с независимостью по отношению к вопросам партийной организации необходимо отметить другую важную черту политического миросозерцания Гладстона, намек на которую находится уже в речи, произнесенной им перед избирателями, 9 октября 1832 г. это — твердое убеждение, что в основе политических мероприятий должны прежде всего лежать “здравые общие принципы”. Особенные свойства его выдающегося ума, ясность и логичность мышления развили в нем эту характерную черту, рано проявившуюся и никогда не ослабевавшую. В течение всей своей деятельности он постоянно отыскивал и находил принципиальный базис для взглядов и мероприятий каждого данного момента… Чем больше расширялся круг явлений, доступных его наблюдению, тем яснее выступало перед ним демократическое движение века, тем убедительнее становились законные его требования. В нем не могло не зародиться сомнение в справедливости и верности взглядов, которых продолжала держаться консервативная партия. Присущее Гладстону стремление отыскать принципиальную основу всякого общественного движения, в связи с его высоко-честными взглядами на жизнь и требовательное отношение к себе, помогло ему прийти к верному ответу на вопрос: где истина, где справедливость… По коренным своим убеждениям Гладстон был враг войны и всякого насилия…Весьма характерно определение роли министра иностранных дел, которое Гладстон сделал еще в 1850 г., в споре с лордом Палмерстоном по греческим делам. Задача его — “охранение мира, а одна из первых обязанностей — строгое применение того кодекса великих принципов, который завещан нам прежними поколениями великих и благородных умов.” Эту речь он закончил горячим приглашением признать равноправие сильных и слабых, независимость маленьких государств и вообще отказаться от политического вмешательства в дела другого государства. Гладстон допускал, однако, и даже требовал отступления от последнего правила, если это диктовалось соображением гуманности”.

Суммируя все сказанное прежде о Марке Аврелии и Гладстоне, можно сжать характеристику занятого на политическом поприще “Лао-цзы” до одной фразы: это — деятель вдумчивый, природный демократ, человек, едва ли не чрезмерно, жалостливый, заботливый и миролюбивый (1-я Логика, 2-я Воля, 3-я Физика). Что, в зависимости от политического контекста, может быть и плюсом, и минусом.