Убеждение под давлением

Убеждение под давлением

Я получил свой собственный, очень личный опыт иммунодефицита веры, когда делал пилотную программу для телевизионного шоу об убеждении. Эпизод касался использования убеждения в области права. Я хотел знать, каковы отличительные особенности хорошего следователя. Любой ли человек может им стать или необходим врожденный талант? Хрестоматийный образ следователя в массовой культуре – например, Лоуренс Оливье в фильме «Марафонец» – предполагает, что именно безнравственность, а не выдающиеся способности отличает великих контролеров ума от просто хороших. Но все же исследование, проведенное и в военной, и в правовой сферах, освещает этот вопрос совершенно с другой стороны. Самые первоклассные следователи имеют много общего не с теми, кто склонен к насилию, а с самыми первоклассными мошенниками. Они проникают, а не вторгаются. «Заговаривают» нам умы, а не зубы. И обладают интуитивным пониманием «уличной психологии».

Чтобы выяснить, насколько я поддаюсь убеждению, какой-то умник догадался выставить против меня профессионалов: оказывается, я, интеллектуал, член «Лиги плюща»[59], эксперт в области убеждения, полжизни топтал лужайки и коридоры библиотеки Кембриджского университета, чтобы теперь лицом к лицу сразиться с «умодробительными» мастерами спецназа.

Мне должны были сообщить три порции сведений, которые необходимо было скрыть от «тюремщиков», а те, в свою очередь, собирались обрушить на меня смертельную комбинацию физических и психологических методов воздействия, чтобы попытаться их из меня вытащить.

Идея мне даже нравилась – пока я не встретил одного из следователей.

«Какого уровня насилия мне ждать?» – поинтересовался я у Боба, когда мы сидели, потягивая кофе-латте в «Старбакс».

Он улыбнулся.

«Это вовсе не то насилие, которое вас сломает, – сказал он. – Это угроза насилия. Те леденящие душу и вызывающие панику мысли, что вот-вот произойдет нечто ужасное».

«Вы уверены, что должны мне это говорить?» – пошутил я.

«А это совершенно не важно, – ответил он. – Сейчас вы можете быть уверены, что мы не собираемся вас убивать, но потом это будет для вас бесполезно. Вас прикончит то, что находится здесь, – он постучал себя по голове. – Вы можете свято верить, что мы не желаем вашей смерти. Но как только начнем вас “раскручивать”, парням не составит никакого труда убедить вас в обратном».

Честно говоря, я усомнился. И тогда Боб рассказал об испытании, которому подвергают при отборе в спецназ, – он специально приберег это для меня.

Как правило, на этой стадии кандидат уже выдохся… И последнее, что он видит, прежде чем мы надеваем ему на голову мешок, это двухтонный грузовик. Мы укладываем его на землю, и, лежа там, он слышит звук приближающегося грузовика. Приблизительно через 30 секунд мотор ревет уже прямо у него над ухом. Мы поддаем еще оборотов двигателю, после чего водитель выскакивает из кабины. Он хлопает дверью и уходит. Двигатель продолжает работать. Чуть позже кто-то поодаль громко спрашивает, поставлен ли грузовик на ручной тормоз. В этот момент один из наших – а парень с мешком на голове все еще лежит на земле – начинает мягко катать запасное колесо у него по голове. Просто руками. Постепенно он увеличивает давление. Другой парень поддает газу грузовику, чтобы казалось, что он двигается. Через несколько секунд мы убираем колесо и снимаем мешок. А потом дружно наваливаемся на него.

«Назови свое гребаное имя…»

Обычно в этот момент люди сдаются.

Когда дошло до дела, мой «момент истины» мало чем отличался от описанного выше. Голый, прикованный к полу в полутемном, заброшенном складе, я лежал на спине и наблюдал – словно в замедленном кино, – как огромный автопогрузчик удерживал железобетонную плиту примерно в десяти метрах над моей головой, а потом стал медленно опускать ее, пока грубая, шероховатая поверхность не коснулась моей груди. Это продолжалось секунд 15, а потом я услышал, как оператор заорал, перекрикивая шум гидравлики: «Джим, механизм заело. Я не могу его запустить…»

Боб был прав. Позже, в безопасной обстановке допросной, стало ясно, что я вообще не подвергался какой-либо физической опасности. На самом деле «железобетон» был вообще не бетоном – а макетом, сделанным из легкого вспененного материала. И механизм вовсе не ломался. Он был в полном порядке. Но тогда я этого, конечно, не знал. Как не знает ни один из кандидатов в спецназ, которые подвергаются такому испытанию. Когда я лежал на измызганном, залитом соляркой полу какого-то невесть где расположенного заброшенного склада (меня специально привезли туда с мешком на голове, чтобы еще больше дезориентировать), все это было ужасающе реально. Несмотря на слова Боба, что меня не собираются убивать, когда десятитонный груз уже касается тебя, и можно учуять его запах, и кажется: еще сантиметр – и начнешь задыхаться, нелегко «не верить» в скорую встречу с Создателем. На самом деле, почти невозможно. Мозг так поглощен прогоном программы страха, что полностью блокирует свою же программу «детектора лжи».

Неверие – это узда, которой мозг сдерживает убеждение. Без нее для убеждения не существовало бы никаких пределов.