Глава 14 Самоанализ (1897-)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 14

Самоанализ (1897-)

Летом 1897 года болезнь начала отступать, и Фрейд осуществил свой самый героический подвиг — психоанализ собственного бессознательного. В наши дни даже трудно себе представить, сколь важным было это достижение. Всем первопроходцам знакомы трудности, с которыми приходится сталкиваться при достижении заветной цели. Однако данный подвиг уникален, так как Фрейд был первым в исследовании глубин бессознательного.

Многие выдающиеся умы человечества пытались справиться с этой задачей. Философы и писатели, от Солона до Монтеня, от Ювенала до Шопенгауэра, предпринимали попытки следовать заповеди дельфийского оракула «Познай самого себя», но ни у одного из них не хватило сил это сделать. Время от времени некоторым из них удавалось довольно близко подойти к правильному пути, но эти вспышки озарения всегда быстро угасали. Сфера бессознательного, существование которой столь часто постулировалось, оставалась темной, и все еще справедливы были слова Гераклита: «Границ души тебе не отыскать, по какому бы пути ты ни пошел: столь глубока ее мера».

Так что Фрейд являлся первопроходцем в этой области, и ждать помощи ему было неоткуда. Более того, он, должно быть, смутно догадывался (сколь тщательно он ни пытался это от себя скрыть), что то, что движет его идеями, может привести в результате лишь к глубинному затрагиванию его отношений — возможно, даже резко их ухудшит — с тем человеком, с которым он был столь тесно связан и который укреплял его душевное равновесие. Многим приходилось рисковать. Какая требовалась для этого неукротимая отвага, как интеллектуальная, так и моральная! И Фрейд мобилизовал все свои силы.

Однако осознать этот шаг можно было, лишь заглянув через призму времени. А тогда это была длительная и болезненная борьба вслепую, по тяжести не уступающая Геркулесовой, и Фрейду, должно быть, часто приходили в голову мысли «о таких же искателях приключений, которые не достигли цели». Само решение осуществить подобную задачу едва ли являлось сознательным желанием или обдуманным мотивом. Здесь нельзя говорить о какой-либо внезапной вспышке гениальности, а скорее интуиция Фрейда подсказывала необходимость такого исследования. Непреодолимая потребность дойти до истины любой ценой была, вероятно, самой глубокой и сильной движущей силой в личности Фрейда, ради которой все остальное — легкость, успех, счастье — должно было приноситься в жертву. И, говоря словами его любимого Гёте, «первой и единственной вещью, требуемой от гения, является любовь к истине».

В подобных обстоятельствах Фрейд не мог ожидать никакой другой награды, кроме удовлетворения этой своей императивной потребности. Прошло немало времени, прежде чем он приблизился к истине, приносящей ему «неописуемое ощущение интеллектуальной красоты». В течение трех или четырех лет его невротическое страдание и зависимость на деле увеличивали свою интенсивность. Однако пришло время, когда он узнал, что:

Когда всю правду выдержать сумеешь, И, глазом не моргнув, стоять перед бедой, Тогда тебе подвластно станет все.

Конец этого тяжелейшего труда и страдания был последней и конечной фазой в эволюции личности Фрейда. Из нее вышел безмятежный и благожелательный Фрейд, способный с этого времени относиться к своей работе с непоколебимым хладнокровием.

Теперь нам следует подробнее остановиться на деталях этого прогресса, а также на изменении взглядов Фрейда на детскую сексуальность, которые предшествовали и сопровождали этот прогресс. Однако до этого уместно процитировать предложение, которое он написал не менее чем за 15 лет до этого времени: «Мне всегда казалось сверхъестественным, когда я не мог чего-либо понять применительно к себе». Он явно принял близко к сердцу поговорку Теренция: «Humani nihil а те alienum puto»[99]. Это являлось еще одной причиной его желания полностью познать себя.

Две важных части исследований Фрейда теснейшим образом связаны с его самоанализом: толкование сновидений и его растущее понимание детской сексуальности.

Толкование сновидений играло у него тройственную роль. Именно наблюдение и исследование собственных сновидений (наиболее доступный материал для цели изучения), которые он главным образом использовал в своей книге, натолкнули его на мысль продолжать свой самоанализ до его логического завершения. И для осуществления этой цели он в основном использовал метод, применяемый им при толковании сновидений. Позднее он придерживался того мнения, что любой человек, который честен, вполне нормален и видит много сновидений, может многого добиться в самоанализе, но не каждый человек является Фрейдом. Его самоанализ продолжался одновременно с составлением его главного произведения, «Толкования сновидений» в котором он описывает многие его детали. Наконец, именно благодаря толкованию сновидений он ощущал себя в большей безопасности; это была та часть его работы, к которой он чувствовал наибольшее доверие.

Если мы сделаем обзор развития взглядов Фрейда на сексуальность и детство вплоть до начала его самоанализа, то необходимо придем к следующим заключениям. Его глубинное постижение шло не так быстро, как это часто считают. Вещи, которые теперь столь ясны, были достаточно непонятны в то время. Он начал с общепринятого мнения о детской невинности и, столкнувшись с жестокими историями совращения детей взрослыми людьми, пришел к общепринятой точке зрения, что именно эти совращения являлись причиной преждевременной стимуляции. Вначале он не считал, что совращение возбуждало в то время в ребенке сексуальные чувства; ведь лишь позднее, к периоду полового созревания, воспоминание об этих инцидентах становилось возбуждающим. К 1896 году он стал подозревать, что, возможно, «даже период детства не может обходиться без слабых сексуальных возбуждений», но очевидно, что их следует рассматривать как чисто аутоэротические, так как нет связи между ними и другими лицами. Год спустя он заинтересовался органическим базисом таких возбуждений и локализовал их в областях рта и ануса, хотя и предполагая, что они могут иметь отношение ко всей поверхности тела. В письме от 6 декабря 1896 года он использовал термин эротогенные зоны, а в письме от 3 января 1897 года назвал рот «оральным сексуальным органом».

Аллоэротические аспекты детской сексуальности он открыл любопытным образом: не через ребенка, а через его родителя. Начиная с мая 1893 года, когда Фрейд сделал свое первое заявление об этом Флиссу, до сентября 1897 года, когда он признался в своей ошибке, он придерживался мнения, что существенной причиной истерии является сексуальное совращение невинного младенца со стороны юрослого, чаще всего со стороны его отца; свидетельства аналитического материала казались неоспоримыми. В течение более чем четырех лет он придерживался такой точки зрения, но ему не давала покоя мысль о том, почему эти случаи встречаются так часто. Все это начинало выглядеть так, как если бы многие отцы совершали над своими детьми подобное инцестуозное насилие. Даже хуже того, такие действия являлись обычно перверсными, выбираемыми областями были рот или анус. Фрейд заключил из существования определенных истерических симптомов у его брата и у некоторых из его сестер (не его: nota Ьепё), что подобное поведение можно, таким образом, инкриминировать его собственному отцу; хотя он тут же добавил, что частота подобных происшествий неоднократно вызывала его подозрения. К концу этого периода в его голову начали закрадываться сомнения, но они неоднократно опровергались свежими свидетельствами. Когда, наконец, ему приснился сон о его американской племяннице Гелле, который ему пришлось истолковать как скрывающий сексуальное желание по отношению к его старшей дочери, ему показалось, что он получил личное доказательство правильности своей теории.

Однако четыре месяца спустя Фрейд открыл истину относительно данного вопроса: несмотря на инцестные желания родителей к своим детям и даже на встречающиеся время от времени действия такого рода, то, на что ему должно было обратить внимание, являлось часто встречаемыми инцестуозными желаниями детей по отношению к своим родителям, особенно по отношению к родителю противоположного пола. Другая сторона этой картины была от него полностью скрыта. Два первых месяца его самоанализа приоткрыли ее. Он познавал истинность афоризма Ницше: «Наше собственное Я хорошо от нас скрыто: из всех залежей сокровищ ты выкопаешь свое Я последним».

Даже тогда Фрейд в действительности еще не был готов сформулировать четкую концепцию детской сексуальности. Инцестуозные желания и фантазии являлись более поздними продуктами (вероятно, проявлявшимися в промежутке между восемью — двенадцатью годами), которые отбрасывались назад на экран раннего детства. Они не возникали в раннем детстве. Но в чем Фрейд был уверен в то время, так это в том, что маленькие дети, даже шести- и семимесячные младенцы (!), обладают способностью регистрировать и примитивным образом постигать значение сексуальных актов между их родителями, которых они либо видели, либо подслушали (за этим занятием). Такие переживания приобретали важное значение, лишь когда воспоминание о них оживлялось сексуальными, фантазиями, желаниями или действиями в более поздние годы.

Поэтому нет сомнения в том, что в течение более пяти лет Фрейд рассматривал детей как невинных объектов инцестуозных желаний и лишь постепенно — и, без сомнения, вопреки значительному внутреннему сопротивлению — пришел к осознанию того, что начиная с этих пор носит название детской сексуальности. Долгое время он ограничивал детскую сексуальность более поздним возрастом, считая, что такие сексуальные фантазии являются проекциями более поздних сексуальных переживаний, накладывающихся на более ранние, и только к концу своей жизни предпочел рассматривать первый год младенчества неясной тайной, окутанной смутно постигаемыми возбуждениями, нежели чем активными импульсами и фантазиями.

В свете этих соображений мы можем теперь возвратиться непосредственно к его самоанализу. Самое раннее его начало вполне может быть отнесено к тому историческому событию в июле 1895 года, когда Фрейд впервые полностью проанализировал одно из своих сновидений. В последующие за этим годы он несколько раз сообщал Флиссу оезультаты своего самоанализа. Из их переписки мы узнаём, что ранее проводимый им время от времени самоанализ с июля 1897 года становится регулярной процедурой, преследующей определенную цель.

Естественно возникает вопрос, почему такое решение было принято именно в июле 1897 года. Однако здесь нам снова, вероятно, приходится иметь дело скорее с постепенным усилением давления бессознательных сил, нежели чем с внезапной вспышкой озарения.

В октябре предшествующего года умер отец Фрейда. Благодаря Флисса за слова соболезнования, Фрейд писал: «Каким-то неясным образом, лежащим за пределами обычного сознания, смерть отца очень глубоко на меня повлияла. Я высоко ценил его и всецело понимал. С присущей ему смесью глубокой мудрости и фантастической беспечности он очень много значил для меня в жизни. С его смертью истекло его время, но внутри меня это трагическое событие заново пробудило все мои ранние чувства. Сейчас я ощущаю себя полностью раздавленным».

Фрейд говорил, что именно это переживание привело его к работе над «Толкованием сновидений», которая совпала с первым или с двумя первыми годами его самоанализа. Можно с полным основанием связывать два этих события друг с другом. Во вступлении ко второму изданию, написанному в 1908 году, Фрейд сказал, что до конца осознал причастность к этому смерти его отца лишь после окончания данной книги. «Это само мне открылось как кусок самоанализа, как моя реакция на смерть отца; то есть как реакция на самое важное событие, на самую мучительную потерю в жизни мужчины».

В феврале следующего года Фрейд в одном из писем к Флиссу упоминает об инкриминировании отцу актов совращения, а три месяца спустя его собственное инцестуозное сновидение положило, по его словам, конец его сомнениям относительно истории о совращении. Однако это письмо сопровождала рукопись, в которой он объявлял о враждебности детей, которые позднее стали невротичными, к родителю своего пола — самый первый намек на эдипов комплекс. Две эти точки зрения явно существовали у него одновременно.

В середине апреля Фрейд встречался с Флиссом в Нюрнберге и десять дней спустя послал ему описание своего сновидения вместе с его анализом, который обнаруживал бессознательное негодование и враждебность против Флисса. По всему чувствовалось, что Фрейд находился в состоянии эмоционального смятения, ибо письмо, написанное им четыре дня спустя, содержало следующее: «Мое выздоровление может прийти ко мне лишь через работу в области бессознательного; я не могу справиться со своей болезнью с помощью одних лишь сознательных усилий». Возможно, это первый намек на понимание Фрейдом того, что ему следует предпринять личный психоанализ, хотя потребовалось еще два месяца, прежде чем он пришел к этому решению.

Затем последовал период апатии и «интеллектуального паралича такой интенсивности, какая мне и не снилась». Фрейд описал, как он проходил через невротическую фазу: «Причудливое состояние психики, непонятное сознанию: неясные мысли и замаскированные сомнения, и только редко встречались просветы». Каждая строчка, которую он писал, была для него мучением, а неделю спустя он заявил, что его сопротивление писанию действительно является патологическим; однако вскоре он открыл, что его поводом было воспрепятствовать переписке с Флиссом. Затем следует мучительный отрывок, ранее процитированный нами из его письма от 7 июля, где он говорит о сопротивлениях в глубочайших глубинах его невроза, в который некоторым образом вовлечен Флисс. Однако, добавляет он более бодрым тоном, нечто стоит на грани возникновения. «Мне кажется, я в какой-то куколке, и одному небу известно, что за создание оттуда вылетит».

Вскоре после этого Фрейд присоединился к своей семье в Аусзее и в письме от 14 августа пишет о своем самоанализе, который, по его словам, идет «как никогда трудно». «Но его следует довести до конца; и, более того, он составляет необходимое дополнение к моей (терапевтической) работе». Часть его истерии уже исчезла. Он ясно осознавал, что его собственные сопротивления препятствовали ему в этой работе.

В письмах от 3, 4 и 15 октября Фрейд сообщает детали прогресса своего анализа. Он уже осознал, что его отец был невиновен и что он перенес на него собственные мысли. К нему возвратились воспоминания сексуальных желаний по отношению к матери, порожденные тем случаем, когда он видел ее обнаженной. У нас есть отчет о его детской ревности и ссорах и повторно сделанные открытия относительно его старой няньки, которой он приписывает большинство своих затруднений; вновь обретенное воспоминание о том, как она мыла его в красной воде, в которой до этого вымылась сама, является особенно убеждающей деталью. В последнем из этих писем Фрейд рассказывает о том, как он расспрашивал мать о своем раннем детстве. Таким путем он получил объективное подтверждение истинности своих аналитических находок, а также, например, некоторые сведения относительно своей няньки, которые прояснили существовавшую в его голове путаницу. Фрейд заметил, что его самоанализ обещает дать ему неоценимый материал, если он будет завершен до конца. Фрейд уже открыл в себе страсть к матери и ревность к отцу; он был уверен, что это общечеловеческая характерная черта и что посредством нее можно понять могущественное воздействие легенды об Эдипе. Он даже добавил к этому соответствующую интерпретацию трагедии Гамлета.

Преодоление своих собственных сопротивлений дало Фрейду намного более ясное представление относительно сопротивлений его пациентов, и теперь он мог гораздо лучше понимать изменения в их настроении. «Я нахожу здесь все, что я наблюдал у своих пациентов: есть дни, когда я брожу подавленный, потому что ничего не понял из сновидений, фантазий или настроений дня, и есть другие дни, когда вспышка молнии вносит связь в картину, и то, что было прежде, раскрывается как приготовление к настоящему».

Естественно, что самоанализ Фрейда не решил сразу все проблемы. В его последующих письмах встречаются описания вариаций в его прогрессе: оптимизм чередуется с пессимизмом, обострением симптомов и тому подобным. В последующий год или два сам его невроз и соответствующая зависимость от Флисса, по-видимому, были еще более интенсивными или более явными, но решимость Фрейда биться до конца ни разу не была поколеблена, и в конечном счете он победил. В его письме от 2 марта 1899 года мы читаем, что проведенный самоанализ принес ему колоссальную пользу и что теперь он намного более нормален, чем четыре или пять лет тому назад.

Если вообще возможно говорить о каком-либо завершении психоанализа, в большей или меньшей степени, то было бы неразумно ожидать, что самоанализ Фрейда, лишенного помощи объективного аналитика, проводимый без неоценимой помощи, получаемой посредством исследования проявлений переноса, также являлся завершенным. Возможно, у нас в дальнейшем будет повод для высказывания предположения о том, как его незавершенность могла повлиять на некоторые из заключений Фрейда.

В начале этой главы указана лишь дата начала проведения Фрейдом самоанализа. Причина этого заключается в том, что, как мне сказал сам Фрейд, он никогда не прекращает себя анализировать, посвящая этой цели ежедневно перед сном полчаса. Э^го является еще одним примером его безупречной целостности.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.