Глава 2. Дом по-японски. Продолжение…
Глава 2. Дом по-японски. Продолжение…
«Плавать по морю необходимо!»
Древняя Лоция
Но, довольно часто, редкие рецепты я просто покупал. У деда в Гали я купил семейный секрет одной французской семьи лечения эпилепсии. Ею страдал его предок, попавший во Францию с русским экспедиционным корпусом ещё в I-ю мировую. Там в него влюбилась одна француженка, которая его и вылечила. Хотя и обошёлся он мне не дёшево, но ничего, кроме неприятностей, не принёс…
В сущности, сам рецепт довольно прост. Надо, всего лишь, найти яйцо, в котором начинал проклёвываться цыплёнок и сжечь его целиком на сковороде, растерев пепел в порошок, который и давать затем больному. С вареньем. Приехав домой, я быстро соорудил из пенопластового футляра инкубатор, загрузил в него яйца и оповестил знакомых, что ищу больных эпилепсией. Вскоре ко мне обратилась женщина с очаровательной девчушкой. Нужные яйца поспели и всё бы ничего, но на стадии сжигания, они выделяли, ни с чем не сравнимую вонь, которая пробивалась даже сквозь плотно закрытую крышкой, сковороду. И, поскольку зала гостиной, время от времени, перестраивалась мною, то в кабинет и детскую, то обратно, наиболее ответственная часть процесса, обычно, там и протекала – в большой, вечно перестраиваемой, закрытой на замок, зале. К сожалению, временные стены этого строения были из двойного ряда оштукатуренных досок, с большим пространством меж ними, поэтому часть несравненных ароматов, проникая в это пространство, поднимаясь ещё и выше…
Судьбе было угодно, чтобы прямо над нами – через этаж этого славного дома, соседи надумали соорудить себе камин в старом дымоходе. Они его пару раз даже протопили, но потом он им надоел и они стали бросать в него всякий мусор. Часть лекарственной вони и поступала от нас к ним, прямиком из этого самого камина. Сосед этот доводился племянником мужу моей младшей сестры. То есть, мне он был, практически, никто, хотя в детстве мы с ним и дружили, часто играя во дворе в настольный теннис. На его беду, у него была кудрявая блондинистая внешность «мальчика-электроника», из-за которой его и обязали встречать пионерским салютом всех почётных гостей города от Хрущёва и Гагарина до Неру и Кастро. Что окончательно его и добило, превратив пацана из обычной дворовой ябеды в желчное, вечно злобное существо, по кличке «Пузырь»…
В каждом подъезде каждого дома незримо живёт ужас пожара, поэтому конечная стадия моего несложного технологического процесса иногда сопровождалась хлопаньем дверей на всех пяти этажах с беганьем друг к другу «а не горит ли у вас чего?» И, поскольку, единственные, кто никуда не бегал, были мы, то Пузырь быстро нас вычислил и стал вызывать на подмогу уже и милицию, когда чудный лекарственный запах из его камина становился совсем уж, отчётливым. Наряды быстро приезжали к нам, но не чувствуя запаха у нас – в то время, как в закрытой зале, вовсю шкворчали эти самые яйца – плюнули на Пузыря с его жалобами и послали его куда подальше. Им было непонятно, почему какой-то псих с третьего этажа жалуется на запах, в то время, как на втором и четвёртом его не чувствуют. Должен признаться, что отчасти их деморализовал ещё и мой вопрос на эту же тему: «Почему, кроме него, никто никакого запаха у нас не чувствует?!»
Но даже и такой нахал, как я, не мог бесконечно напрягать чуткое обоняние соседей, поэтому я быстро подарил рецепт, инкубатор и весь полученный, в клубах вони, продукт, матери очаровательного ребёнка…
«Жидкий порох» для лечения сухой экземы покупали ещё мои родители для моего красавчика-кузена, который иногда приезжал к нам из Москвы…
Питер Браун (или Питер Брук? – я их всё время путаю), назвал его «самым красивым актёром Европы», когда ставил в «Современнике» свою «Двенадцатую Ночь». Он звал его в Лондон играть всё, что тот хочет, но…
Ведь это было ещё в советское время. И тут он был абсолютно прав: Пашка, названный так в честь папы, был поразительно красив! Особенно, на тех фото, что его часто снимали на пробах. Хотя, на мой взгляд, и был всегда излишне закомплексован на сцене. Видимо, из-за своей рабочей биографии… В театр и кино он проник прямо со своего завода – через «Щуку»! Сыграв гимназиста в дипломном фильме то ли Ефремова, то ли Табакова «Именем Революции». Мне бы его внешность! Вот тогда… Уж, держитесь, тётки!!!
Этот «порох» в последний раз, я варил в больнице Холмска для какой-то блатной подруги местного главврача, поэтому когда там провонял кипящим дёгтем уже весь этаж, никто из всего персонала, даже и носом не повёл…
После многочисленных посещений моей любимой Японии я увлёкся иглотерапией, благо в японских аптеках, если вы покупаете иглы, магниты и им подобное, все схемы и кальки к ним, и даже большие красочные календари, дарят вам уже совершенно бесплатно. Особенно успешным новый метод оказался в лечении хронического простатита – этого бича моряков, лётчиков, чиновников и таксистов, и даже, когда я уже завязал со всеми морями мира, кроме Чёрного, эта публика продолжала исправно летать ко мне на лечение с Дальнего Востока и Кавказа через пол-страны. Иногда, особо трудных местных пациентов, присылали мне и местные врачи, будучи не в силах от них иначе избавиться.
Всё дело в том, что в каждой болезни есть свой «замок» – скрытый от глаз, «вечный конфликт» в нашем сложном организме. Своего рода, ребус. И пока ты его не найдёшь и не разрешишь, с болезнью ты не справишься. И найти его – очень большая проблема… А, уж, разрешить!.. В случае простатита это был сложный капиллярный стаз, причём, ещё и в сложной зависимости и от некоторых других систем организма. Патология невероятно сложная!..
Бывало, осаждали и местные экстрасенсы – у некоторых из них, после игл, вдруг полностью «раскрывались чакры», являя им их новые сверх-способности. Иногда смешные, но больше загадочные…
Особенно мне запомнилось, как у одного из них сразу после игл появились, вдруг, «функции пульта дистанционного управления» так, что какое-то время, он включал свой магнитофон одним лишь своим желанием. Не могу только сказать, как долго у него это продолжалось.
В общем, появилось масса знакомой публики из всех слоёв общества, которая, зная моё пристрастие к «народным целителям», подробно мне о них всё докладывала. Так я узнал и о необычном деде, лечившим сложных больных… водою и молитвою. Это было уже что-то новое… Во всяком случае, такое писали раньше лишь о святых. Я задумался. Что бы это значило??!
К тому времени я уже окончательно дошёл до конечного пункта в развитии каждого врача – как до некой, уже и мистической составляющей этой, гм, гм… профессии. Иногда, читая духовную литературу, отмечаешь, как будто автор идёт по какой-то, одной, общей для всех, дороге. И отмечаешь про себя его знаки: да, так это и у меня там так было… И это тоже… Так и в профессии.
Помимо багажа знаний, нескольких врачебных специальностей, специализаций, опыта и массы «народных» рецептов, в лечении каждого больного есть ещё и нечто, врачу почти недоступное. Правда, до этого надо ещё дойти. Но доходят единицы… Сам институт, в сущности, для уверенной практики, почти ничего и не даёт. В сущности, лишь понимание того, что читаешь. Год интернатуры, и даётся, в сущности, для чтения.
Мне овезло остаться в областном городе одному, жить в гостинице меж клиникой и библиотекой. Потом идёт период, когда врач учится на сложных больных и осваивает смежные специальности, потом собирает «народные рецепты» и методы лечения…
И, наконец, отчётливое понимание того, что каждая болезнь, помимо вполне конкретных нарушений со стороны отдельных органов и систем, содержит ещё и некий мистический компонент – наказание больному за какой-то его проступок или грех. И тут эффект лечения напрямую зависит уже не только от квалификации врача, а и от его кармы. От «морального» его потенциала. Достаточно ли у врача именно этого для излечения данного больного? Бывают сложнейшие случаи, которые удаётся вылечить легко, а бывают и такие, над которыми можно биться всеми возможными тебе методами как рыба об лёд, и ничего, в сущности, и не сделать. И это при одной и той же патологии, которую ты знаешь, как свои пять пальцев, как и того, что большего этот больной не получит уже и ни где в мире. То есть, лечение почти всегда зависит не столько от тяжести диагноза, сколько от грехов больного и «морального» потенциала врача…
Весы, одна из чаш которых может перевесить или не перевесить другую. А ведь существуют ещё и больные, которых, до какого-то определённого времени, вообще никому не вылечить! И больше всего меня интересовала именно эта – уже и мистическая составляющая лечения – где тут подвижка? Пора было решаться и на это знакомство…
Но, для начала, я решил испытать неизвестного мне кудесника. К деду я отправил уникального больного. Этому молодому парню все врачи всех больниц, вот уже несколько лет не могли снять боли тройничного нерва. Для не особо разумеющих суть, трудно найти эквивалент. Это, как если бы, у человека сразу заболели бы все зубы с одной стороны рта. Радикально тут помогает лишь иссечение гассерова узла, но эта операция довольно сложная.
Кстати, первая, на которой я присутствовал студентом на кафедре общей хирургии. Бедняге не могли помочь вот уже несколько лет, и все мыслимые капельницы в стационарах, где он пригоршнями ел анальгетики. Полностью эти боли снимались только наркотиками.
Это был милиционер, поступивший в госпиталь МВД, где я вечерами консультировал, и где у меня было в стационаре десятка полтора коек. При таком «лечении», впереди его неизбежно ждала болезнь крови и поражение печени. Я был вынужден рискнуть – всё равно ни я, ни другие врачи, ничем не могли ему помочь, а ставить свои иглы здесь, я, тем более, не мог – в госпитале был свой штатный иглотерапевт, раздувшийся от собственной значимости, как жаба. Отношения меж нами были и так уже, хуже некуда – после Японии я прекрасно знал, что иглотерапевт, не владеющий диагностикой по пульсам, равен нулю с любыми своими схемами и иглами, если он работает на теле…
Так бездумно колоть можно только в уши, да и то лишь, если точки на них находят специальным прибором, которого у него не было, а у меня их было уже несколько. Так, что я сознательно пошёл на тягчайшее должностное преступление. Ведь, отправив больного «мента» к деду, я продолжал вести его дневник, как если бы, он находился у меня в стационаре! Ничего хорошего мне это не сулило – это было уже, почти, статья УК. Спасало лишь то, что у меня не было их погон – я не был штатным сотрудником этого всесильного госпиталя.
Так, что меня бы они и не посадили, а просто указали на дверь. Но хуже всего, что случилось то, что случилось – мой больной, вдруг… пропал!! Как в воду канул! Он исчез, а мне ничего не оставалось, как продолжать тупо писать лживую его «историю болезни» Каждый день придумывать ему его ежедневный статус по всем его органам и системам. Подлог! И вот теперь то, уже – случись с ним что – меня уж точно подведут под статью – тут меня уже ничего не спасало!..
Он появился спустя неделю. Сияющий и здоровый. Впервые за несколько лет, этот парень не знал боли без лекарств – за неделю дед излечил его почти полностью! Объяснил он ему и причину болей, которую не смогли установить все врачи до него – сторожа клуба. А ведь там были не десятки, а уже сотни врачей. При травме верхней челюсти, у него при заживлении, в рубец попало одно из нервных окончаний тройничного нерва…
Вот к этому-то деду я и собрался за очередной, так сказать, порцией опыта – авось, что нового и ещё узнаю. На необъятных просторах нашей страны я насмотрелся на всякого лечащего люда, но о «деде Илье» следует сказать особо.
Это был ссыльный с Западной Украины, где его, прежде чем сослало НКВД, как «зажиточного», трижды водили на расстрел немцы. Здесь его опередили на 100-ый километр на поселение, дав место сторожа в клубе. От скуки он и наловчился гадать на картах. Это у него неплохо получалось и вскоре завелась клиентура, деньжата, то да сё. Так бы и жил он себе, но только в один прекрасный день, а вернее, ночь, является ему во сне один старичок и говорит:
– Ты, карты-то, Илья, брось. Нехорошо это.
Илья объясняет, что, дескать, жить как-то, надо…Тогда старичок даёт ему такой совет:
– А вот есть у тебя молитвенник. Ты его людям и читай. Больным и здоровым – всем подряд. А как читать и что – увидишь…
Проснулся Илья, сел и задумался – к чему бы это? А тут к нему, как раз, и очередная клиентка пришла на гадание – да ещё и какая! С врождённым птозом обеих век!! Для немедицинской части, тут я поясняю уже особо – сам я, кстати, таких никогда и не видел – веки у неё от рождения не поднимались. И для того, чтобы хоть как-то, глядеть, она их сама поднимала. Пальцами. Да, так постоянно и держала – сколько надо было. Муж её, директор стройтреста, в какие только страны, уже, беднягу ни возил – и в Германию, и в Китай, да вот только толку не было. Местные лекари ей предложили последнее – подшить ей веки. За этим она и пришла к Илье. Погадать – соглашаться ли? Тут-то Илью и осенило:
– А, давай-ка я тебе – говорит – лучше свой молитвенник почитаю!
– Что ж, читай, коли так.
И начал Илья ей читать. Строки, которые надо было ему читать, сами себя показывали – они, как бы, сами светились изнутри. Но в каждой молитве светилось всего несколько строк, поэтому каждый раз складывалась какая-то новая, совершенно другая молитва. Читал он ей, читал, как вдруг, глаза-то у неё, сами собой, и открылись! Она в слёзы, да и он плачет. Еле ушла… А немного спустя, является её муж, закатывает в клубе пир на весь мир, рассказывает собравшимся эту историю, щедро одаривает Илью и объявляет его величайшим лекарем мира. И повалил к Илье народ. Да так, что ни отдыху Илье от него не стало, ни продыху. Несколько десятков облепляли его сараюшку каждый день. Ну, и деньги, конечно. А не деньги, так продукты. И зажил Илья. Дом новый купил, хозяйство. А слава его, как лекаря, всё росла, ширилась, да так до меня и дошла. А старичок этот ещё не раз к Илье во снах являлся. Рассказал, как сделать из магнита от динамика, игл и ножа, нечто вроде лечебного магнитометра, чтобы, значит, то «вредное биополе», что из человека при чтении его молитв выходит, намагниченным ножом бы отсекать. Ещё любопытнее, что во время чтения молитв Илья прозревал прошлое и будущее человека. Что твоя Ванга…
Вот к этому-то Илье я и явился. За передовым, так сказать, опытом…
Должен заметить, что моему появлению у Ильи предшествовали некоторые схожие события и у меня дома. Поскольку мы с женой, по конституции, люди разные, то и спали мы с ней всегда в разных комнатах, а если приходилось и в спальне, то, всё равно, в разных углах: она – под форточкой, а я – как бывший «малярик» – в тепле у батарей. Как говорили пацаны у нас в классе: «Вот так они и жили: спали врозь, а дети были!» Близко к тексту. И вот, как-то, поутру, за завтраком, она сообщает мне следующее:
– Тебе просили передать, чтобы ты больше не говорил, что «Воскресный сон – сбывается только до обеда».
– Это кто же ещё?
– Да вот, приснился мне старичок один…
– И что?
– Просил тебе передать. Так и сказал: «Передай – говорит – своему Иванову, чтобы он больше никогда бы не говорил, что если воскресный сон и сбывается, то только до обеда!».
Ничего себе! И здесь старичок. Опять старичок… И начал, этот самый старичок, сниться ей чуть ли не каждую ночь, да беседовать. Да он вовсе и не старичок оказался, потому, как побрился, да и вообще за собой следить стал. Помолодел, словом. Этого нам, думаю, только ещё и не хватало. Старичка твоего…
Должен заметить, что неожиданные способности Ильи никак на его жизни и на нём самом, практически не отразились. В том смысле, что как выпивал он свои пол-литра водки в день, так и шёл в прежнем графике. Ну, и печень у него была уже тоже, естественно, с барабан. Алкогольный цирроз. Такие больные у меня были в самом начале моей врачебной карьеры. Обычно я назначал им витамины в ударных дозах, сирепар и направлял к хирургу, чтобы тот проткнул им трокаром живот и выпустил бы из него пару ведёр скопившейся там жидкости: Асцит. Если случалось, первое время, они меня – из-за нарушения электролитного баланса – когда и материли, то потом, когда мы его им нормализовывали, жили полнокровной жизнью и радовались. Иногда человека удавалось сдёрнуть буквально со смертного одра. Нечто подобное не помешало бы и Илье. В отношении нового члена нашей семьи, хотя и потустороннего, Илья дал такой совет:
– Пусть на ноги его посмотрит!
Слово в слово я передал его рекомендации по адресу и после очередного сеанса ночной связи, вновь посетил его:
– Посмотрела…
– Ну, и что там у него на ногах?
Теперь уже и я, наконец, начал понимать суть вопроса. По-моему, Илью интересовало, нет ли у ночного знакомого копыт…
– В воде стоит.
– Ага. Так-так…
И, поскольку печень Илью периодически всё-таки, доставала, то он, наконец, решился ехать ко мне на лечение, тем более, что к тому времени, я его подружке, иглами её бронхиальную астму, не плохо, вроде бы, подлечил. Стояло лето, жена с сыном были где-то на отдыхе, и я разместил Илью прямо в спальне. Практически, на месте её кровати. Для полноты, так сказать, контакта с потусторонним собеседником. После ужина Илья расположился в спальне и уснул. А ночью он начал умирать. Мне это сразу не понравилась. Честно сказать, я был просто в ужасе. Я к нему ещё и иглой не притронулся, а он уже, вон как… Что же я людям, теперь-то, скажу? Хорошо Илью вылечили, доктор? Однако, утром, едва очухавшись, Илья был даже бодрее обычного, а мой ночной ужас объяснил по-своему:
– Приходил тут ночью, ко мне человек один…
– И, что??!
– Душить, значит. Душил, да не додушил. Ну, ничего, в эту ночь я о нём всё узнаю…
И ведь узнал же! Оказалось, что на этом месте раньше был погост, окружавший самый большой в Азии знаменитый красноярский собор, построенный по проекту Тона. Того самого, что создал и собор Христа-Спасителя в Москве. Но много раньше, лет с 200 назад, в Енисее выловили утопленника, но не отпели – не узнали его имени. Вот он-то и беспокоил уже много лет, всех жителей нашей квартиры…
Возникала, прямо-таки, космическая система уравнений: как создать японское умиротворение в бывшем доме НКВД, построенном пленными японцами на месте бывшего погоста, в квартире над могилой не отпетого утопленника?!! Ничего себе, задачка…Неудивительно, что людей тут никогда и мир не брал… Правда, в этом месте мнения экспертов расходились. Одни утверждали, что виной всему специфика строительства, другие – что аура тружеников «застенков Пиночета», третьи обвиняли во всём не отпетого беднягу. Правда, с последним Илья обещал разобраться. И действительно, с этой стороны у нас проблем уже не было – больше он никому не снился. А когда знакомый священник ещё и освятил наше жилище, то и атмосфера в нём стала, как бы, создаваться заново, кристаллизуя, всё хорошее, что мы вкладывали в него своими трудами и отношением. И всё, что я тут строгал и пилил, строил и делал, теперь её, видимо, и усиливало. Вскоре нам полюбилось сидеть в гостиной, любуясь картинами, беседуя или принимая гостей. Постепенно и все наши гости тоже её почувствовали – какую-то особенность, часто прося разрешение просто посидеть в зале, наверное, мечтая о чём-то, своём. Нашим друзьям, да и просто знакомым, полюбилось бывать у нас и они часто заскакивали к нам уже и днём, просто мимоходом, пробегая по своим делам. А атмосфера в ней всё облагораживалась, постепенно создавая какое-то своеобразное, но очень комфортное пространство.
Первыми её почувствовали мои знакомые-больные, которым полюбилось сидеть именно здесь, со своими иглами в ушах, прислушиваясь не то к флюидам уюта, живописи и тихой музыке этого места, не то, к собственным ощущениям. И в этом нашем большом светлом зале постепенно и начала складываться та самая атмосфера спокойствия и умиротворения, которая так поражала меня в Японии. Именно здесь я и понял, чего добивается каждый из нас в своих бурных буднях земной жизни. Человек всегда пытается создать в ней свой собственный, глубоко личный, оазис своей психики – пространство свой любви…
И, хотя, не все из нас и отдают ещё себе в этом отчёт, но все пытаются сделать всегда именно это. Только у одних оно получается, а у других нет. Одни легко и быстро достигают своего оазиса счастья, зато другие десятилетиями уродуются в его устройстве. А иные и вовсе ищут его уже всю свою жизнь…
Часто сталкиваясь с чужой бедой, я иногда думал об этом, пока не заметил, что сами люди и создают себе, в сущности, все свои проблемы в этой жизни, совершая мелкие и почти не заметные, но страшные по своим последствиям, поступки, и закрывающие им надолго пути к их счастью. Но подавляющему большинству, всё равно, ничего нельзя объяснить – так уж они устроены. Особенно, когда речь заходит об их «свободе». Невозможно втолковать, что их призрачная «свобода», чаще всего лишь коварная обманка, в то время, как настоящая реальность подчинена жесточайшим, но невидимым законам, за малейшее нарушение которых, и следует неотвратимая расплата. Даже врачу необходимы десятилетия чтобы понять, как именно поведение матери влияет на судьбу и здоровье её детей, а отца – на их профессию, семью и судьбу. И почему здоровье, счастье и поведение подчиняются одним законам, спрятанным от людских глаз, а внешний мир постоянно провоцирует людей на всевозможное их нарушение. Да и что, в таком случае, сама эта «любовь» – это вечно воспеваемое чувство? Если каждый желающий даже и в её объятиях обязан знать, что красивые дети рождаются только у влюблённых, как и здоровые – у порядочных. О самой любви мне тогда, в сущности, было мало что и известно – сильная ли это эмоция, тяга или же страсть. И только. Просто, в своём доме я всё любил делать сам и всегда всё делал с любовью от первого до последнего гвоздя. И оказалось, что это моё чувство вовсе не пропадает, не растворяется и не исчезает, а как бы, конденсируется в вещах и в самой атмосфере дома, создавая некую ауру жилья. Вот эту-то гармонию любви и заботы, возможно, усиленную картинами, панно и музыкой, и чувствовали тогда люди. Постепенно усиливаясь, она достигла того, что меняла уже и ауру людей, преображая их, буквально, за какие-то, минуты…
Но воочию её увидел лишь один наш йогнутый знакомый, долго и настырно просившийся переночевать в нашем зале. Наконец, мы не выдержали и уступили. Ночью он долго концентрировался и медитировал, лёжа на низком диване. Наконец, это случилось. В изумлении, он увидел, как высокий потолок залы вдруг приподнялся и быстро ушёл куда-то вертикально вверх. Он исчез, но вместо холодного синего сибирского неба, он увидел, вдруг, над собой невероятно яркий, весь переливающийся и уходящий, куда-то, ввысь, купол цвета расплавленного золота. И душа его воспарила…
Но я так никогда и не узнал, понял ли он, что это и был цвет моей самой сильной любви!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.