Глава 2 Дайте себе писать

Глава 2

Дайте себе писать

Наши представления о писательской жизни обильно обложены чепухой. Нам отчего-то кажется, что выражать мысли на бумаге – целое дело, не то что попросту распылять их в воздух. Бытуют мифы, будто писать – мучительное занятие. Мы им верим и даже не беремся, а если все-таки пытаемся, и оказывается, что это легко и просто, мы останавливаемся, замираем и убеждаем себя, что у того, чем мы занимаемся, с «настоящим» писательством нет ничего общего.

Под настоящим писательством мы подразумеваем ту самую разновидность, что овеяна мифами. Которая не предполагает такого вечера, какой сегодня сложился у меня: мы поужинали с подругой Дори, потом посмотрели «Почтальона»[5], я проводила ее, когда было еще совсем не поздно, и направилась в кабинет, чтобы немного пописать, а щенок Максвелл пусть лежит уютным клубком у ног.

В такой жизни писателя есть нечто слишком повседневное, непринужденное, слишком обыденное. Мы живем почти так же, как и все остальные, только перемежаем наше житье писательством. Ну да, если писатели живут именно так, многим из нас это по плечу. Если в страданиях нет необходимости, и для того, чтобы писать, вовсе не нужно замыкаться в себе…

А что, если писателей вообще не существовало бы? Если бы все просто писали? Если не нужно было бы стремиться стать «настоящим писателем»? Если бы писательство было самодостаточным?

Если бы не нужно было беспокоиться об издании и критике, сколь многие могли бы сочинить роман просто потому, что это в радость? Почему нам кажется, что на роман замахиваться нельзя – как начинающему плотнику браться за простой книжный шкаф или садовый стол. А если бы не требовалось писать хорошо? Если писать можно было бы просто для удовольствия?

А если относиться к писательству как к сплаву по бурной реке? Как к чему-то, что можно попробовать, просто ради щенячьего восторга пройти стремнину творческого процесса. Если позволить себе быть любителем – от слова любить? Если прекратить убеждать себя в необходимости добиваться признания, очень многим понравилось бы писать. Хотя в привычных нам мифах редко об этом говорится, писать – потеха.

Когда люди берутся писать, обычно это делается не для того, чтобы писать, а чтобы «стать писателем». Подлинное значение этой фразы окутано тайнами, мистикой и откровенной чепухой.

А суть вот в чем: для того, чтобы стать писателем, достаточно просто писать, но об этом почему-то забывают. Наоборот – мы придумываем, что «настоящих писателей издают» или «настоящие писатели зарабатывают писательством на жизнь». В некотором смысле мы утверждаем, что «настоящие писатели получают подтверждение от других в том, что они писатели. В их паспорте стоит писательский штамп. Изданы в _____________________. Про них пишут в _____________________».

С эдакой мифологией, да с озабоченностью результатом, а не процессом, разве удивительно, что начинающего писателя сковывает беспокойством? Даже острые на язык сомневаются в остроте своего пера. Чистая страница кажется им незаполненным чеком, куда предполагается вписать сумму, на порядок превышающую, как им кажется, их талант.

«Мне бы хотелось быть писателем. Просто не дано», – говорили мне люди, чей языковой дар приметен, как неоновая вывеска.

«Говорить я умею, а вот писать, хоть убей, нет», – это я тоже слышу довольно часто. С чего мы взяли, что запечатлевать буквы на бумаге так опасно и трудно?

Нередко случается вот что: при попытке перейти на бумагу привычную текучесть устной речи вдруг сменяет оцепенение. Каждое слово становится обязательством, предметом дотошной самокритики и самокопаний. При виде чистого листа нам кажется, что все серьезно. Привычно звучащие слова вдруг смотрятся подозрительно. Забыв, что такое «черновик», мы хотим производить на свет одни лишь ограненные самоцветы. Здесь нет места ошибкам, просторечиям, очаровательным иносказаниям. Тут же включается образование и всё те же требования к хорошему сочинению: тематические предложения, порядок…

Большинство думает, что не умеет писать. Нам кажется, что этим занимается кто-то другой – «писатели». И даже если у вас все же обнаруживается прилежность новичка и страсть любителя, этот титул вы все равно приберегаете для «настоящих писателей». Таких, которые умеют «построить» предложения, будто роту солдат, и заставить их маршировать логичными абзацами, как войска при высадке в Нормандии – блистательными волнами, одна за другой.

Нет в этом никакой необходимости.

Если убрать слово «писатель» и вернуться к тому, чтобы просто прислушиваться и записывать, что слышим, любые правила исчезают. У того, за чем мы наблюдаем, к чему прислушиваемся, чтобы передать на бумаге, есть природный образ, форма, перетекающая в форму. И если слушать внимательно, нам откроются его особые правила. Образ не нужно навязывать. Образ – часть того, что мы слышим. Если просто дать себе писать, все получится «как надо».