Как мы дошли до жизни такой?

Как мы дошли до жизни такой?

Проект единой валюты был изначально обречен на провал, поскольку основывался на вненациональной, если не сказать антинациональной, концепции «отцов-основателей», отрицавших неоднородность наций, которые они мечтали объединить. Подобная неоднородность объясняется различиями в их экономическом укладе, уровне их развития, языках, культуре, политических установках и т. д. Единая валюта была задумана так, словно нации, с их историей, и прежде всего историей их экономик, попросту не существовали. Евро опирается не только на могущественные интересы (держателей финансовых активов, и в первую очередь банков, а также на интересы «Большой двойки» – США и Китая, которым выгодна переоценка евро), но и, возможно, в еще большей степени – на веру в «Европу», которая больше похожа на религию, чем на рационально сформулированную идеологию[143].

Конечно, в Маастрихтском договоре были прописаны «критерии конвергенции», но их совершенно недостаточно, чтобы сгладить различия в экономической политике и тем более в многовековой истории наций. Это точно уловили Шойбле и Ламмерс, предложившие в 1994 г. выделить «ядро» Европы (Германия – Франция – Бенелюкс), исключив оттуда Италию и страны, которые тогда называли «Средиземноморским клубом» (Club Med). Однако Франция не могла на это пойти, не отказавшись от своей объединяющей миссии на континенте. Европа – это не только финансовые показатели. Истоки ее цивилизации: Древняя Греция и Древний Рим, Италия Возрождения – лежат на юге. Кроме того, замкнувшись в узком клубе сильных валют, Франция неизбежно пожертвовала бы своей конкурентоспособностью. По сути, присоединившись к зоне дойчмарки, которая была бы переоценена еще сильнее, чем сейчас евро (с его 18 странами), Франция обрекла бы на гибель то, что еще осталось от ее промышленности.