Влечение к превосходству

Влечение к превосходству

Любопытный случай депрессии, который мне однажды пришлось лечить, может служить прекрасной иллюстрацией того, как чувство грусти становится средством для роста чувства превосходства. Это была история человека пятидесяти лет, который говорил, что чувствует себя совершенно здоровым, кроме тех случаев, когда он находится в подчеркнуто комфортной ситуации. Например, во время посещения концерта или театра вместе со своей семьей он мог вдруг ощутить приступ меланхолии. И причем в таком состоянии депрессии ему всегда вспоминался его близкий друг, который умер, когда ему было двадцать пять. Этот друг был его соперником и не только в бизнесе, но и как претендент на руку его жены, — причем несчастливым соперником, ибо к тому времени, когда он заболел своей роковой болезнью, мой пациент уже имел преимущество перед ним и в любви, и в бизнесе.

Успех был его жребием и до, и после смерти друга; он был любимцем своих родителей, которые отдавали ему предпочтение перед его братьями и сестрами, и добился завидного положения в обществе. Однако его жена обладала довольно амбициозным характером и стремилась решать все домашние проблемы так, чтобы они заканчивались ее победой, триумфом в моральном или каком-либо еще смысле. Естественно, что борьба между двумя подобными людьми была продолжительной и непримиримой. Иногда его жене удавалось взять верх, но не с помощью скандала или подобным способом, а благодаря хитрости: в ситуациях, которые складывались для нее неблагоприятно, она становилась чрезвычайно нервозной и, делая аргументом свое мучительное состояние, заставляла мужа отступить. Она никогда явно не выражала свою ревность, но старалась приковать мужа к себе посредством своих приступов тревоги. Таким образом, достигнув успеха во всем остальном, в одном отношении этот мужчина не чувствовал уверенности в том, что он достиг желанного превосходства, и его чрезвычайные амбиции требовали компенсации.

Я знаю, что многие психологи попытались бы объяснить эту депрессию с помощью «комплекса вины». Они занялись бы исследованием детства пациента для того, чтобы найти там раннее желание убить кого-либо, возможно, отца. Однако этот пациент был любимцем своего отца, и у него не было ни малейшей причины желать его смерти, поскольку он никогда не испытывал ущемления своего интереса с этой стороны. Такой ошибочный поиск «комплекса вины» мог бы также заставить психолога предположить, что пациент тайно желал убить своего друга и соперника и что после того, как он добился триумфа, и судьба помогла осуществить его желание убить, он остался неудовлетворенным. Если бы это было так, то комплекс вины мог развиться у пациента под влиянием стремления видеть себя в более возвышенном плане. Желая выразить свою в высшей степени искреннюю приязнь к бывшему сопернику, он в то же время чувствовал бы себя потрясенным, с одной стороны, его смертью, а с другой стороны, своими мыслями, от которых он не сумел полностью избавиться, прежде чем это случилось. Это привело бы к сложному состоянию самообвинения и раскаяния, называемому нами комплексом вины. Последний представляет собой проявление стремления к превосходству в той сфере жизни индивида, где он чувствует себя неудовлетворенным. Как я уже указывал, это может означать: «Я совершил худший проступок» или «Как мне жить дальше с нечистой совестью».

Однако в данном случае я не нахожу ничего подобного, поскольку оценка честности как добродетели у этого человека не была чрезмерно высокой. Его депрессии были попыткой выказать свое превосходство перед женой. Подавленное состояние в ситуациях, обычно вызывающих положительные эмоции, привлекало внимание к его успеху в жизни значительно сильнее, чем в том случае, если бы он позволил себе наслаждаться ими. Его депрессия вызывала у всех удивление, а его самого заставляла задавать себе вопрос: «Ты, счастливчик, отчего тебе так грустно? Ведь у тебя есть все, что ты желаешь». Неуправляемая жена была единственной печалью в его устроенной жизни, и он пытался компенсировать это посредством воспоминаний о своей победе в наиболее трудный период его жизненного пути, т.е. тогда, когда он превзошел своего друга и в работе, и в любви. Память об умершем друге не позволяла ему наслаждаться сознанием этой победы, тем не менее он нашел способ переживать этот свой прошлый триумф, когда позволял депрессии овладеть собой в ложе театра. Чем сильнее была его меланхолия и чем приподнятее ситуация, тем скорее его мысли возвращались к его прошлому успеху и тем выше он поднимался в собственных глазах. Более глубокое исследование подтвердило мой вывод. Его друг умер от паралича после сифилиса, которым они заболели в одно и то же время. Однако моему пациенту удалось вылечиться, и теперь в окружении своей здоровой жены и шести детей он не мог не вспоминать заодно со своей победой над другом о победе над болезнью.

В этом заключалось его утешение. Пусть в браке его стремление к превосходству осталось неудовлетворенным, но, по крайней мере, его жена была женщиной, которой добивался его друг и которая выбрала его (моего пациента). С приличествующей случаю печалью вспоминая о несчастье своего друга, он тем самым усиливал чувство своей победы. Однако, как мы видим, утешение такого рода ведет к болезни.

Ко мне обратился мужчина тридцати семи лет по поводу половой импотенции, причем он перепробовал до этого различные способы лечения. Это был типичный селфмейдмен, добившийся успеха в карьере и обладавший хорошим здоровьем, но полагавший себя недостаточно образованным человеком; девушка же, с которой у него была любовная связь, получила хорошее образование. Он был вторым ребенком в семье, и у него было две сестры. В возрасте пяти лет он потерял обоих родителей. По его воспоминаниям семья была довольно бедная, но тем не менее он был избалованным ребенком, потому что соседи постоянно задаривали подарками милого и спокойного мальчика; он же постоянно эксплуатировал их щедрость, ведя себя как попрошайка. Одним из его самых ранних воспоминаний была прогулка по улицам в канун Рождества и рассматривание в витринах магазинов рождественских елок, которые были предназначены другим. В приюте для сирот, куда он был передан в возрасте пяти лет, с ним обращались довольно сурово, но его природная сообразительность и целеустремленная натура (натура второго ребенка в семье) позволили ему превзойти остальных. Также хорошую службу сослужило ему его умение подольститься, и вскоре он продвинулся до ступени главного слуги в своем учреждении. Выполняя свои обязанности, ему иногда приходилось подолгу ожидать на старой и пустынной железнодорожной станции, и в эти мгновения, когда только жужжание проводов нарушало мертвую тишину ночи, он чувствовал себя совершенно одиноким в мире, где у него не было друзей. Эти переживания резко запечатлелись в его памяти.

Позднее он часто жаловался на жужжащий звук в ушах, причину которого не мог объяснить ни один врач. Как оказалось, однако, это было связано со стилем его жизни. Когда он чувствовал себя одиноким, что случалось довольно часто, со всей живостью галлюцинации к нему возвращалась память о жужжащих проводах. После того, как он получил это объяснение, и после того, как удалось улучшить его общительность, а это, в свою очередь, помогло ему жениться на своей возлюбленной, жужжание прекратилось.

Для детей, воспитывавшихся в приюте, очень характерно то, что они изо всех сил стараются сохранить этот факт в тайне так, словно бы это было позором. Этот мужчина оправдывал свою скрытность в данном отношении тем, что, по его мнению, большинство сирот были обречены на неуспех в дальнейшей жизни. Но именно отсюда проистекали его упорство и целеустремленность в бизнесе. Та же самая причина останавливала его перед проблемой любви и женитьбы, а его невротическая импотенция была непосредственным результатом этой глубокой нерешительности.

Как мы видели, жизненным стилем этого человека было попрошайничество. Однако в бизнесе (как и ранее в приюте) подобный образ действия проложил ему путь наверх. При этом ничто так не нравилось ему в бизнесе, как такое же пресмыкающееся отношение к себе со стороны своих подчиненных. Попрошайкой он был до тех пор, пока не сумел добиться положения хозяина, и эту вторую роль он исполнял с не меньшим энтузиазмом, чем первую. Нет необходимости притягивать за уши идею «амбивалентных» характеристик, как не преминули бы поступить в данном случае некоторые психологи. Этот психический процесс в его целом — путь снизу наверх, роль угодника, компенсируемая ролью хозяина (неполноценность — превосходство) — следует понимать не как амбивалентность, а как динамическое единство. И если мы не понимаем его целостности, он предстает как непримиримое противоречие. В лице нашего пациента мы видим человека с «комплексом превосходства» в соответствующем положении; однако, если бы ему пришлось лишиться этого положения и начать сначала, он быстро вернулся бы к своей прежней роли человека низа и нажил бы на ней капитал. В своих любовных отношениях в то время он придерживался подчиненной роли, но стремился достичь положения лидера. Что касается его возлюбленной, то она любила его, хотела выйти за него замуж и поэтому во все большей степени занимала положение просителя по отношению к нему! Таким образом, он уверенно двигался к тому, чтобы взять над ней верх и в мелочах это ему уже часто удавалось.

Он и до сих пор еще не до конца преодолел свою нерешительность, но после того, как он получил объяснение своего жизненного стиля и почувствовал поддержку, его состояние улучшилось, а его импотенция исчезла. Однако затем у него появилась вторая форма сопротивления, которая заключалась в том, что его привлекала любая женщина. Эти, так сказать, полигамные желания стали для него способом избежать брака.

В одном из его сновидений он лежал на кушетке в моем кабинете; затем он ощутил сексуальное возбуждение, завершившееся поллюцией. Однако в моем консультационном кабинете нет кушетки. Пациент сидит, стоит или двигается в зависимости от его желания. Кушетка же в сновидении моего пациента пришла из кабинета врача, который лечил его ранее в течение нескольких месяцев. Это сновидение означало признание, какого он никогда прежде не делал. Он полагал, что и тот, другой врач, и я принадлежали к некоему тайному обществу, цель которого заключалась в том, чтобы лечить пациентов (и его в том числе), предоставляя им возможность сексуального общения. По этой причине он старался определить, какая из моих пациенток была предназначена для него. И то, что он не обнаружил кушетки в моем кабинете, было для него как бы обвинением против меня. Я был не настоящим врачом. Он пришел ко мне просителем, ожидая, что я улажу его трудности, сниму с него ответственность и помогу ему избежать брака. Мое участие в его уклонении от брака должно было заключаться в сводничестве — такова была его фантазия, в которой сыграли свою роль и его боязнь, и его импотенция, и полигамные тенденции. Потерпев здесь неудачу, он решил свою сексуальную проблему с помощью поллюции точно так же, как другие делают это с помощью мастурбации или извращений.

Он женился, но это оказалось трудной задачей — предотвратить у него развитие тиранической склонности по отношению к его примиренчески настроенной жене.

В другой раз я столкнулся с жизненной установкой просителя, когда ко мне обратился мужчина пятидесяти лет. В детстве он был очень робким мальчиком. Он был младшим ребенком в очень бедной семье, и из-за его очевидной слабости ему во всем потакала его мать, а его соседи были к нему весьма снисходительны. Он всегда искал поддержку у своей матери, играя на сочувствии к слабому человеку, особенно тогда, когда ему приходилось туго, и взывал о помощи до тех пор, пока она (помощь) не являлась. Мы уже видели, что это может принести пользу и ребенку, и взрослому. Первое воспоминание этого человека было о том, как он упал и ему было больно. То, что его память выбрала и сохранила именно этот случай из всех возможных воспоминаний, объясняется только его желанием воспринимать жизнь как опасность. Его техника жизни заключалась в совершенствовании роли попрошайки, с помощью которой он обеспечивал себе поддержку, утешение и благосклонность, привлекая внимание к своей немощи. Малейшая неприятность для него становилась поводом для слез.

В детстве этот пациент довольно поздно научился говорить, и его матери, как и всегда в таких случаях, приходилось с особым вниманием прислушиваться к нему для того, чтобы понять, чего он хочет. Благодаря этому, он чувствовал себя маленьким королем. Как сказал Лессинг: «Только настоящий нищий является настоящим королем». Этот мужчина добился высокой степени искусства в попрошайничестве, влияя на других с помощью своего жалкого положения. «Как превратить бедного слабого ребенка в короля?» — такова была проблема его жизни, как он ее понимал. Способом же разрешения этой проблемы был выработанный им самим индивидуальный стиль нищенства, попрошайничества.

Вскоре подмастерье превратился в мастера техники такого образа жизни. Эта техника оставалась неизменной до тех пор, пока не стало очевидным, что детский метод не в состоянии разрешить насущные проблемы. Необходимо было помочь пациенту осознать это, поскольку в противном случае изменения были бы невозможны, так как всю свою жизнь любой свой успех он приписывал искусству нищенствования, а любую неудачу — недостаточной степени владения этим искусством. Такой способ достижения целей нельзя вывести из наследственности или внешних стимулов, ибо доминантным каузальным фактором является индивидуальная концепция будущего, которую выработал ребенок, а у нашего пациента эта концепция была такова, что тогда, когда ему хотелось добиться превосходства в чем-либо, ему приходилось совершать ошибку или встревать в какую-либо неприятную ситуацию. Соответственно все его чувства были направлены на то, чтобы добиваться своих целей, ничем не жертвуя взамен.

Когда я начал лечить его, мои объяснения произвели на него сильное впечатление. Через несколько дней он прислал мне свой памфлет, который он написал несколько лет назад. Памфлет назывался «Ассоциация Нищих».

Указаниями на бесполезное стремление к превосходству являются вошедшие в привычку критицизм, раздражительность и зависть. Они представляют собой способы подавления других — в действительности или в фантазии, — что позволяет возвыситься самому. Конструктивная критичность всегда находится в каком-то осмысленном отношении с чувством общности. Там же, где мотивом становится просто относительное самовозвышение посредством унижения других, — налицо невротическая тенденция. Невротики часто используют правду с целью принизить остальных, и очень важно при изучении невротического критицизма не просмотреть элемент правды при наблюдении.

Раздражение, гнев обычно служат признаком того, что рассерженный человек чувствует себя в невыгодном положении, по крайней мере, временно. Невротики часто пользуются этим как оружием для запугивания тех, кто несет за них ответственность. Хотя в определенных критических ситуациях гнев представляет собой вполне понятное настроение, но если он становится привычкой — это верный знак состояния тревоги, нетерпения или чувства беспомощности и подавленности. Пациенты такого рода обычно весьма проницательны в отношении уязвимых мест других, которые они с успехом используют. Также они — умелые стратеги, когда нужно поставить другого в невыгодное положение еще до начала борьбы.

Что касается зависти, то она всегда является выражением неполноценности, чувства приниженности, хотя иногда она может стать стимулом к полезным действиям. Однако при неврозе зависть к успехам другого не ведет к здоровой соревновательности. Она останавливается как трамвай, не достигший конца маршрута, оставляя пациента в раздраженном и подавленном состоянии.

В мюзик-холлах часто исполняется такая популярная сценка: к публике выходит «силач» и с неимоверными усилиями поднимает громадный вес, а затем во время бурных аплодисментов публики к «силачу» подходит ребенок и легко, одной рукой уносит фальшивую тяжесть, после чего с лица «силача» пропадает гримаса напряжения. Множество невротиков пытаются обмануть нас именно с помощью таких тяжестей, и некоторые достигли искусности, разыгрывая напряжение от давления тяжелой ноши. На самом деле эта ноша такова, что с ней можно было бы танцевать, а не шататься как Атлант, держащий на своих плечах мир. Тем не менее нельзя отрицать, что невротики ощущают свою ношу очень остро. Они могут постоянно чувствовать себя утомленными, могут легко покрываться испариной и даже обнаруживать у себя симптомы туберкулеза. Каждое движение им дается с большим трудом, и они часто страдают от учащенного сердцебиения. Находясь в своем обычном состоянии депрессии, они постоянно требуют заботы от других и постоянно находят ее недостаточной.

Мне пришлось столкнуться со случаем агорафобии[39]. Это был мужчина пятидесяти трех лет, который не мог нормально дышать, когда находился в обществе других людей. Он жил вместе с сестрой и сыном, очень похожим на своего отца. Я попытался найти причину необычной сосредоточенности интереса на себе у этого человека. Выяснилось, что он был младшим ребенком в семье, которая состояла из восьми человек. Его родители были счастливой парой (мальчик больше тянулся к отцу, поскольку тот играл главную роль в семье, а мать относилась к детям несколько холодно), но в возрасте десяти лет мальчик осиротел. Воспитывал его дедушка, а когда приемным родителем становится дедушка, дети, как правило, получаются избалованными. У моего пациента было два старших брата, и именно во время ссор с ними у него случился первый приступ.

Первая сильная дружба-привязанность в жизни ребенка бывает у него с матерью. Поэтому если ребенок больше тянется к отцу, мы можем предположить, что мать не уделяет ему достаточного внимания: ей либо недостает доброты, либо она занята чем-то другим, либо более внимательно относится к младшему ребенку. В таких обстоятельствах ребенок переносит свою привязанность на отца, а в отношениях с матерью постоянно обнаруживает сопротивление.

Воспоминания людей о ранних годах своего детства часто бывают неточными, но благодаря опыту мы научились реконструировать обстоятельства этих лет, руководствуясь незначительными на первый взгляд намеками. Наш пациент сумел припомнить из своего детства лишь три происшествия, которые врезались в его память. Первое из них — смерть его брата — произошло, когда ему было три года. В день похорон он был со своим дедушкой. Когда его мать, заплаканная и удрученная, вернулась с кладбища, его дедушка поцеловал ее, прошептав слова утешения, и мальчик увидел слабую улыбку на лице матери. Его это так расстроило, что долгое время после этого он вспоминал с неприятным чувством улыбку на лице матери в день, когда был похоронен ее ребенок. Второе воспоминание содержало дружеский упрек его дяди, который спросил его: «Почему ты всегда так груб со своей матерью?» А третье воспоминание о том же периоде жизни относилось к ссоре между родителями, после которой он обратился к отцу со словами: «Папа, ты вел себя так смело, как солдат!». Он зависел от отца в значительно большей степени, чем от матери, и тот, в свою очередь, сильно его баловал. И хотя он понимал, что у матери характер лучше, все же его всегда больше влекло к отцу.

Все эти воспоминания, которые, по-видимому, относились к третьему или четвертому году жизни пациента, указывали на воинственное отношение к матери. Очевидно, что в первом и третьем воспоминаниях его памятью руководило критическое отношение к матери и стремление оправдать свою более сильную привязанность к отцу. Легко угадать, что заставило его отвернуться от матери: он был слишком избалован ею же, чтобы примириться с появлением младшего брата, того самого брата, который, видимо, невинно фигурирует в первом воспоминании.

Этот пациент женился в возрасте двадцати четырех лет, но из-за тех требований, которые предъявляла ему жена, брак разочаровал его. Браки между двумя избалованными детьми всегда бывают несчастливыми, так как каждый из супругов ожидает чего-то от другого, но не спешит давать. Этот человек перепробовал множество разных профессий, но безуспешно. Однако у его жены это не вызвало сочувствия. Она часто говорила, что предпочла бы быть любовницей богатого человека, чем женой бедного, и, в конце концов, их союз распался. Хотя наш пациент не был по-настоящему бедным человеком, в отношении жены он проявлял чрезвычайную скупость, так что развод с ним был для нее формой мести.

После развода этот мужчина впал в женоненавистничество и у него появились гомосексуальные наклонности. Отношений с мужчинами как таковых у него не было, но он постоянно испытывал желание их обнимать. Как это обычно случается, в этой склонности к гомосексуальности проявилась трусость. Дважды потерпев неудачу в отношениях с женщинами — сначала со своей матерью, а затем с женой — он теперь пытался обратить свое сексуальное влечение в сторону мужчин с тем, чтобы избежать новых возможностей унижения со стороны женщин. Для того, чтобы утвердить в себе такую тенденцию, человек легко может исказить свое прошлое, изменив в воспоминаниях некоторые переживания, которые затем используются как доказательства врожденных гомосексуальных наклонностей. Поэтому-то пациент «припомнил» то, что у него были любовные отношения со школьным учителем и что в юности друг склонял его к совместной мастурбации.

Определяющую роль в поведении этого человека играло то, что он был испорченным ребенком, который хотел только получать, ничего не отдавая взамен. Его агорафобия явилась результатом, с одной стороны, страха перед женщинами, а с другой, опасения встречаться с мужчинами, так как он боялся стать зависимым от них в эротическом отношении. Эта борьба чувств привела к расстройствам желудка и дыхания. Такое глотание воздуха в напряженном состоянии, которое вызывает скопление газов в желудке, тревогу, учащенное сердцебиение и, кроме всего прочего, воздействует на дыхание, встречается у многих нервных людей. Когда мне удалось объяснить ему его состояние, пациент задал обычный вопрос: «Что мне делать для того, чтобы не глотать воздух?». В таких случаях я иногда отвечаю: «Я могу вам объяснить, как сесть на лошадь, но я не могу объяснить, как на нее не сесть». Или иногда я советую: «Если у вас возникает желание отправиться на поиски встреч, быстро проглотите воздух». Этот пациент, как и некоторые другие, глотал воздух даже во сне, но после моего совета он начал контролировать себя и сумел порвать с этой привычкой. Глотание воздуха ночью и рвота при пробуждении встречаются у тех пациентов, которые страдают от болей в животе и от приступов тревоги, когда их беспокоит какая-то трудная ситуация, ожидаемая на следующий день. Выздоровление нашего пациента началось тогда, когда он осознал свою установку капризного ребенка на то, чтобы брать, не давая. Ему стало ясно, что, прервав сначала нормальную половую жизнь, а затем успокоившись на фиктивных гомосексуальных отношениях (в которых он также остановился, испугавшись опасности), он на самом деле проделал сложный путь к ничегонеделанью. Последним препятствием в лечении был его страх смешаться с незнакомцами, которым не было до него никакого дела, — с людьми на улицах. Этот страх, в свою очередь, возник под влиянием более глубокого мотива агорафобии, заключавшегося в том, чтобы исключить любые ситуации, в которых этот человек не был центром внимания.