3.4. ТРАНСФОРМАЦИЯ СУБЪЕКТИВНОЙ ПСИХИЧЕСКОЙ РЕАЛЬНОСТИ В ПСИХОТЕРАПЕВТИЧЕСКОМ ПРОЦЕССЕ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

3.4. ТРАНСФОРМАЦИЯ СУБЪЕКТИВНОЙ ПСИХИЧЕСКОЙ РЕАЛЬНОСТИ В ПСИХОТЕРАПЕВТИЧЕСКОМ ПРОЦЕССЕ

Содержательно описать трансформацию психической реальности клиента в процессе психотерапевтического взаимодействия можно лишь на конкретных примерах. Поэтому в данной главе представлены фрагменты реальной терапевтической работы автора в течение нескольких сеансов с одной и той же клиенткой. Комментарии по мере необходимости снабжены более или менее развернутыми интерполяциями теоретических принципов и методических основ предлагаемого подхода.

Общая характеристика ситуации, в которой клиентка, женщина 35 лет (назову ее Ларисой) обратилась за психотерапевтической помощью, такова. Лариса – довольно успешный бизнесмен, ей с мужем принадлежит сеть баров и ресторанов в курортной местности. Это деловая женщина, умная и внешне привлекательная, она хорошо одевается и вообще следит за своим видом, заботясь о производимом впечатлении в любых, даже не особо социально значимых ситуациях. Замуж вышла в двадцать лет, у нее семилетний сын Павлик; муж Виктор старше ее на четыре года. Поводом для обращения послужило резкое ухудшение отношений с мужем, которого Лариса ревновала, подозревала в супружеской неверности и обвиняла в том, что он плохо справляется с обязанностями делового партнера. Она имела лишь самые общие представления о психотерапии, обратилась ко мне по совету приятельницы, искренне убежденная в том, что психоаналитик является таким же необходимым аксессуаром бизнес-леди, как мобильный телефон или отдых в Испании.

Начало терапевтической работы было следующим:

К (клиентка): Я буду говорить сразу о самом главном – думаю, что муж мне изменяет. То есть, я боюсь, что он уже давно имеет кого-то на стороне. Я давно подозревала, что больше ему не нравлюсь, а тут случился этот случай… Я случайно догадалась, когда он сказал, что хочет уехать в санаторий один. Перед этим он все время намекал, что надо отдохнуть, и обязательно куда-нибудь уехать. И потом все случилось на день святого Валентина, хотя странно, что он там пробыл всего два дня, а собирался на целую неделю. Понимаете? Он говорил, что уезжает на неделю, что у него усталость, а вернулся почти сразу. Так что я теперь не знаю, что думать как на самом деле. Самое главное – он ничего сказать не может. Что мне теперь думать?

Т (терапевт): Расскажите сначала подробнее, что же произошло на день святого Валентина, а потом – что Вы думаете об этом.

К (клиентка): Муж хотел поехать в санаторий, один. Говорил, что ему хочется отдохнуть, усталость накопилась – как будто я не устала. Я предлагала – давай отдохнем всей семьей, уедем на неделю перед началом сезона, возьмем Павлика, Вельвета. Но он говорил, что один. А потом у меня все время спрашивал – когда день святого Валентина; это праздник влюбленных, Вы знаете?

Т: Знаю, но продолжайте рассказывать.

К: Ну вот, теперь Вы знаете. (Пауза). А я не знала, что и думать. Он вернулся через два дня, хотя уезжал вроде бы на неделю. А теперь я все время боюсь – вдруг опять такое случится. А Вы как думаете?

Комментарий. Анализируя этот фрагмент, можно отметить следующее. Во-первых, клиентка хочет, чтобы эпизод с поездкой в санаторий был случайным, всячески акцентирует – "случился этот случай". Лариса не обладает устойчивым концептом отношений с мужем, она "не знает, что ей думать" и вообще мало что знает о том, что происходит на самом деле. Рассказ очень сбивчивый, логика изложения постоянно нарушается, то же самое происходит и с логикой смысла. Налицо также семантическая спутанность понятий "знать" и "думать", дуализм их употребления (с выраженным аграмматизмом – "не знаю, что думать как на самом деле") позволяет сформулировать такую гипотезу: Глаголы "знать" и "думать" маркируют различные формации дискурса, с помощью которых клиентка удерживает себя от четких и ясных представлений о происходящих событиях. Поэтому терапевт выбирает стратегию противопоставления формаций, чтобы обеспечить "переход" от одной из них к другой.

Т: Я думаю, что Вы знаете намного больше о том, что произошло в канун дня святого Валентина. Кроме того, у Вас, наверное, есть какие-то догадки, но Вам трудно рассказать о них, хотя и хочется.

К: Да, Вы знаете, знаю. Я как-то слышала, что у него есть какая-то девица, из Москвы. Она, видно, приезжала – отсюда и вся эта история. Видно было, как он нервничал, ждал. Потом вдруг схватился и поехал, а потом почти сразу же вернулся. Да что там…И раньше такое бывало, особенно, когда я болела.

Т: А что случилось и чем Вы болели?

К: У меня было воспаление в полости рта… Ну, и запах плохой. Я перешла временно в комнату на втором этаже и там спала, а муж мне как-то говорит – почему бы тебе тоже не завести кого-нибудь, если хочется. Столько молодых длинноногих девиц, да и парней хватает.

Т: Как связаны эти эпизоды? (Конкретизирующее уточнение)

К: Так ведь Виктор сказал то же самое, когда я расспрашивала его о поездке в санаторий. Сказал, что вокруг столько "длинноногих кобыл", молодых и красивых. И что я тоже могу себе кого-нибудь завести.

Т: То есть муж фактически признался в измене?

К: Ну да.

Т: И Вы знали об этом, но надеялись – вдруг это не так?

К: Да нет, я было уверена… была уверена. Я знала, что это правда так было, хотя ничего такого… ничего плохого я не делала.

Т: А муж?

К: А Виктор говорил, что я за собой не слежу – вот все и отсюда. Что я плохо выгляжу. Вернее, плохо все. Знаете, что он начинает говорить – я ничего не могу. Он так может повернуть, все себе на пользу. Как бы это сказать? (задумывается) Плохо все как-то получается, разве нет?

Комментарий. Здесь дискурс клиентки становится сильно сбивчивым. Однако латентная семантика (скрытые смыслы, о которых "не хочется говорить", и негативные оттенки самоконцептуализации), равно как и бессознательная идея высказанного совпадают – "(вдруг) я плохая?" Клиентка одновременно и отрицает это (явно), и соглашается с этим (скрыто), и надеется, что терапевт в это не верит. Бессознательный уровень определяется идеологически как "я плохая, так что у мужа есть основания мне изменять", а интенционально – "ведь Вы же не считаете меня плохой?" Перед терапевтом, таким образом, стоят две задачи: во-первых, поддержать клиентку, объяснив, что его профессиональная позиция является безоценочной, во-вторых – эксплицировать преконструкт "раз я плохая, то муж имеет право мне изменить".

Кроме того, здесь начинается формирование совместного семиотического пространства, обусловленного трансферентными ожиданиями клиентки. Интерпретировать стремление быть хорошей в глазах терапевта как связанное с переносом пока рано, но и оставить без внимания желание поддержки тоже нельзя. Эту интенцию нельзя игнорировать (первый сеанс), но и не стоит поддерживать – клиентка явно готова удовлетвориться фатической поддержкой в духе "ах, он такой-сякой, а Вы бедняжечка". Поэтому терапевт выбирает стратегию отсроченной аналитической фрустрации и начинает с выявления бессознательной идеологемы "раз он изменил – значит, я плохая".

Т: Я понимаю, что мысль об измене мужа для Вас – неприятная и тяжелая. Она ужасна, и поэтому Вы гоните ее прочь, изгоняете из сознания. А так как это плохо удается, то бессознательно Вы подыскиваете причину: "Он изменил мне, потому что я плохая". Ведь незаслуженная обида тяжела вдвойне.

К: Да-да, хотя… я ведь на самом деле не плохая, Вы понимаете?

Т: Я очень хорошо понимаю две вещи. Во-первых, Вы не становитесь плохой оттого, что принимаете измену мужа как случившийся факт. Во-вторых, я понимаю, почему Вам удобно считать себя плохой, хотя на самом деле это не так.

К: А почему?

Т: Очень просто. Если он изменил из-за того, что Вы плохая, то стоит только стать хорошей – все наладится.

К: Да, действительно. (Задумывается) Действительно ведь…

Т: Но это не подействует.

К: А как?

Т: Стать хорошей?

К: Ну да.

Т: Но мы уже говорили раньше, что Вы на самом деле не плохая. Так что становиться хорошей не нужно – Вы и так не плохая.

К: А что же делать?

Комментарий. В этом фрагменте диалога, после прояснения бессознательной идеи, которой руководствуется клиентка ("стоит стать хорошей, и муж не будет изменять") терапевт почти все время обращается к Другому. Диалог с Другим клиентки позволяет очень быстро разрушить нереалистические ожидания ("стану хорошей") и развернуть плоскость дискурсивной формации в сторону продуктивной терапевтической работы.

Т: Вряд ли я могу ответить на этот вопрос вообще, но конкретно могу сказать: здесь, на сеансе, есть смысл разобраться в происходящем, обсудить его со всех сторон, проанализировать и найти конструктивное решение Вашей проблемы. (После паузы) Я называю это хорошей работой.

К: Но ведь не все клиенты могут хорошо работать?

Т: Рассказывать могут все. А вот хорошо работать – действительно, могут не все терапевты. Я постараюсь.

Этот момент был ключевым в установлении терапевтического альянса с Ларисой. Клиентка начала рассматривать свое речевое поведение в терапевтическом взаимодействии как осмысленную и личностно значимую деятельность. Латентный уровень дискурса в терапевтическом диалоге был конституирован сообщением "терапия – это работа, которая должна быть сделана хорошо обеими участницами". Бессознательный уровень означен: терапевтом – "хорошие клиенты рассказывают"; клиенткой – "хочу быть хорошей, стало быть – буду рассказывать правдиво и точно". Терапевт особо подчеркнула, в чем будет состоять ее часть работы, кратко рассказав об интерпретациях и приведя несколько примеров.

После этого в течение двух сеансов Лариса подробно рассказывала об истории своих отношений с мужем, о предыдущей жизни, рождении сына, совместной работе и т.д. Ее дискурс носил признаки временной регрессии, правда, не очень глубокой. Изредка она возвращалась к "проверке надежности" терапевта, однако окончательно вопрос "о доверии" был поставлен в эпизоде, который содержал итоговую оценку мужа как ненадежного и неверного. Поэтому, объяснила Лариса, ей бы хотелось научиться манипулировать им, скрыто управлять его поведением:

К: Видите, когда я поняла, что ему нельзя верить ни в чем, то решила, что допытываться и плакать бесполезно. Но мне хотелось бы сделать так, чтобы Виктор был более… более предсказуемым. Если он меня любит, как он говорит, то пусть поймет, что так нельзя. Я не знаю, чего от него ждать буквально в следующую минуту. Он вообще такой, и вся их семья – "одинокие волки". А мне он говорит – "Я тебя люблю, потому что ты похожа на Вельвета". (Вельветом зовут их собаку) Представляете? Как я должна на это реагировать? Я хочу, чтобы он понял, что нельзя метаться то туда, то сюда. Правда, я не хочу… Не хочу знать, что там было на самом деле, но пусть этого больше не повторится.

Т: Чего Вы не хотите знать?

К: Что там на самом деле. Правду. Хотя нет, я хочу, чтобы он понимал, как можно себя вести и что нельзя. Я хочу, чтобы он перестал обращать на них внимание!

Т: На молодых девушек?

К: Он женатый человек. Мы столько выстрадали вместе! Я Вам рассказывала, с чего мы начинали – я не хочу ничего знать. Как так можно, что он себе думает? Что он вообще думает?

Т: Вы пробовали об этом спросить?

К: Не могу сказать, что мы далеки друг от друга, но я не знаю.

Т: Когда Вы почувствовали, что отдалились друг от друга?

К: Я не чувствую, но он так себя ведет… Ему же просто удобно – он вечно в стороне. А я все сама. Пусть он чувствует ответственность, в конце концов.

Т: Из того, что Вы рассказали, я могу сделать следующий вывод: Вы с мужем далеки друг от друга. Вы плохо понимаете, чего он хочет и о чем думает, но предпочли бы управлять его поведением. Так?

К: Конечно, раз он сам не может правильно. Он сам должен понимать, что можно и что нельзя. Моя беда, что я не могу настоять на своем. Вот он этим и пользуется.

Т: Свободой?

К: Да. Это возмутительно! Почему он свободен, делает что хочет, а я все должна делать и все понимать? Я ничего не хочу знать! У нас семья, общее дело – пусть делает, что положено.

Комментарий. В этом фрагменте содержится несколько противоречивых интенций, которые не просто не согласуются друг с другом, но и являются взаимоисключающими. Лариса хочет и не хочет знать, что думает муж, она признает "отдельность" его существования и не желает с этим мириться, она жаждет любви мужа и пытается принудить его любить себя. Нарциссическая ("пустая", по Лакану) речь не столько информирует терапевта (Символического Другого) об отношениях супругов, сколько репрезентирует желаемое положение дел, которое смело можно отнести к сфере Воображаемого. Поэтому терапевт, не ввязываясь в игру саморефлексии и сомнений клиентки, занимает позицию безличного субъекта момента взгляда и предлагает фрустрирующую нарциссизм Ларисы интерпретацию.

Т: То, что я сейчас скажу, вряд ли Вам понравится. Вы с мужем далеки друг от друга. Вы плохо понимаете его, а значит – он плохой. Вы не хотите знать правду; его чувства и мысли для Вас – подводные камни, натолкнуться на которые было бы настоящей катастрофой. Вы бы предпочти жестко контролировать его, управлять им. Вы не хотите думать о том, почему Ваши отношения стали такими, во всем вините Виктора и просите меня научить Вас эффективной манипуляции в сфере семейных отношений. Вам нужна не любовь Виктора, а жесткий контроль над ним.

К (агрессивно): Ну и что в этом плохого? Если он сам не может вести себя правильно… (после паузы) Что Вы думаете, что это? Что, это плохо?

Т: Я думаю, плохо не то, что Вы хотите, а то, как Вы пытаетесь достичь желаемого. Я уверена: если тебя любят, потому что должны любить, тем более – вынуждены, то радости никакой.

К: Как это?

Т: Очень просто. Предположим, я взмахну волшебной палочкой – ап! – и муж Вас любит. Или Вы предпочтете, чтобы он сам Вас любил, без всякого колдовства?

К: Ну конечно (размышляет). Лучше честно, чем так. Но ведь я не знаю, что на самом деле – любит он меня или нет. А вдруг нет?

Т (с иронией): Тогда пусть ходит по струнке. Ишь какой!

К: Но ведь он должен иметь какие-то обязанности… нормы… чувство долга, наконец. В бизнесе он привык, что все, по большому счету, я решаю – и сделки, и командировки – всегда я езжу. Номинально он – глава, но все знают, кто на самом деле в деле разбирается. А чуть что не так – он кричит "Почему деньги не поменяны?", "Почему то, се?" Как бы мне хотелось, чтобы он взял на себя больше работы, но ведь разве ему можно что-то поручить? За все я отдуваюсь.

Т: Получается, Вы полностью контролируете бизнес? А муж – на вторых ролях?

К: Ха, на вторых. На четвертых! Людмила или Тамара, мой заместитель, – и те больше него в дело вникают. А мы – хозяин, нам свобода нужна, погулять хочется. Он никак не поймет, что хозяин – это тот, кто больше всех "пашет". Хозяйское дело – в баню ходить на полдня, с самого утра, как Вам это нравится?

Комментарий. На этом этапе терапевт увидел возможность смены дискурсных формаций клиентки. Главное, в чем нуждается Лариса – объективное тестирование реальности. Автоматически включающиеся психологические защиты не позволяют ей знать, как в действительности обстоят дела в семье, она давно предпочла неведение, которое вызывает со временем все большую неуверенность и тревогу. Но задача формирования "тела знания" осложняется отсутствием опыта искренних значимых отношений. Терапевт обозначает место желания в "зазоре" между сознательным Я клиентки и Я ее дискурса.

Т: Больше всего мне нравится знать правду, знать, как в действительности обстоят дела. Вот и сейчас мне бы этого хотелось. Но из Вашего рассказа много не почерпнешь (резкая конфронтация с клиенткой в функции "автор").

К: Как это? По-Вашему, я рассказываю неправду?

Т: Нет, почему же. Но это Ваша правда, не так ли? А правда, как она есть, – ведь Вы и сами ее не знаете. Вы уже давно перестали разговаривать с мужем откровенно. Вы боитесь узнать правду – вдруг она Вам не понравится. Поэтому Вы просите меня научить Вас манипулировать мужем, подчеркивая, что большего он недостоин. Неужели Вам действительно этого хочется?

К: Ну, Вы так об этом говорите…

Т: Говорю как есть. Говорю то, что поняла, то, что знаю. Вы, наверное, заметили, что можно понимать и то, о чем люди не говорят друг другу прямо. В общем, даже если человек сознательно скрывает и умалчивает о чем-то, всегда можно догадаться, если подумать о том, почему он это делает, зачем ему "фигура умолчания".

К: А мне зачем ? (Реплика показывает, что Лариса хорошо понимает скрытый подтекст сказанного).

Т: Ну, это я могу пояснить. В Вашем рассказе (в психотерапии его называют дискурсом), как и в любом другом, есть несколько уровней. Например, явный и скрытый. Кроме того, у Вас как у автора своего рассказа есть различные намерения (или интенции): о чем-то Вы хотите рассказать, а нечто предпочли бы скрыть. Но люди редко просто молчат о том, о чем им говорить не хочется, – как правило, вместо этого они рассказывают что-нибудь другое. А рассказы клиентов часто напоминают речь маленьких детей. Скажем, мать приходит с работы домой, а трехлетний сын встречает ее фразой: "Я эту вазу не разбивал и не трогал, она сама". Понятно?

К: Не очень.

Т: Сын сказал о том, что он не разбивал вазу, а на самом деле рассказал, что он это сделал. И даже отчасти как это произошло – сначала потрогал…

К: М-да… Ну, и что я Вам, получается, рассказала?

Т: Явный уровень Вашего рассказа (дискурса) – про то, что муж себя неправильно ведет. А скрытый – Вы боитесь, что, возможно, сами поступаете неправильно. Так ведь?

К: Так.

Т: Я хочу выделить пока, на мой взгляд, главное. Явный уровень – то, что вы знаете о своих отношениях с мужем и согласны рассказать. Скрытый (латентный) – то, что Вы знаете (или догадываетесь), но рассказывать не хотите. И, наконец, глубинный (бессознательный) уровень – это то, чего Вы не знаете, поэтому и рассказать не можете.

К: Но я хочу знать!

Т: Но и боитесь, и именно в этом проблема. Знаете, если человек боится узнать правду – он ее уже наполовину знает, так ведь?

К: А я как страус – голову в песок…

Т: Я согласна, это не самый лучший способ.

После этого сеанса Лариса поговорила с мужем откровенно. Узнав много неприятного и "ужасного", она не стала выражать свои эмоции в разговоре с ним, замкнулась и предпочла перенести отреагирование в терапию. При следующей встрече она сразу расплакалась и долго не могла успокоиться. Было видно, что Лариса не может справиться со своими чувствами и не знает, что ей делать дальше. Из ее сбивчивого рассказа стало ясно, что муж имеет любовницу, молодую девушку из Бахчисарая, и часто ездит к ней под предлогом деловых командировок. Большая часть сеанса представляла собой работу по контейнированию сильных эмоций и чувств – гнева, ярости, обиды. Для стратегии терапевтической помощи важным было окончание сеанса. Диалог с Ларисой был подчинен правилу "означающее как означающее", т.е. терапевт в разговоре ориентировался на смысл высказанного клиенткой, игнорируя ее сознательные интенции защитного характера. Ключевые фразы выделены для лучшего понимания логики смысла дискурса и "метафизики" отчуждения от него нарциссического Я клиентки.

К: Кажется, все я уже рассказала и мы обсудили все, а я вот плачу, плачу – и остановиться не могу. Не знаю, зачем это все нужно. Главное, в разговоре с Виктором я не плакала совсем. Была как каменная. Он даже испугался, что со мной что-нибудь случится – сердце там… Можно подумать, он мне нужен со своей заботой.

Т: Я так и думаю. И Вам можно об это подумать.

К: Еще чего! Не хватало мне на него рассчитывать! Столько времени лгал, унижал, обманывал – надо же. Как все рассчитано было! Нашел дурочку… А я целый день с утра до вечера – и на работе, и дома. Я ведь так не умею – уехала, и привет! У него машины, у него водители, у него все. А я работаю – на другое ума нет.

Т: Хотя Вам этого не хватает, Вы не привыкли полагаться на мужа, рассчитывать на него. И поэтому он нашел себе дурочку в Бахчисарае?

К: Ну, это мы еще посмотрим. (Очень важное сообщение, которое терапевт, к сожалению, проигнорировала. Оно встречается в дискурсе несколько раз, и уже поэтому должно было привлечь внимание терапевта). Посмотрим ещеПосмотрим, кто будет плакать в конце концов.

Т: Вы не хотели показывать мужу свою слабость и то, как Вас задела его измена? Поэтому Вы не плакали в беседе с ним, хотя плачете сейчас, пересказывая этот разговор?

К: Я не собираюсь ему этого… ничего показывать. И не собираюсь ничего слушать больше.

Т: Вы не будете показывать мужу, что любите его и что он Вам нужен?

К: Я собираюсь сама увидеть!

Т: Что Вы хотите увидеть?

К: Я не знаю. Посмотрим. (Долгая пауза). Я не собираюсь демонстрировать свою слабость. Мне не нужны ничьи утешения.

Т: Если Вы выскажете мужу свою потребность в любви, значит, продемонстрируете слабость?

К: Не знаю.

Т: Он не поймет этого и не оценит? Он монстр?

К: Конечно. (Смеется). Ну, мы еще посмотрим, кто кого!

Комментарий. И приведенные выше, и несколько дальнейших высказываний терапевта исходили из интерпретации, что Лариса боится обнаружить перед мужем свои истинные экзистенциальные потребности – в любви, поддержке, понимании. В действительности же фраза "мы еще посмотрим" в качестве полной речи выражала конкретное намерение клиентки увидеть самой другую женщину своего мужа. Это намерение было неосознаваемым, но устойчивым и сильным. Поэтому клиентка отбрасывала любые интерпретации в этой области, бессознательно сосредоточившись на планировании и выполнении задуманного. В конце концов терапевт поняла, что часто повторяющиеся обороты "не собираюсь слушать" и "это не главное" относятся не к мужу, а к конкретной ситуации на сеансе. Терапевт высказала эту догадку и снова получила ответ "Да, но не в этом дело". Сеанс закончился, а при следующей встрече клиентка начала рассказ с красноречивой реплики:

К: Ну, наделала я делов. Вы будете сердиться, но я это сделала.

Т: Что именно?

К: Съездила в Бахчисарай и посмотрела на эту Лену. И поговорила с ней. Знаете, я много чего увидела и поняла, но, как всегда, не удержалась и сделала кое-что лишнее.

Лариса тщательно рассказала о встрече с Леной. Она нарисовала полностью негативный портрет глупой, корыстной, внешне непривлекательной и внутренне пустой девицы, у которой нет даже выраженного интереса к отношениям с мужем клиентки. Лариса много раз подчеркивала, что ее соперница аморфна и пассивна, ничего из себя не представляет, что это просто "комок вялого, непропеченного теста" и т.п. Ее рассказ был содержательным, очень эмоциональным и подробным, но вполне связным и цельным, последовательным и логичным. По мере слушания у терапевта возникал классический для структурно-аналитической парадигмы вопрос "Che vuoi?" ("Чего ты хочешь?"), иначе – "Ты говоришь мне это, однако чего ты хочешь, что ты имеешь в виду?"

Опыт показывает, что чрезмерная тщательность рассказа клиента, обилие в нем мелких подробностей почти всегда маркируют разрыв между высказываемым и высказанным: дискурс "о чем-то конкретном" несет важное сообщение на другую тему[37]. Вопрос "Зачем клиентка рассказывает это?" настоятельно требовал ответа. Этот ответ мог бы пролить свет на желание Ларисы; не на явно артикулируемое желание принизить соперницу, изничтожить ее и при помощи такого "магического уничтожения" уничтожить саму проблему, но на латентное бессознательное желание, о котором ей самой ничего не известно.

Бессознательное желание обнаруживает себя только посредством вытеснения, в форме истерического требования, логика которого примерно такова: я требую от тебя нечто, но на самом деле я требую, чтобы ты отверг мое требование, поскольку я хочу совсем другого! В реальном дискурсе это выглядело следующим образом:

Т: Лариса, Вы очень подробно рассказали мне о том, как Лена выглядит, привели немало образных сравнений, ассоциаций – и все-таки снова и снова возвращаетесь к интерпретации того, что она из себя представляет.

К: Я просто хочу, чтобы Вы составили себе правильное мнение. Она действительно настолько ничего из себя не представляет, что даже удивительно, что Виктор в ней нашел. Это же просто размазня какая-то!

Т: Я это поняла.

К: Нет, Вы не понимаете! Тут дело не в том, что она – полное ничтожество… Вы бы видели эти сальные, немытые космы, нос картошкой, ноги неопрятные, грязные. Полное убожество! Я только на нее глянула – и вся моя злость куда-то делась. Кроме гнева на мужа, конечно. И вот на это он польстился? Да мне ее даже жалко стало – сидит, трясется, ничего сказать не может. Физиономия тупая, сонная – так и хочется встряхнуть ее хорошенько.

Т: Вам хотелось ее встряхнуть?

К: Нет, Вы знаете, мне хотелось сделать другое. Мне хотелось посадить ее в машину, привезти в Севастополь, показать ей наши рестораны, фирму, дом и сад, фотографию сына и сказать: "Вот это все мы создали с мужем, мы создавали это больше десяти лет, а ты хочешь все разрушить?" Но когда я увидела, что она такое… Так можно было бы вести себя с женщиной умной и гордой, а ей я в конце концов дала два рубля на такси, у нее даже не было денег, чтобы домой добраться.

Т: А откуда она должна была добираться домой?

К: Ну, Вы знаете, мы с ней долго разговаривали в кафе, потом поехали за город… Она за день выпила две бутылки шампанского. Мы сидели за столиком, так молодые люди, ее ровесники, на нее и внимания не обращали, а ухаживали только за мной. Причем один из них оказался другом ее приятеля, того, за которого ей бы хотелось выйти замуж, она мне потом рассказала.

Т: Так Вы провели с ней целый день?

К: Ну да. Я вечером приехала домой и сразу залезла в ванную, просидела там часа два – такой грязной себя чувствовала. Ну, Вы понимаете… (Долгая пауза. Затем Лариса разражается истерическими рыданиями, плачет долго и безутешно). Все это, конечно, ужасно, я даже не хотела Вам говорить.

Т: Почему?

К: Я прекрасно понимаю, какую глупость сделала. А после этого, когда муж приехал с работы… Вы не поверите – я выпила целую бутылку водки, не пол-литровую, а ноль семьдесят пять. И даже пьяной не была… то есть сначала. Это была безобразная сцена… Помню, я кричала так, что прибежал из гаража охранник. Не знаю, что Виктор делал, помню только, что он спрятал все ножи на кухне. В общем, все пошло в разнос. (Снова плачет)

Т: Я хочу задать вопрос. В этой истории непонятно следующее: почему, убедившись, что подружка мужа – полное ничтожество, Вы провели с ней столько времени? Подумайте и попробуйте ответить максимально правдиво, не подыскивая для себя рациональных мотивировок или оправданий.

К: Я не знаю. Мне захотелось… Точнее, мне не хотелось, но… Не могу сказать.

Комментарий. В этот момент стали обрисовываться общие контуры симптома, как он трактуется в лингвистической терапии. Симптом представляет собой фрагмент Реального (бессознательного), благодаря не-знанию и не-узнаванию которого может существовать воображаемое Я субъекта. Я клиентки в силу отягощенности симптомом не способно к рефлексии, к уяснению своих предпосылок и становится игрушкой неподвластных Я бессознательных сил. Анализируя симптом, поясняя его смысл, терапевт подвергает опасности онтологическую устойчивость этого нарциссического Я. Знание, полученное в анализе – это знание о недоступном клиентке Реальном; однако, продвинувшись слишком далеко, терапевт рискует расшатать ее устойчивость и позитивность.

Бессознательный страх перед этим маркирует самое начало рассказа ("Вы будете сердиться"), им же объясняется нежелание Ларисы рассказать о том, сколько времени и как она провела с Леной. Семантика описания последней, как и другие означающие в дискурсе клиентки указывают на то, что Лариса чувствует себя испачканной, грязной. Перед нами проблема, связанная с анальной стадией личностного развития: клиентка чувствует себя грязной, если теряет контроль над ситуацией. Она беспомощна, испытывает сильный стыд и вину, прежде всего потому, что отчасти наслаждается этим. В качестве наказания и возмездия Лариса прибегает к самодеструктивному поведению. Саморазрушительные действия и поступки усиливают ощущение беспомощности, слабости и невозможности контролировать ситуацию. Круг замыкается.

Смысл симптома, как он был обнаружен в процессе терапии, порождается коннотацией, взаимосопряжением двух разнородных серий или цепочек событий. Одна из цепочек (маркер – "измена") выступила в качестве означаемой и сознательно предъявлялась клиенткой в ходе рассказа о проблеме, другая, будучи бессознательной (маркер – "грязь"), функционировала в качестве означающей, придавая смысл первой цепочке или, по Лакану, “обеспечивая смысл симптома”. После анализа всей коннотативной цепочки означающих (начиная с первого, "скверный запах изо рта" – универсальная метафора опасений, связанных с началом анализа) стало понятно, чем может определяться эффективная стратегия преобразующего воздействия. Однако, прежде чем описать ее, нужно остановиться несколько подробнее на терапевтической трактовке симптома.

Лакан, как известно, абсолютизировал симптом, рассматривая его в качестве универсального феномена и первоосновы социального бытия субъекта: почти все рассматривалось им как симптом, так что, в конечном счете, даже женщина была определена как симптом мужчины (и наоборот). Представления о симптоме стали ответом структурного психоанализа на извечный вопрос философии – "Почему вместо ничто существует нечто?" Это нечто, существующее на месте ничто, и есть симптом, однако лингвистическая психотерапия склонна принимать во внимание прежде всего языковую, семиотическую природу симптома, а отнюдь не его онтологизирующий эффект. Последний важен лишь как предпосылка фантазма, в котором (или посредством которого) симптоматическая феноменология может быть преобразована в менее травматичную и более устойчивую тотальность личностного (экзистенциального) бытия и социального функционирования субъекта.

Семиотика симптома связывает последний не только с нарциссической феноменологией субъекта, но и с символическим порядком языка, порядком, нарушенным форклюзией (вытеснением, отбрасыванием – см. параграф 3.1. наст. книги) некоего реального ядра, вокруг которого структурируется взаимодействие означающих. В лингвистической психотерапии абсолютизация означающего уместна и правомерна, поскольку является действенным терапевтическим приемом, посредством которого конструируется фантазм, трансформирующий симптом клиента и предлагающий ему новое место в символической структуре мира как упорядоченной совокупности объектов и субъектов.

Однако конструированию фантазма на месте симптома должна предшествовать деконструкция той субстанциальной целостности означающих, которые придают устойчивость символической детерминации субъекта, предъявляющего симптом. Последний в качестве субстанции наслаждения, его реального ядра предстает в терапии как система не-субстанциональных, дифференциальных отношений между означаемыми и означающими, причем ряд ключевых означающих из нее вытеснен (в неврозе) или полностью исключен и отвергнут (при психозе). Символическая сверхдетерминация симптома может и должна рассматриваться как зашифрованное, закодированное сообщение, адресованного Другому; симптом возникает там, где движение символической коммуникации прерывается. В терапии симптом есть продолжение коммуникации другими средствами, и лингвистический терапевт, занимая позицию Символического Другого знает, что симптом не только может быть истолкован и понят, но – более того – что он изначально формируется ради своего толкования, ибо направленность к Другому и наделяет его смыслом.

Разумеется, адресатом симптома изначально является не аналитик, а значимый Другой из числа близких клиента, однако в терапевтическом дискурсе последнего всегда содержится призыв показать его скрытое значение. Задача терапевта не исчерпывается интерпретацией зашифрованного в симптоме сообщения, ему необходимо предложить клиенту другой способ организации наслаждения, итогом которого может стать "исчезновение симптома как сюрприз".

В данном конкретном случае интерпретация симптома клиентки сопровождалась изменением ее самоидентификации. Свойственная Ларисе (как и большинству из нас) воображаемая идентификация (с привлекательным, "хорошим" образом, которым ей хотелось бы быть, своего рода "идеальным Я" – у Фрейда это называется Idealich) была заменена символической – идентификацией с местом, откуда она видит себя хорошей, правильной, достойной восхищения и любви (Ich-Ideal по Фрейду). Для этого воображаемый нарциссический регистр (и соответствующий ему порядок дискурса) на сеансе последовательно элиминировался в пользу символических отношений (сначала только с терапевтом).

Терапевт рассказала о содержании анальной симптоматики и ее происхождении, связав теоретическую информацию с действиями и поступками клиентки и ее проблемой.

К: И что же мне теперь делать? Я не могу, просто не могу контролировать все. Значит, буду все время чувствовать себя скверной?

Т: Скажите, насколько Вы контролируете ситуацию вот здесь, на сеансе, разговаривая со мной?

К: Не знаю. Наверное, совсем не контролирую. То есть Вы говорите… делаете… (Неожиданный поворот). Вам лучше знать. Почему Вы спрашиваете?

Т: Чтобы привести наглядный пример – в этой ситуации я в большей степени контролирую то, о чем мы с Вами разговариваем. Некоторые аспекты нашей беседы могли бы шокировать человека неподготовленного. Кто-нибудь из нас грязный?

К: Нет, конечно. Но… Вы теперь знаете многие вещи.

Т: Да, я кое-что знаю о глубинном уровне Ваших проблем. Вы стали от этого плохой? Я стала относиться к Вам хуже, чем вначале?

К: А как Вы ко мне раньше теперь относитесь? И вообще – что Вы обо мне думаете?

Комментарий. Типично трансферентная реакция. Логика трансфера в том, что создается иллюзия отставания означаемого от потока означающих. Эта иллюзия имеет самое прямое отношение к смыслу симптома, который (смысл) в терапии ведь не открывается, не извлекается из глубин прошлого, а ретроактивно конструируется. Истина вырабатывается в ходе терапии: анализ задает границы значения, наделяющие симптом его смыслом и местом в символическом. Этот "ретроверсивный эффект" лингвистической терапии следует объяснить клиентке.

Т: Смотрите, как интересно получается. Мы задаем вопрос другому человеку о том, какие мы на самом деле. Неужели он знает лучше? Это иллюзия, которая парадоксальным образом помогает нам выработать само знание – лишь опираясь на иллюзию, что другой уже обладает этим знанием, знает нас, мы узнаем это от другого.

К: Узнаем про себя?

Т: Да, как будто другой знает меня лучше, чем я сама.

К: Но ведь… Но ведь я не могу знать, что Вы обо мне думаете, пока Вы сами не скажете.

Т: Безусловно. Но Вы и не обязаны знать о себе именно то, что я о Вас думаю.

К: А что Вы думаете? Ну, скажите, а?

Т: Вот это в терапии называется аналитической фрустрацией. Вам важно услышать о меня, что Вы хорошая, или там правильная, просто замечательная. Как будто это автоматически сделает Вас хорошей.

К: Ну да.

Т: А если я скажу, что Вы фиолетовая или там шершавая – Вы сразу станете именно фиолетовой и шершавой?

К (тревожно): Где шершавая?

Т (многозначительно): ТАМ! (Пауза). А где фиолетовая? (Обе смеются, Лариса – с заметным облегчением). Видите, как сильно наше мнение о себе зависит от суждений другого человека, тем более – Значимого Другого.

К: Получается, что я всегда буду зависеть от того, что думают обо мне другие люди?

Т: Придется выслушать еще одно теоретическое объяснение. Но я не хочу топить Вас в терминах "плавающее означающее", "жесткий десигнатор" и т.п. Вместо этого расскажу одну несколько фривольную историю. Представьте себе на выставке картину или художественную фотографию, на которой изображена молодая пара в постели в супружеской спальне. Внизу название: "Муж в командировке". Искусствовед поясняет "Обнаженная женщина справа – это жена, рядом ее возлюбленный". Посетитель спрашивает "А где же муж?" – "Муж в командировке".

Это история – как раз про плавающее означающее, означающее нехватки. Сюжет картины, ее субъект – муж, хотя его там нет. Но на картине все указывает на субъекта. В системе социальных отношений субъект – это место, которое он в ней занимает. Другие люди (или социальные институции, обычаи, правила и нормы) определяют, кто он, "пристегивая" его к тому или другому месту в структуре. Субъект, человек как означаемое всегда зависит от того, как его означивают, определяют. Но большинство людей не склонны задумываться о таких вещах – о том, насколько, говоря словами одного известного психолога, человек как означаемое есть эффект означающего. Это означивание люди воспринимают как жесткое, неизменное, хотя на самом деле это вовсе не так.

К: Интересно получается. Выходит, я могу не согласиться с тем, кем меня считают другие. Ну, это так и есть, между прочим.

Т: Вы можете не согласиться и с тем, кем (или чем) Вы сами себя считаете. Например, грязной. Или жертвой.

К: Интересно…

Т: Вот обычное выражение: "Вы смотрите на себя со стороны". Но Вы находитесь в этой фразе не только там, куда падает взгляд, но и в том месте, откуда он падает. Измените этот "момент взгляда" – и многое изменится. Посмотрите не себя с другой точки, другими глазами.

К: Это Вы так смотрите!

Т: Блестящая догадка. Действительно, я посмотрела с другой позиции и "пристегнула" другие означающие. Я изменила систему значений, которые, как Вам казалось, были жестко связаны с Вашей проблемой. Терапевт по своей профессии и есть этот самый Символический Другой, который всегда может легко менять точку "момента взгляда". Но он никогда не скажет клиенту, что именно он видит – в данном случае, какая Вы, что я о Вас думаю. Потому что моя задача не в этом, а в том, чтобы Вы тоже научились занимать любую точку зрения. Чтобы Вы не чувствовали себя загнанной в тот образ (или значение, или смысл) которые навязывает Вам структура. Это всего лишь Воображаемое с большой буквы.

К: Как это?

Т: Это непросто, и Вам придется об этом хорошенько поразмыслить. Но чтобы легче было думать конкретно, а не вообще, я расскажу Вам еще одну историю. Двое влюбленных, Жермен и Альбертина, договорились о свидании на бале-маскараде. Там они укрылись в беседке и бросились друг другу в объятия. Когда же молодые люди, наконец, сняли маски, то Жермен обнаружил, что перед ним вовсе не Альбертина, а Альбертина увидела, что обнимает не Жермена, а какого-то незнакомца.

К: Интересная история.. Но как.. почему… Зачем Вы мне ее рассказали?

Т: А вот об этом, как и о смысле притчи, мы поговорим в следующий раз.

Комментарий. Этот эпизод был посвящен прояснению процессов бессознательной идентификации и формирования личностной идентичности клиентки. Идентичность конкретного человека, то, что он о себе думает и каким себя считает, зависит от множества "плавающих означающих", которые структурируются в единое поле внедрением некоторых узловых точек, "точек пристежки" – point de capiton. Эти точки заданы латентным идеологическим уровнем дискурса, некоторой бессознательной идеей (в данном случае – семантикой "грязного-плохого"), и все плавающие означающие, будучи прикреплены, "пристегнуты" к ней, приобретают точное и фиксированное значение. В качестве отдельных элементов воображаемой структуры Я они являются частью серии эквивалентностей ("я теряю контроль" = "мне изменяют" = "я грязная" = "я плохая" = "я этого заслуживаю"[38] и т.п.), и метафорическая избыточность, связывающая их воедино, ретроактивно определяет идентичность Ларисы. Она ощущает себя именно такой, как описывает. Происходит то, что Сол Аарон Крипке[39] называет "жесткой десигнацией", всегда выполняющимся равенством идентичности объекта и его описания.

Задача терапевта – найти альтернативу "жесткому десигнатору", этой точке прикрепления плавающего означающего, благодаря которой субъект остается в плену фиксированной идентичности даже в тех случаях, когда все его свойства изменяются. Такая антидескриптивистская позиция предполагает исследование ретроактивности значения. "Жесткий десигнатор" направлен к недостижимой бессознательной сущности Реального, к тому избытку, который возникает в операции означивания. Крайне важна связь между предельной произвольностью именования и логикой возникновения "жесткого десигнатора", задающего идентичность конкретного объекта. Такая произвольность предполагает сущностный разрыв между бессознательным и модусами его символизации; конкретная констелляция личностных черт может быть символизирована самыми различными способами, так что концепт личностной идентичности Ларисы, равно как и ее концептуализация отношений с мужем, не содержит в себе предзаданных модусов своей символизации. Они определены только "точками пристежки", моментами захвата означаемого "жестким десигнатором".

Терапевту было бы непросто объяснить Ларисе все эти механизмы, да этого и не требуется. В данном случае с помощью метафоры наглядно демонстрируется связь природы субъекта с его местом в социальной (символической) структуре. Раз символизация произвольна, то единственным способом постижения конкретной личностной сущности является объединение возможных мест инстанцией означающего. Вместо того, чтобы содействовать клиентке в обнаружении некоего действительного объекта, референта, поддерживающего единство и идентичность знания о себе, внутреннего опыта собственного Я, терапевт показывает, что любой конкретный выбор означающего и придает единство нашему самовосприятию, обеспечивает небессмысленность концепта собственного существования в пространстве социальных отношений.

Клиентка сумела понять, как изменяется ее представление о себе при смещении позиции наблюдающего, рефлексивного Я. Следующий этап – показать ей, что рефлексивное Я может быть субъектом "момента взгляда" на другого (в широком смысле – Символического Другого, в конкретном случае, в рамках предъявленной проблемы – на мужа и отношения с ним). Для этого терапевт рассказала историю Жермена и Альбертины. После обсуждения концепта "Другое Я" настал черед "Другого Другого".

К: Вы в прошлый раз сделали как в классическом детективе – "продолжение следует". Я думала над этой историей и много чего передумала. Как это могло произойти? Он – другой, она – совсем другая… О чем эта история? Я предполагаю, она имеет отношение к моему мужу, да?

Т: Я думаю, это история о браке вообще. Каждый из нас рано или поздно оказывается на месте Жермена или Альбертины.

К: Да, наверное.

Т: Парадокс, как Вы правильно заметили, состоит не в том, что каждый из них оказался совсем другим человеком. А в том, что они оказались вместе. Если бы Альбертина не считала, что это Жермен, и наоборот, противоречия бы не возникло.

К: Ну да.

Т: А из-за чего возникли противоречия, разрушающие Ваш брак?

К: Ну, Виктор…

Т: Жермен. (Долгая пауза)

К: Сейчас Вы опять расскажете ученую вещь о том, как мы неправильно друг друга видим и понимаем. Означиваем, вот!

Т: Нет уж, теперь Ваша очередь. Расскажите эту историю сами, и пусть она будет не очень ученой – неважно. Главное, пусть будет точной, хорошо?

К: Ну, тогда я попробую рассказать красиво, как Вы. С теми же именами.

Комментарий. Клиентка совершенно неожиданно для терапевта решила прибегнуть к известному в литературе приему "остранения", благодаря которому символическая природа рассказываемого содержания становится более отчетливой, явной. Перед нами классический случай инспирированной, но при этом спонтанной символической референции в психотерапии. Забегая вперед, отмечу, что это очевидное доказательство успеха терапии.

К: Итак, жили-были Альбертина и Жермен. Альбертина полюбила Жермена и вышла за него замуж, потому что верила, что он ее тоже любит. Как он и обещал. И у них родился сын Рауль. А потом Жермен Альбертину разлюбил и завел себе Жоржетту…

Т: А Жермен, бедняга, верил, что Альбертина вечно будет той Альбертиной, которую он полюбил. И поэтому, когда Альбертина однажды проснулась Гертрудой, причесалась как Маргарита и села на стул Модесты в платье Эмилии…

К: И, поскольку всего этого гарема ему было мало, то понадобились еще Колетта, Полетта, Пьеретта… как там Андрей Миронов поет в "Соломенной шляпке"?

Т: Ну, конечно, сам Жермен всегда оставался всего лишь Жерменом.

К: Нет, разумеется, он тоже менялся.

Т: Тогда назовем Жерменом только того, кто имел дело только с Альбертиной. А Альбертиной, соответственно, будем считать ту, которая любила Жермена. Странно, правда, почему она имеет претензии к Полю, который любит футбол, к Стефану, который любит Жоржетту, к Роберту, который любит только себя, и к Николасу, который вообще никого не любит. Может быть, им всем устраивает сцены другая женщина?

К: Другие женщины.

Комментарий. Потрясающе! Клиентка ощутила себя полиморфным субъектом – означаемым множества означающих. Этот идеологический анаморфоз противостоит своеволию "чистого означающего", указывающего и одновременно конституирующего идентичность клиентки вне зависимости от изменения набора ее признаков, свойств и характеристик. Остается поднять вопрос о природе неизменной сущности осуждаемого феномена (субстанциальное Я Ларисы как уникального субъекта). Этот бессознательный инсайт сразу же используется терапевтом.

Т: Интересная мысль. Но этот виртуальный гарем кого угодно собьет с толку. Многие люди, пытаясь разобраться, невольно его объективируют. Самое простое – раздать роли (в психологии их называют еще функциями и позициями субъекта) разным людям. И вот вместо множественного субъекта – множество субъектов.

К: А что, есть альтернативы?

Т: Конечно. Вспомните, что я рассказывала Вам на прошлой встрече о субъекте момента взгляда, и анекдот "Муж в командировке".

К: Пустое место?

Т: Свободное место. Субъект занимает его в зависимости от означающего.