Я люблю тебя или нуждаюсь в тебе?

Я люблю тебя или нуждаюсь в тебе?

Развитие самодостаточности представляет собой идеал и потому является недостижимым. Ни одна мать не сможет отказаться от чувства любви к своему взрослому ребенку; и ни один взрослый человек никогда не перестанет нуждаться в матери, что доказывается нашим горем при ее потере независимо от возраста, когда это случается. Накопленный материнский опыт и опыт отцов, преподавателей, священников, раввинов и психотерапевтов подтверждает, что абсолютно взрослых людей не бывает. Величайшие духовные лидеры признают, что и у них в душе по-прежнему живет испуганный, нуждающийся в заботе ребенок. Проходя через жизненные испытания, каждый тоскует по сочувствию того, кто взял бы за руку, помог, обнял и предложил материнское тепло и поддержку. Зрелую психику отличает не свобода от потребности в сочувствии и защите, а базовая нацеленность на принятие ответственности за себя. Не отлученный от материнской груди взрослый, наоборот, все больше старается посредством манипуляций заставить окружающих стать для него Великой Матерью. Его жизненная позиция заключается в следующем: «Пожалуйста, сделайте это за меня, мне так трудно!»

В истоке манипулятивного поведения находится искаженный образ здорового ребенка. Ребенок нуждается в заботе, он раним и зависим, но если у него развиваются здоровые отношения со взрослым, ребенок стремится стать сильнее, отпустить поддерживающую руку, научиться ходить самостоятельно, начать жить собственной жизнью. Стремление покинуть уютную колыбель, чтобы исследовать неизвестную территорию, есть самое фундаментальное проявление либидо; это любовь к жизни, любовь к миру, которая вызывает желание взаимодействовать с ним и экспериментировать. Моменты регрессии, желания прикоснуться к домашнему очагу и ощутить себя защищенными, будут повторяться всякий раз, когда мы чувствуем свою уязвимость, но взрослый человек знает, что постоянная безопасность – это иллюзия и ловушка.

В нашем мифе о материнстве нет четкого разделения разных видов любви. Ребенок, который говорит: «Я люблю тебя, мамочка» – выражает чувство, имеющее мало общего с той любовью, которую мы еще со времен древних греков определяем как выбор двух свободных личностей. Ребенок или взрослый, который не может выжить без того, кто заботится о нем, не может и участвовать в том, что в нашей культуре принято называть любовью. Объятия и поцелуи маленького ребенка, без сомнения, вызывают чувство умиления. Нужно иметь черствое сердце, чтобы остаться равнодушным к детским проявлениям радости, настолько они живые и искренние. Но в глубине души мы также знаем, что в действительности ребенок выражает не любовь, а свою потребность: «Мама, пожалуйста, люби меня, корми, защищай! Никогда не покидай меня, и я всегда буду послушным и добрым». Родители, которым случалось уезжать на некоторое время, замечали, что дети забывали их быстрее, чем собаку, если на время отсутствия им находилась достаточно хорошая замена. Объятия и поцелуи доставались новому опекуну.

В отличие от древних греков, мы используем только одно слово для всех видов любви. У греков было три таких слова:

1. Агапе – это любовь между братьями/сестрами/друзьями; она также может пониматься как любовь к миру и человечеству или так, как ее понимали христиане, согласно заповеди любить ближнего, как самого себя.

2. Эрос – страстная любовь, которая обычно предполагает сексуальное влечение, привязанность и сильные переживания.

3. Слово «филия» можно использовать в отношении всего, что нам нравится: я люблю музыку, птиц, шоколад, книги, люблю готовить, ходить пешком.

У нас есть только одно слово для обозначения любви. Мы используем глагол «люблю», чтобы сказать: «Я люблю мою собаку, и она любит меня в ответ».

Использование единственного слова для обозначения очень разных переживаний создает проблему куда большую, чем просто семантические трудности, потому что всю первую часть нашей жизни мы пытаемся понять разницу между этими разными переживаниями, которые все называются любовью. Если кто-то утверждает, что то, что чувствует ребенок к матери, есть любовь, то возникает странный парадокс. Можно было бы прийти к выводу, что подросток не способен любить по причине своего неистового стремления к независимости и сепарации. Но парадокс в том и состоит, что подросток, несмотря на свой очевидный нарциссизм, постепенно становится ближе к философскому идеалу свободы от детской потребности в другом человеке, что совершенно необходимо для любви. Однако достичь этого философского идеала не дано никому, и, следовательно, «внутренний ребенок» и «внутренний подросток» внутри нас продолжают бороться и искать баланс между потребностью в независимости и потребностью в связи.