Типы ситуаций, порождающих контрперенос

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Типы ситуаций, порождающих контрперенос

Проблема типологии наиболее убедительно проявляется в различных типах ситуаций, порождающих контрперенос, которые могут возникать в анализе. Ряд таких ситуаций уже обсуждался здесь при представлении случаев. Эротический контрперенос был ключевым моментом случая 1 (миссис Ф.), тогда как различные аспекты работы с испуганной или пугающей (угрожающей, суицидальной, более тяжелой) пациенткой проявлялись во втором случае. Но не бывает простого или статичного контрпереноса, он должен развиваться и изменяться в психотерапии, чтобы можно было продолжать работать (проблемы возникают как раз, когда контрперенос остается замороженным). Таким образом, полный спектр реакций аналитика может проявляться в каждом случае. В свете «юнгианской» ориентации данной работы можно сказать, что существует столько же контрпереносов, сколько и индивидуальных пациентов. Принимать, «видеть» и отражать уникальную самость пациента — необходимая и зачастую одна из наиболее важных терапевтических задач аналитика (или самая важная?).

Однако, терапевт может классифицировать различные типы пациентов и образующиеся в результате встречи контрпереносные эффекты (и аффекты). Работа, основанная на контрпереносе, является в некотором роде психотерапией тупика, когда аналитик «застревает», оказывается «пойманным на крючок» или зараженным инфекциями пациента, констеллирующими бессознательное. Таким образом, для большинства контрпереносных ситуаций будет характерна временная или длительная тревога. И таким образом почти все контрпереносы являются выраженно или потенциально трудными. Как говорит Юнг в том же параграфе, где он впервые называет «собственную боль» раненого целителя источником его целительной силы: «Трудные случаи —это настоящее испытание» (Jung, 1951a, р. 116).

Реальная типология контрпереноса мало обсуждается в юнгианской литературе. М. Штайн (1984, р. 71) указывает, что с «материнским — питающим» и «эротическим — сексуальным» паттернами работали, соответственно Мэчтайгер и Шварц-Салант. Это верно лишь отчасти, поскольку Мэчтайгер на самом деле не описывает своей работы развернуто, а у Шварц-Саланта есть свой собственный, глубинный, но весьма специфический подход тонкого тела и внутренних пар. Сам Штайн считает «власть, шаманизм и майевтику» видами контрпереноса. Однако, похоже, он характеризует здесь различные аналитические стили, нежели ситуации, порождающие контрперенос. Помня о том, что в любом случае все равно проявятся какие-то контрпереносные реакции (даже если человек не склонен фокусироваться на контрпереносе), в данном пункте будут предложены краткие примеры некоторых других «типичных» контрпереносных ситуаций. Каждая из этих ситуаций, следует отметить, вполне заслуживает написания отдельной книги, и этот перечень, конечно же, не является исчерпывающим.

Жизненные кризисы терапевта и его семьи не только ограничивают его эмоциональные ресурсы, но и могут способствовать более сложному, а иногда очень полезному для пациента видению ситуации.

Пример

Когда умер муж пожилой пациентки, это совпало со смертью моего отчима. Помимо моих предыдущих попыток разграничивать личные реалии моей пациентки и материнский или даже связанный с бабушкой контрперенос, теперь я должен был работать над тем, чтобы разграничить ее горе и стиль горевания от тех же переживаний моей матери (и моих собственных). Этот трехсторонний процесс, помимо того, что был сложным и требующим усилий, также увеличил мою способность к эмпатическому реагированию. Усиление это исходило не только от моей, увеличенной в данный момент, способности понимать горе, но и от способности понять стиль пациентки и интенсивность ее горевания на основе аналогичных переживаний у моей матери. Таким образом, я стал видеть сходство в их способах горевания, а поскольку я также проходил тогда сквозь свои собственные проблемы привязанности и различные эдипальные моменты, я смог использовать это для понимания своей пациентки.

Суицидальные чувства (пациента) могут порождать выраженные тревожные отклики у терапевта. Это было отличительной чертой второго случая (мисс Д.). Суицидальная тема не получила заметного освещения в юнгианской литературе, за исключением живого парапсихологического примера Юнга о пациенте, который застрелился (Jung, 1961a, р. 137), и мимолетного упоминания у Мэчтайгер (Machtiger, 1982, р. 104).

Пример

Пожилой пациент с гомосексуальными (но платоническими) и алкогольными тенденциями около года назад потерял жену (они развелись) и был на грани потери эмоционально поддерживавшей его работы. Он с облегчением говорил о смерти и о пособии, которое в этом случае сможет получить его жена. Его отец однажды пытался застрелиться из винтовки, которая теперь хранилась у пациента, и он частенько ругал себя: «Ты не заслуживаешь жить!». Риск его суицида был довольно высоким, и поскольку прошлое и настоящее медицинское лечение оказалось неудачным, психиатр рекомендовал электрошок. Не возражая против такого решения, он сказал (и я внутренне был с ним согласен), что госпитализация «убьет» его.

В разное время этот клиент вызывал во мне: интенсивный страх, что он совершит самоубийство, беспомощное отчаяние (которое как я думал, могло быть отражением отчаяния этого пациента), желание от него отделаться (избавиться от своих тревог), и раздраженное беспокойство (вызываемое его мазохистической, пассивно-агрессивной манерой), страх юридических проблем и осуждения со стороны коллег и так далее. В то же время, этот придавленный жизнью человек, отрицавший свои гомосексуальные наклонности, писал буквально тысячи слов в день (неопубликованные новеллы, в основном о молодежи) и фантазировал и том, что после смерти он соединится с мальчиком. Бывает особенно сложно, когда образы перерождения присутствуют в психике наряду с беспросветным отчаянием. Для меня было особенно трудно, практически невозможно, строго выдерживать символический подход в работе с этим пациентом[64].

Оба вышеописанных пациента вызывали реакции, которые также были связаны с нашей значительной разницей в возрасте, что в целом поднимает проблемы, связанные с клиентами, которые способны пробуждать в аналитике либо «контрпереносных родителей», либо «контрпереносных детей».

Примеры

Пожилая клиентка (с. 137) была вдвое меня старше. Я видел в ней «мудрую старушку», способную прояснить для меня «таинства» жизни и смерти. Эти особенности проявились и в контрпереносе, потому что мой отец, близкий друг и отчим недавно умерли. У нее в жизни было поразительное количество потерь: мать (с которой она рассталась в очень раннем возрасте вследствие развода родителей), отец (самоубийство), брат, ее единственный сын, и второй муж. Во время лечения умерли ее третий муж и внук. Именно она, гораздо сильнее, чем я, всегда нуждалась в Матери: она почти прямо просила воплощать ее и видела во сне потерявшихся маленьких девочек, которые нуждались во внимании. Давая ей это внимание, я всегда вспомнил, что она не может помочь разрешить мои проблемы смерти и утрат. Кроме того, я должен был видеть трехлетнюю девочку в этой женщине, бывшей вдвое меня старше. Ситуацию еще более усложняло то, что я находился в том же возрасте, в каком был бы сейчас ее младший ребенок. Таким образом, разделение этой пациентки и моей матери сопровождалось отделением меня от ее сына, ее от «великой матери», и ее утрат от моих. В контрпереносе она оставалась ребенком, матерью, бабушкой, мудрой старушкой.

У второго вышеописанного пациента, мужчины, любившего «мальчиков», были некоторые качества, напоминавшие мне о моем отце в период, когда тот развелся и находился в депрессии. В отличие от первой пациентки, он с готовностью видел во мне «взрослого», тогда как сам он играл роль беззащитного «мальчика». Эта динамика была очень похожа на некоторые мои проблемы с отцом. В то время как почти все клиенты нуждаются в том, чтобы терапевт видел «ребенка» в них, это трудно сделать в контрпереносе, когда пациент значительно старше терапевта. Обратная ситуация может быть не менее интересной, хотя, возможно, и легче: когда пациент является достаточно молодым, чтобы напоминать терапевту его собственных детей. Я такого еще не испытал. Однако, нарциссический запрос на то, чтобы пациент, какого бы он ни был возраста, исполнял мои желания, терапевтические надежды или мечты мне знаком.

Обычной ситуацией для юнгианцев являются мистические или «нью эйдж»-клиенты. Большое количество людей по понятным причинам интересуются Юнгом как духовным наставником. Иногда тут есть тенденция не замечать того, что Юнг называет «тенью», или даже серьезная патология из-за увлечения всякими экстраординарными явлениями. Это может создавать своего рода «юнгианскую» защиту от личных проблем — против prima materia анализа — личного бессознательного. Такие клиенты относятся к тем, которые «приходят в юнгианский анализ и с удивлением обнаруживают, что аналитик является довольно приземленным и почти лишенным культового или мистического качества» (Stein, 1982, p. xv). Такие клиенты иногда вызывают у меня контрпереносные переживания ностальгии (по тем временам, когда «Юнг» означал для меня Религию), зависти, циничности по поводу их духовных поисков, иронии (чтобы погасить их претенциозность), компенсаторной приземленности (становишься сенексом для их пуэра), и т.д. Все эти чувства могут быть весьма информативными.

Пример

Молодой восточный студент обратился ко мне за помощью, поскольку я был «юнгианцем» и мог работать с его духовными и «психопатологическими» проблемами. Он недавно открыл, что был одним из «звездно-рожденных», — группы ранее одиноких, а теперь «особенных» людей. У этого довольно шизоидного, но тонко чувствующего человека были живые психические переживания с задействованием планов реинкарнации, «каналов», и «пятого измерения». Однако его интеллигентность и знания в области буддизма и философии позволяли ему сохранять некоторую дистанцированность от своих идей. Временами я был не уверен, не был ли он «сумасшедшим». Как выяснилось, такие же подозрения возникали периодически у его семьи и внешнего окружения.

Похоже, я становился для него (а также и в комплементарном контрпереносе) отцом, семьей и миром, которые никогда его не понимали. Временами я выступал в роли необходимого напоминания об эго и его жизни в этом мире. Когда он однажды сказал мне: «Вы не духовны!», я внутренне ощетинился, протестуя, не желая быть отвергнутым. Когда он начинал критиковать «людей 60-х годов» (подобных мне) в сравнении с «нью эйдж», частью которого он себя чувствовал, я ощущал побуждение указать ему на факты (защищая «мое поколение» и себя самого). В конце концов, однажды, чтобы сбить его помпезность, я сказал нечто вроде: «В том, что вы говорите, нет ничего такого, чего не понимали бы люди 60-х годов, или что не обсуждалось бы на протяжении всего нашего века, да и всех других». Борьба с «духовным материализмом», как я считаю, на самом деле ничем не отличается от любой другой конкуренции (кстати, он был студентом в области бизнеса).

Однако при всей его конкурентности этому человеку необходимо было чувствовать себя уникальным, и даже проявлять враждебность по причинам компенсаторного характера, связанным с его прошлым. Размышляя временами о том, считать ли его потенциальным «психотиком» или просто «другим», я был вынужден прояснить для себя вопрос о том, какова допустимая степень индивидуальных, духовных и даже культурных различий, при которой еще сохраняется способность к эмпатии.

Как видно из вышеприведенного случая, контрпереносы на враждебность в пациентах так же зависят от ситуации и особенностей пациента, как и любые другие. Некоторые пациенты не так очевидно враждебны, как в примере с пожилым мужчиной-мальчиком, и могут провоцировать комплементарный, основанный на страхе и фрустрации гнев в аналитике. Важно не срывать его на пациенте, несмотря на акцентирование Юнгом спонтанности: «Я полностью раскрываюсь и реагирую без ограничений» (Jung, 1935a, р. 139).

Пример

После продолжительного периода контейнирования в работе с сопротивляющейся и постоянно отреагирующеи на меня пациенткой, я применил то, что как я надеялся, могло бы быть смелым шагом, подобным удару дзенского мастера, сказав с силой в голосе: «Как вы думаете, что это такое, дурацкая шутка?!» Оправдывая этот поступок, как несущий в себе «информацию» для нее, я также обнаружил, что ее поведение вызывало у меня фантазии о том, чтобы вышвырнуть ее из анализа. В итоге эта пациентка прекратила работу при чрезвычайно конфликтных обстоятельствах, включая попытку шантажа. Аспект отыгрывания, присутствовавший в моей попытке «шоковой» терапии, возможно, ускорил этот процесс.

Размышляя над случившимся ретроспективно, мне было бы лучше сдерживать гнев или при необходимости до некоторой степени выпускать пар (возможно, с помощью иронии, как я это делал с вербально грубой пациенткой, см. выше). Фордхам приводит пример раздражавшего его пациента, который спросил его, сказал ли тот «карма или спокойнее?»[65] — на что Фордхам (мне кажется, довольно ехидно) пошутил и произнес «кальмер» (в оригинале «kalmer» — прим. перев.) (1978а, р. 129). Но в основном предпочтительнее ответы без какого-либо отыгрывания, как рекомендует Ламберт (1972). Идея Винникотта об объективной «ненависти в контрпереносе» — вполне оправданных чувствах, которые иногда можно раскрыть пациенту, но лишь гораздо позднее, когда он уже чувствует себя хорошо — является весьма существенной для нашего обсуждения. На противоположном полюсе находится Сирлз, который, чтобы избежать фиксации обиды и чувства вины, рекомендует «час за часом передавать столько доброго отношения, сколько в нас есть» клиентам, зачастую имеющим очень тяжелые нарушения (Searles, 1966, р. 34).