Золото и серебро

Золото и серебро

От представителя племени йир-йоронт, обменивающего наконечники копий на каменные топорища, до Джорджа Сороса, делающего ставки против фунта на валютном рынке, всего один шаг — а то и вовсе ни одного. Оба занимаются одним и тем же простым арбитражем: купить дешево, продать дорого. В том, что первый обменивается полезными товарами, а второй — электронными сообщениями, которые, в теории, могут быть обменены на легко воспламеняющиеся бумажки, лишенные всякого практического использования, существенной разницы нет. Деньги — это заменитель товаров.

На полпути между племенем йир-йоронт и Джорджем Соросом находится коррумпированный французский государственный деятель XV века по имени Жак Кер. Он был главным argentier[49] французского короля Карла VII и отвечал за чеканку серебряных монет. Эта должность хлебная не только сама по себе. Из своего выгодного положения Кер постарался извлечь максимальную выгоду. Поскольку в 1453 году его привлекли к суду по обвинению в коррупции, мы знаем кое-какие подробности из материалов дела. Обогащался казначей следующим образом: отправлял корабли, груженные серебряными монетами, из Марселя в Сирию, там их продавал, покупал золото и привозил его во Францию. Один из таких кораблей вез около 10 тысяч серебряных марок¹⁷⁶.

Почему? Сам Кер объяснял свои действия так: «Il a prouffi t a porter argent blanc en Suyrie, car quand il vault 6 escus par deca il en vault 7 par dela». Иными словами, в Сирии на одно и то же количество серебра можно было купить на 14 % больше золота, чем во Франции. Такая разница в цене более чем покрывала расходы и риск переправки монет через Средиземное море. Кроме того, он мог подмешать к серебру немного меди — и явно этим не брезговал: в любом случае, на монете стояла геральдическая лилия, свидетельствующая о чистоте металла.

Причины вышеупомянутой разницы в цене так же увлекательны, как и показательны. Давайте отойдем от Жака Кера лет этак на 500 и взглянем, что творилось в конце I тысячелетия нашей эры. В то время серебряные монеты буквально исчезли из арабского мира, а золотые — из христианского, что отражало обилие хороших рудников и способность правителей чеканить монету высокого качества. Вследствие европейского спроса на серебро, а восточного — на золото, золото в пересчете на серебро в мусульманском мире стоило дороже, чем в христианском.

Так бы все и продолжалось, если бы не крестовые походы. Крестоносцы брали с собой как можно больше золота, хотя их подвиги оплачивались, главным образом, серебром. Едва закрепившись в Леванте, они начали чеканить серебряные монеты. Разумеется, большое количество последних вскоре оказалось в руках мусульманских торговцев, начавших использовать их в собственной коммерции. Аналогичным образом поступили и крестоносцы с золотыми монетами, захваченными или приобретенными у арабов.

Кроме того, крестоносцы, как правило, чеканили золотые монеты более низкой пробы. Из-за этого началось постепенное вытеснение золотой валюты арабских народов — вступил в силу закон Грешема. Впрочем, это было уже не важно: благодаря крестоносцам, в арабские страны теперь попадало столько серебра, что впервые за более чем 100 лет они вновь смогли ввести в обращение собственные серебряные монеты. Спрос на этот металл вырос, и соотношение между ценой серебра в золоте в Европе и на Востоке поменялось на прямо противоположное.

Едва это произошло, перед предпринимателями открылись блестящие перспективы. Они чеканили фальшивые арабские серебряные монеты либо в таких анклавах христианства, как Акра, либо в самой Европе, переправляли их на судах на восток и обменивали на золото. Хотя на этих монетах — miliares — стоял девиз «Нет бога, кроме Аллаха и Мухаммед — посланник его, Махди — наш имам», их чеканили французские и итальянские князья, герцоги и даже епископы в Арле, Марселе и Генуе. В 1260-х годах набожный король Франции Людовик Святой, напуганный подобным богохульством, уговорил упрямого папу Иннокентия IV запретить подобную практику. С тех пор она продолжалась тайно.

В течение XIII века христиане отчеканили для использования в арабском мире примерно три миллиарда miliares, на что ушло 4000 тонн серебра. Это равнялось 25 годам максимальной добычи на европейских серебряных рудниках. Вся выработка шахт в Сербии, Боснии, Сардинии и Богемии шла исключительно на торговлю miliares. Неудивительно, что серебряных монет в Европе стало не хватать. Поскольку во Франции самым выгодным было отправить их на юг и там переплавить в miliare, правителям все труднее и труднее удавалось поддерживать запас хороших монет в собственных королевствах. Постепенно их валюты начали обесцениваться.

Как же могли арабы заплатить за все это серебро? Да легко: золотом. К его рудникам в Аравии и Центральной Азии прибавилось то, что доставлялось караванами верблюдов из Ганы. Этим путем золота поступало так много, что временами в Египте оно стоило столько же, сколько серебро или даже соль. А теперь поставьте себя на место итальянского властителя. Серебра отчаянно не хватает, зато у ваших подданных купцов на руках находится огромное количество золота, приобретенного в обмен на серебряные miliares. Что вы сделаете? Самое разумное — начать чеканить золотые монеты. В 1252 году так поступили Венеция и Генуя. В течение следующих 100 лет их примеру последовала большая часть Европы. Результат: увеличение прибыльности торговли за счет повышения спроса на золото. В 1339 году, когда большинство немецких правителей начали чеканить золотую монету, 1 грамм этого металла стоил 21 грамм серебра. А в Сирии и Египте он стоил максимум 10–12.

Эти странные волны обмена, известные как биметаллические потоки, кажутся крайне бессмысленными. Деньги есть деньги, из чего бы они ни были сделаны. Если, как я утверждал, торговля — это древний человеческий обычай, позволяющий нам на больших расстояниях извлекать прибыль из разделения труда, какой смысл менять золото на серебро? Вы не можете съесть ни первое, ни второе. Если бы серебро никогда не существовало и человечеству был бы доступен только один неокисляющийся металл, энергию и усилия, зря вбуханные в обмен золота на серебро, удалось бы сэкономить. Вместо этого можно было бы сосредоточиться на арбитражных операциях с товарами: скажем, обменивать шелк на пшеницу. Но биметаллические потоки были средневековым эквивалентом валютных рынков¹⁷⁷.

Различие между племенем йир-йоронт и торговлей компьютерами, с одной стороны, и господами Соросом и Кером, с другой, все-таки есть. Заключается оно вот в чем. Торговля йир-йоронт, равно как и отправка мне из Японии компьютера, на котором я сейчас пишу эту книгу, выгодна обеим сторонам. Чего нельзя сказать о спекуляциях на валютных рынках. Прибыль мистера Сороса — прямой перевод денег от идиотического правительства, вбившего себе в голову, будто может контролировать курс своей валюты. Прибыль мистера Кера — прямой перевод от французской экономики, чье серебро он фактически крал. Если есть разделение труда, то торговля — это процедура с ненулевой сумой. Но если разделения нет — с нулевой.