Антигрех чревоугодия

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Антигрех чревоугодия

Людей без лишнего веса больше всего на кладбище.

Беверли Силлс

Анорексия

Эта болезнь развивается у тех людей, которые к ней генетически предрасположены. Об этом свидетельствует десятилетнее исследование группы американских врачей, проводившееся в Северной Америке и в Европе. Если в семье есть кто-то, кто страдает нервной анорексией, то есть стойким отвращением к еде, то у других членов семьи имеется в 12 раз больше шансов заболеть этой опасной болезнью. Как выразился руководитель исследования Крейг Джонсон, «генетика заряжает ружье, обстоятельства лишь нажимают на спусковой крючок». Правда, при этом ученый признал, что современная культура, основанная на диетах и физических упражнениях, также является серьезным фактором риска, или, как выразился ученый, «мостит королевскую дорогу к пищеварительным нарушениям». Исследование позволило определить самую вероятную группу риска: это девочки в возрасте от 11 до 14 лет. Если в этом возрасте подруга, родственник или школьный тренер бросят неосторожное замечание о внешности или избыточном весе девушки, они могут спровоцировать анорексию у нее, и с тем большей вероятностью, если она была к ней генетически предрасположена.

Среди примеров анорексии самый драматический для русской литературы – отказ от еды Н. В. Гоголя, который в буквальном смысле заморил себя голодом. Об этом довольно подробно писал Зощенко,[155] который изучил массу свидетельств очевидцев той мрачной истории. Самым странным было то, что ранее Николай Васильевич Гоголь очень любил поесть – много и вкусно. Согласно воспоминаниям современников, Гоголь поистине «священнодействовал» за обедом, очень торжественно приступал к еде и большое значение придавал хорошему обеду. В своих письмах к Данилевскому Гоголь называл ресторан «храмом» и даже «храмом жертвы». В мемуарах мы читаем, что Гоголь нередко сам готовил обед, причем делал это он весьма торжественно и серьезно. Писатель С. Аксаков пишет: «Он от всей души занимался этим делом, как будто оно было его любимое ремесло. И я подумал, что если б судьба не сделала Гоголя великим поэтом, то он был бы непременно артистом-поваром».

М. Погодин вспоминает, как некто Бруни, говоря о Гоголе, воскликнул: «Да мы нарочно ходили иногда смотреть на Гоголя за обедом, чтоб возбуждать в себе аппетит, – он ест за четверых».[156] П. Анненков пишет: «Получив тарелку риса по своему вкусу, Гоголь приступил к ней с необычайной алчностью, наклоняясь так, что длинные волосы его упали на самое блюдо, и поглощая ложку за ложкой со страстью и быстротой».[157] И еще М. Погодин: «Первой заботой Гоголь имел устроить утреннее чаепитие. Запасы отличного чая у него никогда не переводились. Но главным делом для него было набирать различные печения к чаю. И где он отыскивал всякие крендельки, булочки, сухарики – это уже только знал он, и никто более. Начинаются наливания, разливания, смакования, потчевания и облизывания. Ближе часа никогда нельзя было управиться с чаем…» Это удивительное пристрастие Гоголя замечено было даже его товарищами по школе. Некто Любич сообщал: «В карманах брюк у него постоянно имелся значительный запас всяких сладостей – конфет и пряников. И все это по временам, доставая оттуда, он жевал не переставая, даже в классах, во время занятий…» И еще запись о школьных годах Гоголя: «Он постоянно сосал медовые пряники, ел сладости и пил грушевый квас. Гоголь или сам приготовлял его из моченых груш, или покупал его на базаре…»[158]

При этом необыкновенном пристрастии Гоголь подчас жаловался на отсутствие аппетита, на несварение желудка, на всякого рода кишечные недомогания. Однако в основном его преувеличенно-торжественное отношение к еде оставалось. Однако всякий раз, приступая к еде, Гоголь (как сообщают свидетели его обедов) «капризничал», нервничал, а иногда и сердился. П. Анненков пишет: «Гоголь поразил меня, однако, капризным, взыскательным обращением с прислужником. Раза два он менял блюдо риса, находя его то переваренным, то недоваренным». Ф. И. Иордан пишет: «Спросив какое-нибудь блюдо, Гоголь едва, бывало, дотронется до него, как уже зовет полового и требует переменить кушанье по два, по три раза, так что половой трактира почти бросал ему блюдо, говоря: «Синьор Николо, лучше не ходите к нам обедать, на вас никто не может угодить».

Однако к концу своей жизни Николай Васильевич стал серьезно относиться к религии, и его очень огорчал смертных грех чревоугодия, которым он страдал. Гоголь старался есть все меньше и меньше, и ругал себя за проявление слабости – так как ему было трудно сдерживать свою привычку есть много, особенно мучного. В последние дни своей жизни Гоголь вообще отказался от еды и не принимал никакой пищи, несмотря на уговоры и мольбы окружающих. Тогда его стали кормить искусственно, силой. Он кричал и умолял не трогать, «не мучить его». Доктор Тарасенков, наблюдавший писателя, отмечал: «Пульс был ослабленный, язык чистый, но сухой, кожа имела натуральную теплоту. По всем соображениям видно было, что у него нет горячечного состояния, и неупотребление пищи нельзя было приписать отсутствию аппетита…» Тот же Тарасенков писал в своем дневнике: «Он не хотел в этот день ничего есть, и когда после съел просфору, то назвал себя обжорой, окаянным, нетерпеливцем и сокрушался сильно».

Судя по всему, анорексия Гоголя имела сложную природу и не была вызвана только религиозным фанатизмом – тем более, что в последние дни даже митрополит Филарет, которого друзья писателя попросили «воздействовать на расстроенное воображение кающегося грешника», приказал Гоголю принимать пищу и слушаться распоряжения врачей. Положение осложнялось тем, что Николай Васильевич был очень впечатлительным человеком и в последний период жизни полагал, что пища оказывает вредное влияние на его организм. Вот что говорит об этом его лечащий врач – доктор Тарасенков: «За обедом Гоголь употреблял только несколько ложек овсяного супа или капустного рассола. Когда ему предлагали кушать что-нибудь другое, он отказывался болезнью, объясняя, что чувствует что-то в животе, что кишки у него перевертываются, что это болезнь его отца, умершего в такие же лета, – и притом оттого, что его лечили».[159]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.