Крик о помощи

Крик о помощи

Где я очутился? То ли лес, то ли горы, покрытые лесом? Я не так много путешествовал, чтобы с ходу разбираться в подобных тонкостях. Но растительность действительно странная. Деревья высоченные, с толстыми, благородными стволами и сочной зеленью, наглухо закрывающей небо. У хвойных иглы длиною с кисть взрослого человека. Земля покрыта жестким темно-зеленым мхом, а трава мясистая, влажная, опутывает стопы, словно карликовые лианы. Это или лес радиационного происхождения, или Эдем до генеральной уборки!

Я оглядываюсь, мои глаза буквально спотыкаются о старика, стоящего неподалеку. На нем простой наряд из грубой мешковины, длинные волосы, борода до самого пояса, в руках огромная палка с загадочным, массивным утолщением сверху. Лицо морщинистое, как высушенная репа, глаза почти стеклянные, ели заметные из-под густых нависающих бровей.

— Прорицатель? — почему-то спрашиваю я, без тени удивления в голосе.

— А ты друг Заратустры? — с той же уверенностью, словно лишь для соблюдения некой формальности, уточняет он.

Мне ничего не остается, как только качнуть головой в знак согласия.

— Зачем вы пришли смущать царство мертвых? — его брови сошлись на переносице, и холодный упрек блеснул под неморгающими веками.

— Царя или мертвых?

— А ты хитрец! — улыбаясь, дивится старик и символически грозит мне своей дивной клюкой.

— Это царство мертвых?

— Это мир одиноких.

— Мир одиноких… Понятно, — я выдерживаю паузу. — Зачем врешь мне, старик? Разве спрашивает прорицатель о будущем у несведущего? Разве может существовать мир одиноких, а не множество одиноких миров? Разве можно навещать мертвых?

Старик пристально смотрит в мои глаза, но я без труда выдерживаю его стеклянный взгляд.

— Тебя зовут, — наконец говорит прорицатель. — Я ничего не слышу.

— А ты не слушай, — отвечает он.

Я перестаю прислушиваться, и меня словно пронзает звуком — это голос, это крик о помощи, крик едва различимый, но по значению своему абсолютно конкретный: крик о помощи.

— Кто это?

— Тебе лучше знать, — упирается старец и трясет своей всклокоченной бородой.

— Это не Заратустра, он там, где молчание. Я не хочу идти на этот крик, он не вызывает во мне сострадания.

— Ты свободен. В царстве мертвых нет ни у кого над тобой, живым, власти, кроме тебя самого. Хочешь — стой, хочешь — пляши, хочешь — пади навзничь, хочешь — иди к Заратустре, он дожидается тебя в пещере одиночества, а хочешь — ступай на зов. Твое дело!

— Прежде чем отказать, следует знать, кому отказываешь. Я пойду на зов. Ты же, старик, — обратился я к прорицателю, — иди в пещеру, я не хочу, чтобы Заратустра чувствовал себя одиноким.

— Со мной ему будет вдвойне одиноко, — сказал старики прищурился, как заправский плут.

— Ты слишком высоко себя ценишь! — рассмеялся я в ответ забияке.

— Не люблю я довольных, — насупился прорицатель.

— Их не можешь ты напугать, кудесник будущего?

— Они тревожат сонм одиноких! — воскликнул старик в приступе благородного гнева.

— Ты же знаешь лучше меня, что нельзя потревожить одинокого — границы одиночества неприступны. Кого же хочешь ты обмануть?

— Да, верно, тебя мне не слопать. Что ж, пойду к твоему Заратустре!

— Не обломай зубы, прорицатель конца, они тебе еще пригодятся для доброй трапезы! — так ответил я старику и поспешил на зов, к сожалению, прочь от того места, где, чувствовал я, ждет меня Заратустра.