Тайная вечеря

Тайная вечеря

А в это время в пещере спорили собравшиеся:

— Будущее темно, мы должны готовиться к смерти! — говорил прорицатель и нервно стучал сухими пальцами по круглому колену.

— Мир погибает, нам следует погибнуть, чтобы спасти его! — срываясь, кричал совестливый духом.

— Глупости! Мы просто должны научиться его языку, мы должны уметь разговаривать с миром. Мы сможем договориться! — перебивая совестливого духом, раздраженно вопил добровольный нищий.

— Прежде мы должны определиться с тем, кому мы поручим выводить нас из тупика! — настаивал король справа.

— Он должен взять на себя всю полноту ответственности! — визжал король слева. — Нам нужны гарантии!

— Безумцы, куда вы собрались идти?! Прежде нам следует найти основание! Но где же его искать? — сокрушался чародей.

— Покаяние, покаяние! Вот чего недостает нам, собратья! Начать нужно с покаяния, нужно признать все наши прегрешения! Искупления, вот чего недостает нам — искупления! — вопил, никого не слыша, дающий благословение.

Безликая тень колыхалась по стенам пещеры:

— Все пусто, все тлен, все бессмысленно! — доносилось, словно со дна колодца. — Все ваши усилия тщетны! Вам следует переступить через самих себя, вы должны умереть — вот ваш единственный путь!

— Неправда! — громогласно ответствовал ей безобразнейший. — Ты лжешь! Мы обмануты, но мы не бессильны! Мы способны на все! Мы должны только захотеть! Да, человек должен умереть, но для того, чтобы жил сверхчеловек!

Перепуганные ослиные головы наперебой кричали: «И-а!», «И-а!» Постепенно этот отчаянный крик стал напоминать металлический скрежет пилы. Это ужасное, чудовищное лязганье, резкое и однообразное, пронзительно грубое, вырвавшись из пещеры, заставило меня вскочить на ноги. Меня словно обожгло, обдало жаром, я стал задыхаться.

«Черт, опять приступ! Опять это удушье!» — все мое существо, измученное, усталое, застигнутое врасплох, металось, рвалось от отчаяния, от безысходности. Проступили слезы, тоска накатила, ударила.

Превозмогая эту предательскую тяжесть, что так бессовестно, так гадко, так подло сдавила мне грудь, я зарыдал, зарыдал из последних сил. «Господи, даже на это теперь требуются силы!»

Слезы градом катились по моему лицу, и, наконец, боль, тупая до остроты, пронзила меня, как вертел, как кол в руках заправского палача, пронзила и безжалостно выдавила из меня мучительный стон, крик, шепот, шипение…

Начиналась судорога — эта отвратительная, ни с чем не сравнимая физическая немота.

Я умирал. Но вдруг, вдруг перед моим искореженным судорогой лицом, перед моими глазами, что непроизвольно, как полоумные, как загнанные в клетку хорьки, бились о стенки костных орбит, проскользнула тень, нет, даже не тень, ладонь, да, широкая ладонь, рука Заратустры!

Я закашлялся, словно нечаянно поперхнувшийся, осел на траву и задышал. Приступ прервался.

— Все хорошо. Ничего не бойся. Ты же умеешь ничего не бояться, — шепнул мне на ухо Заратустра, подхватил мое непослушное тело на руки, отнес его в пещеру и положил поближе к огню — мне было холодно.