Воображение

Воображение

Творческое воображение в науке основывается на истине

Если бы 100 лет назад кто-нибудь сказал людям, путешествующим в дилижансе, пользующимся масляными светильниками, что скоро появится ослепительный, сияющий огнями в ночи Нью-Йорк, что можно будет вызвать помощь, находясь посреди океана, что человек взлетит выше орла, наши добрые предки улыбнулись бы недоверчиво. Их воображение не способно было принять это. Современные люди показались бы им инопланетянами.

Воображение человека нашего времени творит на основании достоверных научных фактов, а раньше люди позволяли уму напрасно блуждать в иррациональных сферах. Сегодня мир кардинально меняется. Прежде, пока воображение блуждало в мире иллюзий, он развивался крайне медленно. Едва фантазия смогла найти путь к реальности, мысль начала создавать такое, от чего внешний мир пришел в движение, то есть мысль человека приобрела волшебную созидающую силу.

Так и Божественная мысль: всякое творение — воплотившийся божественный замысел. Бог подумал — и возник свет, порядок во Вселенной, живые существа. Современный человек, пользуясь научными методами, кажется, тоже открыл секрет мысли, выводящей на путь божественного замысла, проявляющей его истинную природу, в ответ на библейские слова: «Сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему». Человеческий ум говорит: «Да будет свет» — и волшебный ослепительный свет возникает и исчезает по его приказу. «Пусть человек летает в небе выше птиц». И стало так. «Пусть голос терпящих бедствие в океане поднимется таинственным образом и достигнет отдаленного берега». И стало так.

Воображение созидает, если оно — часть создания, то есть если оно сначала воспринимает существующую истину. Только тогда оно творит чудесные вещи.

Крошечная колибри, спрятавшись под крылом орла, летящего ввысь, поднимается высоко-высоко, а затем отделяется от могучей птицы и сама летит еще выше. Так и человек сначала держится ближе к природе, привязан к ней в самых смелых своих рассуждениях, он поднимается с ней в поисках истины, затем отрывается от нее и позволяет своему воображению парить выше самой природы.

Человек — отражение Бога. Без него волшебство, чудеса, созданные современными людьми и недоступные нашим предкам, словно колибри без орла, не достигнут высот.

История первородного греха показывает нам вечное стремление человека самостоятельно создавать себя, творить, заменив Бога, освободившись от него. Но тут его поджидают бессилие, рабство, несчастья.

Ум, работающий сам по себе, независимо от истины, трудится в пустоте. Его творческие возможности — это способность создавать, основываясь на реальных фактах. Но если он перепутает возможность с целью, пропадет. Этот интеллектуальный грех напоминает первородный. Смешение цели и средств, только в разных формах. Словно огромная инерционная сила влияет на психику человека. Он путает простые, легкие и понятные средства с целью своих действий. Если, к примеру, питание избыточно, аппетит удовлетворяется ради самого удовлетворения, то это не обновляет тело, не делает его здоровее, красивее, а отравляет. Если секс становится самоцелью, а не средством продолжения жизни, он ведет к вырождению и бесплодию. Человек впадает в аналогичный грех, если использует творческие возможности мысли ради нее самой, не ради истины. Он создает нереальный мир, полный ошибок, и разрушает свой божественный творческий потенциал, создавая отныне только предметы внешнего мира.

Позитивная наука — это искупление первородного греха мысли, ее очищение, возвращение к естественным законам психической энергии. Ученые напоминают библейских персонажей, которым после египетского рабства дана сила найти землю Обетованную, и они вернулись оттуда с виноградной гроздью, такой тяжелой, что двое мужчин с трудом несли ее, И народ был поражен. Ученые проникли сегодня в обетованную землю истины (ее секрет — пристальное вкладывание в природу) и принесли оттуда поразительные плоды. Простой секрет, верный способ: наблюдения, осторожность и терпение. Все люди могли бы проникнуть в землю обетованную, ведь подобные добродетели отвечают тайным интимным потребностям их духовной жизни.

Следовало бы спросить, почему только исследователи могут проникнуть в землю обетованную? Почему все прочие остаются за ее пределами, пассивными потребителями ее плодов? Почему метод позитивной науки, выводящий на путь познания истины, соединяющий фантазию с реальностью ради дальнейшего созидания, остается монополией, привилегией немногих избранных?

Этот метод — интеллектуальное искупление, он должен стать методом совершенствования нового человека, образования новых поколений.

В библейской истории исследователи были посланцами и свидетелями существования земли Обетованной, куда должен отправиться целый народ. Сейчас тоже все люди должны научиться действовать научными методами. Каждому ребенку следует предоставить возможность экспериментировать, наблюдать, взаимодействовать с реальностью. Тогда полет воображения начнется сразу с высокого уровня, а ум пойдет по пути созидания.

Художественное воображение также основано на истине

Работа ума состоит не только в пристальном наблюдении и простейших логических рассуждениях (с этим связаны величайшие научные открытия). Есть работа более возвышенная, о ней никто не скажет, как о многих научных открытиях: «И я так мог бы».

Данте, Гете, Мильтон, Рафаэль, Вагнер — великая тайна, чудо ума. Их творчество нельзя считать только следствием элементарного наблюдения и рассуждения. Художественное воображение присуще каждому человеку, инстинктивная потребность создавать прекрасное силой духа. Развитие этого инстинкта приводит к бесценным сокровищам искусства, рассеянным, словно крупицы золота, там, где кипит человеческая жизнь, где ум успевает созреть в покое. В каждом районе, где сохранились следы прошлого, мы найдем местные формы живописи, поэзии, музыки, местную мебель и песни. Эти разнообразные творения человеческой души оберегают ум и поддерживают его потребности, как переливчатая раковина оберегает нежного моллюска.

Кроме наблюдений за материальной реальностью, есть еще творчество, отрывающее человека от земли и уносящее в высший мир, где душа раскрывает все свои таланты. Однако никто не скажет, что люди создают произведения искусства из ничего. То, что называется творчеством, в действительности представляет собой своеобразное соединение, сочетание в определенном порядке исходных материалов, получаемых нами из окружающего мира при помощи органов чувств. Вот основной принцип, изложенный в древней поговорке: «Nihil est in intellectu quod prius non fuerit in sensu». Мы не умеем вообразить то, чего никогда не ощущали. У нас даже не будет слов, чтобы выразить нечто, выходящее за рамки привычного. Воображение Микеланджело не смогло наделить Бога иным обликом, кроме величественного старца с белой бородой. Желая представить вечные муки ада, говорят об огне. Рай чудится светом. Слепые и глухонемые с рождения ничего не знают о том, что не доступно их восприятию. Известно, слепые с рождения представляют цвета, как звуки. Красный цвет кажется им звуком трубы, бледно-голубой — нежной музыкой скрипки. Глухие, читая описание прекрасной музыки, представляют красоту живописных полотен. Вдохновение художников, поэтов в высшей степени чувственно. Не все органы чувств, создающие тот или иной тип воображения, равнозначны. Есть преобладающие. Музыканты прежде всего слышат. Они описывают мир звуками. Трели соловья в тишине леса, постукивание дождя по одинокой крыше — все может стать источником вдохновения для гениального композитора. Остальные же услышат только тишину и шум. На визуала, напротив, большее впечатление производят формы и цвета. Движение, гибкость, напор, ощущение мягкости, шершавости предопределит содержание описания у людей, у которых доминирует тактильное, мускульное восприятие.

Есть те, чье восприятие не связано с органами чувств. Они ведут напряженную духовную жизнь. Их внутренние образы не продукт воображения, а непосредственное восприятие реальности. Не только наблюдения обычных людей подтверждают существование этих внутренних впечатлений, но и то влияние, которое они оказывают на душу человека. «Божественное откровение, — говорит святая Тереза, — это огромная радость, обогащающая душу, свет, мудрость и предвиденье». Но если бы мы захотели описать подобные впечатления, не связанные с органами чувств, все равно нам пришлось бы воспользоваться чувственным языком. «Я слышал, — говорит блаженный Раймонд де Капу, — голос не из воздуха, но он произносил слова, достигавшие моего сознания и моих ушей. Я их понимал яснее, чем то, что произносится внешними голосами. Я не смог бы воспроизвести этот голос, если можно назвать голосом нечто беззвучное. Этот голос создавал слова и представлял их моему сознанию». Житие святой Терезы наполнено описаниями подобных событий. Так она пытается дать нам понять, пользуясь совершенно неподходящим здесь языком чувств, что есть видимое не глазами, но душой.

Ощутима разница между внутренними образами, возникающими у профанов, совсем не святых людей, и галлюцинациями сумасшедших.

У сумасшедших, вследствие возбуждения коры головного мозга, старые образы, сохранившиеся в сенсорной памяти, воспроизводятся и проецируются вовне, где, по причине их внешней сенсорности, воспринимаются больными как реальность. Они видят некие фантомы, слышат голоса, преследующие их. Это жертвы патологических состояний. В их личности проявляются признаки органических нарушений, сопровождающиеся разрушением психики.

Итак, за исключением непосредственных внутренних образов (чрезвычайно редких и совершенно не обязательных для достижения святости, образов, которые могут стать объектом изучения специалистов, например теологов или членов английского общества психических исследований, но не входят в сферу образования), единственный материал для нашей интеллектуальной деятельности — то, что дают нам органы чувств. Воображение не может иметь другой основы, кроме сенсорной.

Сенсорное развитие, подготавливающее к точному восприятию всех отличительных признаков предмета, лежит в основе наблюдения за вещами и всеми явлениями, доступными нашим органам чувств. Следовательно, помогает собирать материал для воображения.

Творческая фантазия не может опираться только на сенсорику. Это не бесконечное нагромождение образов света, цвета, звуков. Это конструкция, непосредственно связанная с реальностью. И чем теснее связь с формами внешнего мира, тем выше ценность творчества. Даже представляя нереальный, сверхчеловеческий мир, воображение остается в границах, напоминающих о реальности. Человек творит — но по образцу божественного творения, в которое он материально и духовно погружен.

В литературных произведениях, например в «Божественной комедии», мы любуемся постоянным возвращением высочайшего гения к вещам материальным, ощутимым, сравнение с которыми дает наглядное представление о вымысле.

Как голуби на сладкий зов гнезда,

Поддержанные волею несущей,

Раскинув крылья, мчатся без труда,

Так и они, паря во мгле гнетущей,

Покинули Дидоны скорбный рой

На возглас мой, приветливо зовущий.

(Песнь V, «Ад»)

И словно тот, кто, тяжело дыша,

На берег выйдя из пучины пенной,

Глядит назад, где волны бьют, страша,

Так и мой дух, бегущий и смятенный,

Вспять обернулся, озирая путь,

Всех уводящий к смерти предреченной.

(Песнь I, «Ад»)

Как выступают овцы из загона,

Одна, две, три, и головы и взгляд

Склоняя робко до земного лона,

И все гурьбой за первою спешат,

А стоит стать ей, — смирно, ряд за рядом,

Стоят, не зная, почему стоят;

Так шедшие перед блаженным стадом

К нам приближались с думой на челе,

С достойным видом и смиренным взглядом.

(Песнь III, «Чистилище»)

Как чистое, прозрачное стекло

Иль ясных вод спокойное теченье,

Где дно от глаз неглубоко ушло,

Нам возвращают наше отраженье

Столь бледным, что жемчужину скорей

На белизне чела отыщет зренье, -

Такой увидел я чреду теней,

Беседы ждавших…

(Песнь III, «Рай»)

Сравнений у Данте много, и все они чудесны. Всякий крупный писатель, всякий опытный оратор постоянно соединяет плоды воображения с реальными наблюдениями, и тогда мы говорим, что он гениален, у него богатое живое воображение, что мысли у него ясные и содержательные.

«Как свора ищеек после напряженной погони за зайцем униженно возвращается к хозяину, повесив головы и поджав хвосты, так в эту беззаконную ночь бандиты возвращались во дворец Дона Родриго» (Мандзони «Обрученные»).

Воображение должно существовать в границах реальных вещей. Их размер, форма дают разуму силу творить. Фантазер должен располагать запасом сенсорных впечатлений. И чем они точнее и ее вершеннее, тем более значительными будут созданные образы. Сумасшедшие рассуждают о фантастических вещах, но мы не думаем:, что у них богатое воображение. Между бредом сумасшедшего и творческим образом — пропасть. В первом случае нет ни адекватного восприятия реальности, ни нормальной умственной деятельности. Во втором случае восприятие и разум тесно связаны и гармонично взаимодействуют.

Ценность творческого образа — в его оригинальности, в том, что автор объединил реальные картины и созданные воображением, чувствуя точную и гармоничную связь между ними. Если он повторил, скопировал чужие образы, он не сделал ничего. Следовательно, всякому художнику необходимо быть наблюдательным, и, переходя к интеллектуальным обобщениям, он должен, развивая фантазию, опираться прежде всего на реальность.

То же самое и в изобразительном искусстве. Художник воображает образ, не копирует, но создает его. Это созидание — плод работы его ума, в основе же — наблюдение за реальностью. Живописец, скульптор — чаще всего визуалы по способу восприятия, они чувствительны к формам и краскам мира, их гармонии и контрастам. Оттачивая свою наблюдательность, художник совершенствуется и приходит к созданию шедевра. Бессмертное искусство древних греков основано именно на наблюдении. Греческие художники, благодаря лаконичным костюмам своего времени, могли подолгу созерцать человеческое тело. Изысканная чувствительность их глаз умела отличить красоту от безобразия. Они умели создавать, повинуясь гениальным порывам, идеальные фигуры, слияние прекрасных деталей, выбранных из всего, что сохраняла их сенсорная память. Конечно, художник не просто собирает, как в мозаике, отдельные кусочки, создавая целостный образ. Вдохновенный, он видит новую форму, рожденную его гением, но эту форму питает запас его жизненных впечатлений, как кровь питает зародыш в материнской утробе.

Рафаэль частенько прогуливался по самым многолюдным кварталам Рима, где жили красивейшие женщины. Там он искал образ мадонны, там встретил Форнарину и других своих моделей, но в Мадонне на холсте воспроизвел образ своего духа. Говорят, Микеланджело целые вечера вглядывался в даль, в пустоту неба. Его спрашивали, что он видит. Художник отвечал: «Я вижу купол». Так он создал потрясающую форму знаменитого купола собора Святого Петра в Риме. Этот образ никогда не возник бы в уме Микеланджело, если бы изучение архитектуры не подготовило почву.

Ни один гений никогда не создавал ничего совершенно нового. Вспомните некоторые расплывчатые формы, ставшие в искусстве гротескными, тяжелыми, как человеческая фантазия, неспособная подняться над землей. Мне кажется невероятным, что еще существуют фигуры ангелов с крыльями. Почему их никто не исправит? Желая создать образ эфирных существ, бестелесных, нечеловеческих, нам показывают крепких мужчин, чья спина обременена огромными крыльями с тяжелыми перьями. Чудовищное соединение несоединимых черт: волосы и перья, 6 конечностей (руки, ноги, крылья) и человеческая фигура. Этот странный образ не является художественной идеей, он свидетельство бедности нашего языка. Мы говорим, что ангелы летают, потому что человеческий, земной язык не может найти слов для выражения ангельских качеств. Слишком мало призванных художников, которые изображают ангелов сияющими, хрупкими, неосязаемыми фигурами.

Чем более совершенна связь с истиной, тем изящнее искусство.

Например, на приеме некто сделал вам комплимент, действительно соответствующий вашим истинным талантам. Эта похвала волнует вас, вы чувствуете себя польщенным, потому что комплимент на самом деле посвящен вам, скорее всего, человек наблюдал за вами, испытал по отношению к вам искреннее восхищение. Вы начинаете думать, что это умный и тонкий господин, вы готовы любезно ответить ему. Однако если комплимент касается свойств, не присущих вам, если он искажает или преувеличивает ваши способности, вы подумаете с неудовольствием: «Какой грубиян!» — и отчужденно отвернетесь от собеседника.

Возвышенный сонет Данте произвел огромное впечатление на Беатриче.

Приветствие владычицы благой

Столь величаво, что никто не смеет

Поднять очей. Язык людской немеет

Дрожа, и все покорно ей одной.

Сопровождаемая похвалой,

Она идет; смиренья ветер веет.

Узрев небесное, благоговеет,

Как перед чудом, этот мир земной.

Для всех взирающих — виденье рая

И сладости источник несравненный.

Тот не поймет ее, кто сам не испытал.

И с уст ее, мне виделось, слетал

Любвеобильный дух благословенный

И говорил душе: «Живи, вздыхая!»

(Новая Жизнь, XXVI)

Совсем иное впечатление должен был произвести на самолюбие и деликатную чувствительность женской души другой сонет, напыщенный, наполненный неподходящими, надуманными образами.

При встрече милый взгляд

Меня навек сразил.

Любовью я объят,

Сражаться нету сил.

Отравленный снаряд

Мне сердце вмиг разбил.

Его куски горят,

Мне белый свет не мил.

Меня ваш лик сгубил.

Так вражеский набег

Вмиг крепость в прах поверг.

Я статуей застыл,

Пропала жизнь навек,

Лишь с виду — человек.

(Г. Гвиницелли)

Итак, если в основе воображения — отточенное, совершенное наблюдение за реальностью, значит, следует готовить детей так, чтобы они умели точно воспринимать предметы окружающего мира, чтобы могли обеспечить себе материал для работы фантазии. Даже интеллектуальные упражнения, где нужно рассуждать в жестких границах и отличать одну вещь от другой, готовят скрепляющий раствор для фантастических конструкций, которые становятся тем прекраснее, чем богаче форма, чем логичнее связи. Грубый вымысел бесплоден.

Подобная подготовка расчищает русло, по которому источники творчества потекут радостными или величавыми потоками, не перехлестывая через край, не разрушая красоты внутреннего порядка.

Мы не можем породить эти потоки. Не чинить препятствий спонтанному проявлению активности (что еще можно сделать для скромных ручейков?) и ждать — вот наша миссия. Почему мы воображаем, что способны создать ум, мы, чья участь наблюдать и ждать, когда пробьется из-под земли тоненькая травинка, когда клетка начнет делиться.

Детское воображение

Распространено мнение, что маленькие дети обладают богатым воображением, и, следовательно, специальное обучение должно развивать в них этот особый дар природы.

Мышление детей сильно отличается от взрослого. Они разрушают наши жесткие границы, а потом страдают, заблудившись в туманном мире фантазий. Так случается и с дикими племенами. Многие на детей распространяют старую материалистическую идею: «онтогенез повторяет филогенез». То есть развитие индивида воспроизводит развитие вида.

В жизни одного человека повторяется вся история цивилизации, а маленькие дети — это первобытные дикари. Поэтому они так и очарованы фантастикой, сверхъестественным и нереальным. Чем поспевать за полетом научной фантазии, гораздо легче сказать, что неразвитый организм ребенка мыслит почти так же, как примитивный дикарь, менее цивилизованный, чем мы. Как бы ни интерпретировали особенности детского мышления, можно утверждать, что это состояние временное, переходное. Образование должно помочь ребенку преодолеть этот период, а не удерживать его на одном месте.

Все формы еще не законченного развития, которые мы встречаем у детей, действительно несколько похожи на первобытные. К примеру, язык: бедность словаря, преобладание конкретных существительных, расширение значений слов (одно слово используется в разных ситуациях и обозначает разные предметы), отсутствие правильных глагольных форм (ребенок употребляет инфинитив). Но ведь никто не предлагает поддерживать этот примитивный язык детей, чтобы им было удобно в их доисторическом состоянии.

Пусть отдельные нецивилизованные народы еще остались на таком уровне развития воображения, где реальность уступает фантазии. Но ребенок мог бы стать частью более развитой культуры, обладающей великими произведениями искусства, научными достижениями. Именно в такой среде может формироваться его ум.

Естественно, пока сознание ребенка еще не прояснилось, его привлекают фантастические идеи, но не стоит забывать, что дети — наше продолжение, более того, им суждено нас превзойти. Самое малое, что мы можем для них сделать — отдать все, чем располагаем сами.

Разновидность воображения, считающаяся собственно детской и якобы творческой, — лишь спонтанная работа детского ума, помогающая малышам присвоить простым предметам особые качества тех вещей, о которых они мечтают, но получить не могут.

Кто не видел мальчишку, скачущего верхом на папиной трости, еще и подхлестывающего «скакуна»? Вот оно детское воображение. С каким удовольствием ребята составляют из стульев и кресел великолепную повозку. Один, растянувшись внутри, с наслаждением разглядывает воображаемую деревню, рукоплещущую толпу, остальные игроки, опираясь о спинки стульев, хлещут по воздуху, якобы подгоняя разгоряченных лошадей.

Однако понаблюдаем за детьми из богатых семей. У них есть спокойные пони, их часто возят в экипажах и автомобилях. Маленькие господа с некоторым презрением смотрят на мальчишку, который скачет верхом на палочке. Они удивляются, видя, как счастлив седок, которого «везут» неподвижные кресла. Богатые дети говорят: «Это бедняки, они так играют, потому что у них нет ни лошадей, ни машин». Взрослый в бедности смиряется, ребенок фантазирует. Однако это не доказательство развитого воображения, а свидетельство неудовлетворенного желания. Это не природный талант, а осознанная, ощутимая бедность. Конечно, никому и в голову не придет ради воспитания богатых детей отобрать у них лошадей и дать взамен палочки. И у бедняка не нужно отбирать эту палку. Вот нищий, у которого ничего нет, кроме сухой хлебной корки, пристроился возле окна роскошного ресторана и, вдыхая кухонные ароматы, воображает, что и сам ест все эти восхитительные кушанья. Кто решится ему помешать? Но ведь не станем же мы отнимать у богатых клиентов ресторана вкусное мясо, чтобы у них остался только хлеб и запах жаркого, а воображение стремительно развивалось.

Бедная женщина, нежно любившая своего сына, могла заработать только на кусок хлеба. Она делила этот кусок на две половинки и, протягивая их малышу, говорила: «Это хлеб, а это мясо». Ребенок был счастлив. Однако ни одна мать не захочет лишить свое дитя необходимого ради развития его воображения. Правда, некая дама весьма серьезно спрашивала меня, не вредно ли купить пианино дочери, которая постоянно барабанит пальчиками по столу, воображая, что играет на рояле. «Чем же это может повредить девочке?» — спросила я. «Она, конечно, научится музыке, но перестанет упражнять свою фантазию, — ответила дама. — Я не знаю, что выбрать».

На подобных убеждениях основаны некоторые игры Фребеля. Детям дают маленький брусочек, говоря: «Это лошадь». Затем кладут рядом другие маленькие брусочки и говорят: «Это конюшня. Давай отведем лошадь на конюшню». Потом брусочки располагают иначе: «Это башня, это церковь…» В таких упражнениях предметы (брусочки) дают воображению еще меньше, чем палочка во время игры «в лошадки». На палку ребенок, по крайней мере, садится, хлещет ее и скачет.

Но строить башни и церкви из лошадей — это полное смятение ума. К тому же в данном случае фантазирует не ребенок, он просто должен увидеть то, о чем говорит учитель. Никто не проверяет, действительно ли ученик следит за тем, как конюшня превращается в церковь, или он уже отвлекся. Конечно, ему хочется двигаться, но нельзя. Нужно досмотреть это своеобразное кино, где педагог озвучивает последовательно сменяющиеся кадры, но в котором, в сущности, ничего нет, кроме одинаковых деревянных брусочков.

Что развивают в незрелом уме, к чему готовят такие упражнения, что общего это имеет с миром взрослых? Есть люди, принимающие деревяшку за трон и отдающие приказы, как короли. Кто-то считает себя богом. Нарушение восприятия (в самых тяжелых случаях галлюцинации) приводит к ошибочным суждениям и сумасшествию. Безумные не творят, не создают ничего ни для себя, ни для других, как и ученики, обреченные на неподвижность методикой, доводящей до абсурда невинные проявления их неудовлетворенных желаний.

Мы часто думаем, что развиваем воображение детей, позволяя им принимать за чистую монету всякие фантастические вещи. К примеру, новогодние персонажи. В некоторых средиземноморских странах это уродливая старуха Бефана. Она видит сквозь стены, спускается по дымовым трубам и приносит игрушки послушным детям, а непослушным оставляет только кусочки угля. В Англии дряхлый старик, покрытый снегом, по ночам разносит детям в огромной корзинке игрушки. Но как наши вымыслы развивают детское воображение? Это же мы фантазируем — не они. Они верят, но не фантазируют. Доверчивость действительно свойственна неразвитому существу, которому не хватает опыта, знаний о реальности, чей ум еще не научился отличать правду от лжи, красоту от безобразия, возможное от невозможного.

Вероятно, именно доверчивость мы стараемся развить в наших детях, тем более что в период, когда они еще так невежественны и неразвиты, их так легко обмануть. Конечно, доверчивыми бывают и взрослые, но это качество не говорит об их высоком интеллекте. Доверчивость зарождается в период умственной темноты, и мы гордимся, преодолевая этот период. Мы считаем доверчивость признаком низкой культуры.

Вот забавный анекдот XVII века. В Париже Новый мост был местом прогулок и встреч всевозможных бездельников. В толпе, конечно, попадались бродяги и шарлатаны. Одного из них (он зарабатывал на жизнь тем, что продавал китайскую мазь, увеличивающую глаза, округляющую рот, удлиняющую короткие носы и укорачивающую длинные) как-то арестовал полицейский мсье Сартином. Ведя правонарушителя в камеру, он спросил:

– Мариоло, как тебе удается привлекать столько людей и зарабатывать столько денег?

– Господин, — ответил жулик, — как вы думаете, сколько человек проходит по мосту за день?

– 10–12 тысяч.

– А сколько, как вы думаете, среди них умных людей?

– Около ста.

– Пожалуй, преувеличили, — усмехнулся Мариоло, — но пусть будет по-вашему. Все равно осталось достаточно тех, на ком я могу заработать.

С тех времен изменилось только то, что умных стало больше, а доверчивых меньше. И образование должно вести нас не к доверчивости, а к уму. Тот, кто строит образование на доверчивости, возводит дом на песке.

Расскажу одну историю, которая, возможно, повторяется в разных формах в нашем обществе.

Две маленькие девочки из знатной семьи воспитывались в монастыре. Стремясь уберечь малышек от соблазнов и мирской суеты, которой им не избегнуть в связи с положением семьи, монахини убедили своих учениц, что мир лжив, что если, выслушав комплимент, спрятаться и подслушать продолжение разговора, то узнаешь много неутешительного о себе. Достигнув возраста светской жизни, юные красавицы впервые появились на званом обеде, их мать пригласила самое блестящее общество. Все изощрялись в комплиментах нашим девушкам. К. гостиной примыкала маленькая комнатка, дверь в которую была замаскирована ковром. Естественно, воспитанницы монастыря пожелали спрятаться в тайной комнате, чтобы услышать разговоры за спиной. Однако после исчезновения девочек из гостиной сдержанные доселе комплименты удвоились. Гости выражали свое искреннее восхищение. Девушки позднее признавались мне, что испытали невероятное возмущение в тот момент. Они вмиг разуверились во всем, чему их учили в монастыре. Они отказались даже от религии и отдались светским развлечениям. «Спустя годы нам пришлось самим восстанавливать свою жизнь, вновь приходить к вере и осознавать пустоту бессмысленных удовольствий».

Доверчивость исчезает с появлением опыта и созреванием сознания. Образование способствует этому. И у целого народа, и у отдельного человека развитие культуры и ума приводит к уменьшению степени доверчивости. Недаром говорят: «Знания — свет», и они разгоняют мрак невежества. На пустом месте (невежество — это пустота) фантазия легко превращается в бред. У нее нет поддержки, руки, помогающей подниматься вверх. Геркулесовы столпы исчезли, когда Гибралтарский пролив стал общедоступным морским портом. Обученные в европейских школах индейцы уже не поверят новому Колумбу, если он станет их уверять, что управляет небесами и солнце меркнет по его приказу. О солнечных затмениях сегодня знают и краснокожие, и белые.

Мы хотим развивать у детей воображение, основанное на доверчивости? Конечно, оно существует независимо от нашего желания. Но вот малыш перестает верить в сказки, и мы радуемся: «Он уже не ребенок». Это должно произойти, мы ждем этого момента: придет день, и наш сын перестанет верить во всякие выдумки. Когда пора зрелости в самом деле наступает, давайте спросим себя: «Что мы сделали, чтобы приблизить счастливый миг? Как мы поддерживали слабый детский ум, как помогали ему окрепнуть?»

Ребенок преодолевает препятствия вопреки нам, а мы держим его в плену иллюзий и невежества. Мы сильнее. Малыш стремится туда, куда ведет его внутренняя сила развития и созревания, и он мог бы сказать: «Как много я страдал из-за вас. Мне и без того тяжело подниматься вверх, а вы тянете меня вниз». Представьте, из любви к младенцам мы сожмем им десны покрепче, чтобы не выросли зубки (младенцы беззубы), не позволим выпрямляться, чтобы они не научились стоять, навсегда остались грудными детьми. Мы впадаем в ту же ошибку, когда сохраняем детскую речь на примитивном уровне. Не произносим звуки как можно яснее, не даем следить за движениями губ, а начинаем невнятно лепетать, повторяя за ребенком: «Тятя, ам-ам». Мы бросаем его в трудный период, удерживаем в прошлом. Ему трудно.

То же самое с развитием воображения. Нас забавляют детские иллюзии, их невежество, ошибки неразвитого ума. Так, еще недавно мы развлекались, раскачивая хохочущего ребенка, не думая, что это не слишком полезно для него. Нас развлекает Дед Мороз и доверчивость малышей. Нужно честно признаться, что мы напоминаем одну великосветскую даму, которая, чтобы не скучать, время от времени занималась детскими больницами для бедняков и повторяла: «Какое счастье, что есть больные дети!» Если исчезнет однажды детская доверчивость, мы лишимся огромного удовольствия в жизни. Искусственно тормозить развитие ребенка, получая от этого удовольствие, — одна из неосознанных ошибок нашего времени. Так, в древности калечили младенцев, приостанавливали их рост, чтобы превратить в карликов, королевских шутов. Мы не понимаем, что делаем, однако говорим порой с презрением к детской неопытности: «Я уже не ребенок». Не будем препятствовать развитию малышей, не будем потешаться над их неопытностью. Напротив, предоставим им возможность расти свободно и, наблюдая за их прекрасными изменениями, повторим вслед за Христом: «Если не будете как дети, не войдете в Царство Небесное».

Если то, что зовется детским воображением, есть продукт незрелости ума, бедности и невежества, прежде всего следует создать для наших учеников насыщенную внешнюю среду, сделать доступными для них разные предметы, обогатить их ум знаниями и опытом, почерпнутым из реальности. И тогда можно оставить их развиваться свободно и ждать чудесных проявлений фантазии.

Обогатить детей, главных бедняков нашей эпохи (у них нет совсем ничего, они рабски повинуются многим хозяевам), — вот наш первый долг. Скажут: «Как дать лошадей, машины, рояли всем детям?» Это и не понадобится. Лекарство не действует напрямую, если речь идет о жизни человека. Ребенок, у которого ничего нет, воображает труднодостижимые вещи. Нищий мечтает о миллионах, раб о троне. Однако тот, у кого есть хоть что-то, привязан к своему имуществу, ухаживает за ним и разумно приумножает.

Бездельник мечтает стать королем, а учитель — директором. Если у ребенка есть свой дом, своя метелка, тряпка, посуда, мыло и мебель, он с удовольствием заботится об этом. Его желания спокойны, а внутренняя гармония позволяет развиваться творческой активности.

Реальное обладание успокаивает ребенка и усмиряет желания, истощающие в пустых иллюзиях его драгоценные силы. Это не фантазии, хотя и для них остается место. Однажды учителя, работавшие в образцовом приюте, сказали мне: «Мы тоже даем детям опыт практической жизни, как вы. Приходите посмотреть». Я пришла. Пришли и разные авторитетные люди, даже университетский профессор, преподаватель педагогики.

Несколько детей, сидя за столом, накрывали игрушечный обед. Их лица были равнодушны. Я в изумлении смотрела на тех, кто пригласил меня. Они выглядели довольными, думая, очевидно, что накрывать на стол понарошку и по-настоящему — одно и то же. Жизнь настоящая и выдуманная — одно и то же. Вдруг подобные ошибки, проникая в наше сознание с детства, остаются там надолго, формируя особый склад ума? Возможно, поэтому один крупный итальянский профессор педагогики сказал мне: «Новое? Свобода? Да почитайте Коменского, он об этом уже написал». Я ответила: «Многие писали, важно осуществить». По-моему, он не увидел разницы. «Не кажется ли вам, что есть разница между тем, кто говорит о миллионах, и тем, кто ими обладает?» — добавила я.

Довольствоваться воображаемым и жить так, словно наша фантазия реальна, бежать за иллюзорным и «не узнавать» настоящее — как часто это встречается. Заметив нечто подобное, мы говорим: «Вернись на землю, дружище!», но сознание точит червь сомнения.

Право на воображение есть у каждого, независимо от наличия фундамента для возведения фантастической постройки. Но если фантазия не отталкивается от реальности, от правды, то вместо божественной красоты появляется уродливый нарост, он душит ум, заслоняет свет.

Сколько времени и сил человек терял и теряет из-за этой ошибки. Как порок (а бесцельное использование способностей — порок) истощает тело, вплоть до болезни, так воображение, не опирающееся на правду, изнуряет ум, вплоть до сумасшествия.

Небылица и вера

Мне часто говорят, что развитие воображения, фантазии готовит душу ребенка к восприятию религии. Образование, основанное на реальности (наш метод), слишком скучно, истощает духовные силы. Верующие люди с этим не согласятся. Они хорошо знают, что небылицы и вера — противоположные полюсы. Небылица — неправда, а вера — чувство истины, сопровождающее человека до самой смерти. Религия не плод воображения, но высшая реальность, единственная правда для верующего. Источник жизни, ее опора. Неверующему человеку не хватает не воображения, ему не хватает внутреннего равновесия. По сравнению с верующим, он менее спокоен, менее стоек в несчастьях, более подвержен сомнениям, колебаниям. Он напрасно цепляется за свое воображение, стремясь создать иллюзорный мир. Голос в глубине его души кричит вместе с Давидом: «Господи! Моя душа жаждет тебя!» Человек надеется угадать цель настоящей жизни, но в минуту ожесточенной борьбы чувствует, что почва уходит из-под ног.

Когда апостол стремится обратить душу к вере, он обращается к чувству, не к воображению, потому что знает: не нужно создавать новое, достаточно пробудить то, что спит в глубине сердца, воскресить жизнь, застывшую в оцепенении, как тело, засыпанное снегом, но еще живое. А свежевылепленная снежная баба растает в солнечных лучах.

Да, фантастическое проникает в религию, но по ошибке. В средние века эпидемии считали Божьей карой. Сегодня причину видят в микробах. Паровые двигатели поначалу внушали необразованным людям мысли о дьявольской силе. Предрассудки, как многие фантазии, расцветают в пустоте невежества. Религия не похожа на фантастический замок, чей фундамент — невежество, иначе первобытные народы были бы религиозны, а цивилизованные — нет. Все наоборот. У дикарей верования странны, неустойчивы, чаще всего основаны на страхе перед таинственными явлениями природы. У цивилизованных людей вера устойчива, сильна, и современная наука, раскрывая загадки природы, позволяет глубже ощутить Таинство.

Сегодня в школах стремятся свести религиозное воспитание к минимуму. Помогут ли вере вернуться к ученикам разные небылицы? Не проще ли открыть двери самой религии, чтобы ее свет согрел и укрепил растущую жизнь? Она должна войти, как солнце входит в мир, а не как колдунья влетает в печную трубу. Небылицы в какой-то мере готовят к восприятию язычества, где части божественного рассыпались среди множества мелких божков, символизирующих внешний мир, воспринимаемый органами чувств и порой обманчивый. Это не вступление в христианство, которое устанавливает связь между Богом и человеческой душой, единой, целостной, учит законам бытия. Если позитивная наука чужда религии, вовсе не изучение реальности разделяет их.

Позитивные науки до сих пор изучали внешний мир, анализировали его частности. Ученых можно сравнить скорее с язычниками. Только когда они проникнут во внутренний мир человека, откроют глубинные законы жизни, яркий свет христианства зажжется среди людей, а дети, как вифлеемские ангелы, запоют гимн, посвященный миру между наукой и религией.

Святой Иоанн в пустыне искал путь к Господу и очищал людей от тяжких грехов — вот метод создания внутреннего равновесия и избавления от грубых ошибок, истощающих духовную энергию. Так можно подготовить к восприятию истины, найти жизненный путь.

Развитие воображения в начальной школе

Что делают в обычной школе для развития воображения? В большинстве случаев класс — абсолютно голое место. Серые столы, белые занавески не возбуждают наши чувства. В чем смысл такой скудной мизансцены? Внимание детей не должно рассеиваться, следует сосредоточиться на преподавателе, объясняющем урок. Ученики слушают, неподвижно сидя за партами, час за часом. На уроке рисования им велят как можно точнее скопировать чужой рисунок, на физкультуре движения ребят подчинены чужим приказам. В них превыше всего ценится пассивное послушание. Воспитание воли заключается в методичном подавлении детских желаний.

«Наша традиционная педагогика, — заявляет Клапаред, — угнетает учеников огромным объемом информации, которая никогда не пригодится им в жизни. Их заставляют слушать — они не хотят слышать. Их заставляют говорить, писать, пересказывать, сочинять, рассуждать — им нечего сказать. Детей заставляют наблюдать при полном отсутствии любопытства с их стороны. Заставляют думать — при отсутствии стремления к открытиям. Заставляют представлять себя самостоятельными, но никто не спросил, согласны ли ученики с предъявленными требованиями. Ведь только внутреннее согласие придает послушанию, исполнению долга нравственную ценность».

Дети, с которыми обращаются, как с рабами, напрягают глаза, чтобы читать, руки, чтобы писать, уши, чтобы слушать учителя. Только тело остается неподвижным, а ум ни на чем не может остановиться. Ребенок постоянно вынужден поспевать за ходом мыслей педагога, а тот, в свою очередь, за программой, составленной случайным образом и, конечно, без учета детских потребностей. Смутные образы, как сны, проносятся время от времени перед глазами ученика. Учитель рисует треугольник на черной доске, а потом стирает его. Мгновенное абстрактное видение. Малыш не подержал в руках настоящий треугольник. Ему приходится с трудом запоминать контур, к которому тут же прибавляются абстрактные расчеты. Эта фигура никогда не оживет в ребенке, он не прочувствует ее, не соединит с другими, не вдохновится ею. И так со всеми предметами. Кажется, единственная цель школы — утомить детей. Об эту детскую усталость разбиваются все усилия экспериментальной психологии.

В этой среде, где нет ни свободных упражнений, ни выбора деятельности, ни медитации, где угнетены все чувства, исключены внешние стимуляторы, способные обогатить ум его собственными открытиями, — здесь хотят развивать воображение, заставляя писать сочинения, то есть ученик должен создавать из пустоты, отдавать, ничего не имея, опираться на внутреннюю активность, которую всегда ограничивали. Бесконечные упражнения в написании сочинений якобы должны развить воображение. Из бессилия, из пустоты должен возникнуть самый сложный продукт умственной деятельности.

Все знают, что сочинение — самая большая школьная проблема. Учителя жалуются, что у детей мало идей, их рассуждения беспорядочны, им не хватает оригинальности. Сочинение — самый страшный экзамен для учеников. Мы видели выражение их лиц в ожидании объявления темы, по которой нужно написать за короткое время целый текст, плод воображения. С ужасом, со стесненным сердцем, с холодными руками и взглядом, тревожно обращенным на часы (время бежит!), под бдительным присмотром педагога, превратившегося ради такого случая в тюремного надзирателя, ребенок подвергается кошмарной пытке. Горе ему, если он не сдаст сочинение. Он пропал! Это главный экзамен, где он должен свободно проявить себя, свою индивидуальность. По сочинению комиссия будет судить о его интеллекте. Вот почему молодые люди порой становятся неврастениками, доходят до суицида. Дети не могут повторить слова одного из величайших поэтов Кардуччи. Его попросили написать оду по случаю смерти знатного сеньора, он ответил: «Я пишу по вдохновению, а не по случаю».

Интересно узнать, как в современных школах, использующих достижения психологии, помогают ребятам научиться писать сочинения. Сочинение (вот противоречие!) преподается, педагог проводит коллективные уроки, обучая сочинению, как арифметике. Это называется «коллективное устное сочинение». Предоставим слово специалистам в этом деле. Это отрывок из методички, по которой учителя проводят подобные уроки.

Как сформулировать тему?

Возьмем для примера коротенький рассказ из трех предложений. 1) Эрнст не выучил урок. 2) Учительница строго отчитала ребенка. 3)Эрнст заплакал и пообещал исправиться. Если мы озаглавим рассказ фразой «Эрнст не выучил урок» (первый факт, причина), дети легко поймут смысл двух остальных предложений, по логике и хронологии следующих за причиной. Если мы в качестве темы назовем второе предложение (Учительница строго отчитала ребенка), то вынудим учеников искать причину, а затем наблюдать следствие, описанное в третьей фразе. В самом трудном случае, если тема сформулирована третьим предложением (Эрнст заплакал и пообещал исправиться), детям придется вернуться ко второй фразе, а от нее к первой. Итак, первая фраза рассказа должна указывать тему.

Ход урока. Учитель пишет на доске заголовок и предлагает детям подумать (не сказать!) о логичных последствиях данного факта. Она дает понять, что ученики должны работать самостоятельно, без подсказок.

Луиза бросила в огонь комок шерсти (тема). Подумайте, что могло произойти дальше.

Запахло паленым. Очень хорошо. Теперь повтори рассказ. Луиза бросила в огонь комок шерсти. Запахло паленым. Кто-то может добавить другие возможные последствия? Учительница отругала Луизу. Мальчик открыл окно. Учительница повторяет упражнение, пользуясь темами А, В и С, и записывает на доске рассказы, составленные коллективными усилиями.

Затем она предлагает новую тему и позволяет ученикам свободно ее развивать, без подсказок.

Тема А. Луиза бросила в огонь комок шерсти. (Запахло паленым. Учительница отругала Луизу. Мальчик открыл окно, чтобы проветрить.)

Тема В. Эрнст опрокинул чернильницу на пол. (Пол стал грязным. Учительница сделала замечание мальчику. Он пообещал быть внимательным.)

Тема С. Эльза хорошо прочитала рассказ. (Учительница похвалила ее и поставила пятерку. Эльза счастлива.)

Тема D. Мария испачкала свою тетрадь. (Учительница не стала проверять ее сочинение и отругала девочку. Мария вернулась домой в слезах.)

После коллективных упражнений учительница дает одну свободную тему. Мария хорошо выучила урок. Дети, развивая ее, должны ориентироваться на предыдущие примеры, то есть сформулировать в двух-трех предложениях логичные последствия указанной причины. (Учительница поставила ей пятерку и велела всегда быть такой же старательной.)

Иногда урок приобретает психологическое направление. В этом случае продолжение темы связано не с причинно-следственными отношениями, а с развитием психической деятельности в трех сферах: восприятие, чувство, волеизъявление. Например, Амели дала мне понюхать нашатырь (восприятие). Какой ужасный, запах! (чувство) Я не хочу больше его нюхать (волеизъявление).

Жорж дернул меня за волосы, (восприятие) Мне больно! (чувство) Я оттолкнул его (волеизъявление).

(Школьные права. 1914. № 16. С 232)

Конечно, такая методика разрушает всякое вдохновение, творчество. Ученики должны следовать, фраза за фразой, указаниям педагога. Следовательно, самостоятельное сочинение исчезает совершенно. Ребенок лишен материала для творчества, пропадает и сама способность творить, так что, если завтра материал возникнет в сознании, не будет желания его воплотить. Школьная рутина сковала мысль. Учитель, подобным образом развивающий детский интеллект, напоминает шофера, который сначала заглушил мотор машины, а потом стал толкать ее руками. Он превратился в носильщика, а машина в громоздкий бесполезный механизм. Если же мотор работает, внутренняя сила сдвинет автомобиль с места, шоферу нужно лишь управлять им, чтобы он двигался по дороге, не сталкиваясь с препятствиями, не проваливаясь в ямы, не сбивая пешеходов.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.