V Заключение

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

V

Заключение

Из всего сказанного должно быть ясно, что все утверждения мифологии по этой теме, равно как и наблюдаемые проявления комплекса матери, очищенные от запутывающих дело деталей, указывают в конечном счете на бессознательное как на их источник. Как еще человеку могла бы прийти в голову мысль о делении космоса по аналогии с днем и ночью и летом и зимой на солнечный дневной мир и темный мир ночи, заселенный неправдоподобными монстрами, если только прототипа такого деления нет в самом человеке, в противоположности между сознанием и невидимым и неизвестным бессознательным? Восприятие объектов первобытным человеком только частично обусловлено объективным поведением самих вещей, тогда как намного более значительную роль играют внутрипсихические факты, никак иначе не связанные с внешними объектами как только посредством проекции. Это обусловлено всего лишь тем, что первобытный человек еще не испытал той аскетической дисциплины ума, которая известна нам как критика знания. Для него мир - это более или менее текучий феномен, находящийся в потоке его фантазии, где субъект и объект неразличимы и находятся в состоянии взаимопроникновения. Мы можем сказать вместе с Гете: «Все, что снаружи, также и внутри». Но это «внутри», которое современный рационализм стремится вывести из «снаружи», само имеет априорную структуру, которая предшествует всему сознательному опыту. Совершенно невозможно понять, как «опыт» в самом широком смысле или, коли на то пошло, как нечто психическое может происходить исключительно из внешнего мира. Душа - это часть сокровенной тайны жизни и, как и всякий организм, она обладает своей особенной структурой и формой. И вопрос о «происхождении» этой психической структуры и ее элементов, т.е. архетипов, как таковой является метафизическим и поэтому не может получить ответа. Структура - это что-то данное, предпосылка, которую в каждом случае мы находим как уже присутствующую. Это мать, матрица, то есть форма, в которую выливается весь опыт. С другой стороны, отец представляет динамизм архетипа, так как последний состоит как из формы, так и из энергии.

Носителем архетипа является прежде всего конкретная мать, так как сначала жизнь ребенка неотделима от нее и представляет собой состояние бессознательной идентичности. Она - психическое, а также физическое предусловие существования ребенка. С пробуждением Я - сознания связь между ними ослабевает, и сознание вступает в оппозицию по отношению к бессознательному, то есть по отношению к своему собственному предусловию. Это ведет к дифференциации Я и матери, личные качества которой становятся все более отчетливыми. Все сказочные и мистические качества, связанные с ее образом, слабеют и передаются наиболее близкому ей человеку, например, бабушке. Как мать матери она «больше», чем последняя, на самом деле она «пра-» или «Великая Матерь». Нередко с ней ассоциируются атрибуты мудрости, как впрочем и ведьмы. В дальнейшем архетип уходит из сознания, и чем более ясным оно становится, тем отчетливее архетип присваивает себе мифологические черты. Переход от матери к бабушке означает, что архетип поднимается на высшую ступень. Яркую иллюстрацию к этому мы находим в представлениях батаков. Погребальное жертвоприношение в честь умершего отца достаточно скромно, это - обычная еда. Но если у сына есть сын, тогда отец становится дедом и, следовательно, достигает более почетного статуса в потустороннем мире, и тогда приношения в его честь становятся весьма значительными15.

По мере все большего расхождения сознания и бессознательного, бабушка превращается благодаря своему более высокому рангу в «Великую Матерь», и часто случается так, что противоположности, содержащиеся в этом образе, распадаюся. Тогда мы получаем добрую и злую фей или благую богиню и богиню злобную и опасную. В западной античной культуре и особенно в восточных культурах противоположности часто остаются объединенными в одной фигуре, хотя этот парадокс вовсе не беспокоит первобытный ум. Легенды о богах так же полны противоречий, как и их характеры. На Западе парадоксальное поведение и моральная амбивалентность богов возмущала людей даже в древности, что давало повод к критике и в конечном счете вело к обесцениванию олимпийских богов, с одной стороны, и их философской интерпретации, с другой. Наиболее ярким проявлением этого может быть христианская реформа еврейского понятия божества: морально амбивалентный Яхве стал исключительно благим богом, в то время как все зло было объединено в дьяволе. Возникает впечатление, что развитие функций чувствования в западном человеке заставило его сделать выбор, который привел к нравственному расколу божества на две части. Преобладающая на Востоке интуитивная установка не оставляла места для чувственных ценностей, и боги, в частности, Кали, смогли сохранить свой изначально парадоксальный нравственный характер нетронутым. Таким образом, Кали - это представитель Востока, а Мадонна - Запада. Последняя окончательно избавилась от тени, которая, хотя и на расстоянии, все-таки следовала за ней в аллегориях средневековья. В народном воображении и словоупотреблении эта тень была перенесена в ад, где сейчас ведет ничтожное существование в качестве чертовой бабушки. Благодаря развитию чувственных ценностей, величие божественного «света» было усилено сверх меры, в то время как тьма, якобы олицетворяемая дьяволом, локализовалась в человеке. Этот странный ход развития был еще ускорен главным образом тем, что христианство, напуганное манихейским дуализмом, изо всех сил стремилось сохранить свой монотеизм. Но поскольку отрицать реальность тьмы и зла было невозможно, не оставалось других альтернатив, кроме как взвалить ответственность за них на человека. Даже дьявол был в значительной мере, если не полностью, упразднен с тем результатом, что эта метафизическая фигура, бывшая некогда неотъемлемой частью божества, была интроецирована в человека, который после этого стал, подлинным носителем mysterium iniquitatur: «omne bonum a Deo, omne malum ab homine»*. В новые времена это положение вещей претерпело поистине дьявольскую перемену, и волк в овечьей шкуре нашептывает на ухо каждому, что зло на самом деле является не чем иным, как непониманием добра и эффективным инструментом прогресса. Человек пришел к мнению, что мир тьмы, таким образом, был уничтожен навсегда, и никто не понимает, какой это яд для человеческой души. Ведь тем самым человек сам превратился в дьявола, ибо дьявол - это половина архетипа, чья непреодолимая власть заставляет даже неверующих восклицать «О Господи!», когда надо и не надо. По возможности человеку следует избегать идентификации с архетипом, ибо, как показывают психопатология и некоторые современные события, это имеет ужасные последствия.

*Тайны тягости [этой жизни]: «Все хорошее от Бога, все плохое от человека» (лат.).

Человек Запада опустился духовно на столь низкий уровень, что он даже отрицает, так сказать, апофеоз неукрощенной и неукротимой психической силы - божественность как таковую,- с тем чтобы после того, как он уже принял в себя зло, он сумел также овладеть добром. Если вы внимательно и вдумчиво в психологическом плане читали «Заратустру» Ницше, то вы согласитесь, что он с редкой последовательностью и страстью подлинно верующего человека описал психологию «сверхчеловека», для которого Бог мертв и который сам разрывается на две части, пытаясь заключить божественный парадокс в узкие рамки живой души человека. Гете мудро сказал: «Какой же ужас должен испытывать сверхчеловек!» за что был поощрен высокомерной улыбкой филистеров. Прославление им Матери, которая столь велика, что может вместить в себя и Царицу небесную и Марию Египетскую, есть высшая мудрость, и для любого, кто размышляет о ней, оно имеет глубокое значение. Но чего мы можем ждать в наш век, когда официальные представители христианства открыто объявляют о своей неспособности понять основы религиозного опыта! Следующее я извлек из статьи протестантского богослова: «Мы воспринимаем себя (не важно - натуралистически или идеалистически) как однородных существ, которые не настолько внутренне разделены, чтобы чуждые силы смогли вмешаться в нашу внутреннюю жизнь, как это предполагает Новый Завет»16. (Курсив мой). Автору очевидно неизвестно, что наука уже больше чем полстолетия тому назад продемонстрировала неустойчивость и расщепленность человеческого сознания и экспериментально это доказала. Наши сознательные намерения постоянно разрушаются и расстраиваются в большей или меньшей степени бессознательными вторжениями, мотивы которых вначале нам кажутся странными. Душа далеко не является однородным целым - напротив, она представляет собой кипящий котел противоречивых порывов, запретов, аффектов, причем для многих конфликты столь невыносимы, что они ищут освобождения в том, что проповедуется богословами. Освобождения от чего? Очевидно, от в высшей степени сомнительного психологического состояния. Единство сознания или так называемой личности - отнюдь не реальность, а лишь желаемое. У меня сохранились яркие воспоминания об одном философе, который также бредил этим единством и при этом консультировался со мной по поводу своего невроза: у него была навязчивая идея, что он был болен раком. Я не знаю, у скольких специалистов он консультировался и сколько рентгеновских снимков сделал. Все они уверяли, что у него нет рака. Он сам сказал мне: «Я знаю, что у меня нет рака, но все же он мог бы у меня быть». Кому поставить в вину этот «вымысел»? Конечно же, он не сам его себе создал; эту мысль ему навязала «чуждая» сила. Между этим состоянием и состоянием человека Нового Завета выбор небогатый. Верите ли вы в демона воздуха или в фактор бессознательного, который играет с вами злые шутки,- мне все равно. И в том и в другом случае факт остается фактом: воображаемое единство человека находится под угрозой чуждых сил. И было бы лучше, если бы теологи попытались понять эти психологические факты, вместо того, чтобы «демифологизировать» их с помощью рационалистических объяснений, которые устарели уже не одну сотню лет назад.

***

В предшествующем изложении я попытался дать обозрение психических явлений, которые можно связать с преобладанием образа матери. Хотя я не во всех случаях обращал внимание на те черты, которые характеризуют Великую Матерь мифологически, мой читатель, вероятно, без труда узнает их даже тогда, когда они скрываются под внешностью персоналистической психологии. Когда мы просим пациентов, особенно тех, которые находятся под влиянием образа матери, выразить словами или нарисовать, что для них означает «Мать»,- позитивно или негативно,- мы неизменно получаем символические образы, которые следует рассматривать как прямые аналогии мифологического образа матери. Они ведут нас в область, которая по-прежнему требует значительных усилий для ее прояснения. Во всяком случае, лично я не чувствую себя способным сказать что-либо определенное по этому вопросу. И если я все же отваживаюсь предложить некоторые суждения по этому поводу, то их следует рассматривать как сугубо условные и предварительные.

Прежде всего я бы хотел отметить, что образ матери в мужской психологии по своему характеру полностью отличается от женского. Для женщины мать олицетворяет ее собственную сознательную жизнь, обусловленную полом. Но для мужчины мать олицетворяет нечто чуждое, нечто, что ему все же предстоит испытать и что наполнено образами, скрытыми в бессознательном. По этой причине (хотя, возможно, существуют и другие) образ матери у мужчины существенно отличается от образа матери у женщины. Для мужчины мать с самого начала имеет явный символический смысл, чем, вероятно, и объясняется проявляющаяся у него сильная тенденция идеализировать ее. Идеализация - это скрытый апотропаизм; человек идеализирует тогда, когда испытывает тайный страх быть изгнанным. Но то, чего он боится, есть бессознательное с его магическим влиянием17.

В то время как для мужчины мать имеет ipso facto* символическое значение, для женщины она становится символом только в ходе ее психологического развития. Опыт обнаруживает тот замечательный факт, что в мужской психологии господствует такой тип образа матери, как Урания, тогда как у женщины чаще всего встречается хтонический тип (или Мать-Земля). В период явного проявления архетипа происходит почти полная идентификация. В отличие от мужчины (за исключением психотических случаев) женщина может идентифицироваться непосредственно с Матерью-Землей. Как показывает мифология, одной из особенностей Великой Матери есть то, что она часто появляется в паре с ее мужским соответствием. Мужчина же идентифицируется с сыном-любовником, на которого пала милость Софии, с puer aeternus или filius sapientiae**. Но сотоварищ хтонической матери есть прямая противоположность: связанный с изображениями фаллоса Гермес (Египетский Бес) или фаллос. В Индии этот символ имеет значение высшей духовности, а на Западе Гермес -одна из наиболее противоречивых фигур в эллинистическом синкретизме, который был истоком важнейших характеристик духовного развития западной цивилизации. Он также бог откровения и в неофициальной философии раннего периода средних веков его считают не чем иным, как самим Нусом, творцом мира. По-видимому, лучшее выражение этой тайны мы находим в словах Tabula smaragdina***: «omne superius sicut inferius» (как наверху, так и внизу).

*В силу самого факта (лат.).

**Вечный мальчик... сын благоразумия (лат.).

***Изумрудная скрижаль (лат.).

Достоверным психологическим фактом является то, что как только мы касаемся этих идентификаций, мы входим в царство парных противоположностей, где Единое неотделимо от Иного, от своей антитезы. Это область личного опыта, который ведет прямо к опыту индивидуации, к обретению своего Я. Огромное количество символов, указывающих на этот процесс, можно найти в средневековой литературе, а еще больше в сокровищнице восточной мудрости, но в этом вопросе слова и идеи значат мало. Более того, они представляют некоторую опасность, ибо могут увести в сторону, по ложным следам. В этой все еще весьма малоизученной области психологического опыта, где мы, так сказать, находимся в непосредственном контакте с архетипом, психическая сила последнего ощущается в полной мере. Здесь мы имеем дело прежде всего с непосредственным опытом, так что эта область не может быть исчерпана никакой формулой, на нее можно лишь намекнуть и лишь тому, кто уже знает о ней. Такому человеку не нужны объяснения для того, чтобы понять борьбу противоположностей, выраженную Апулеем в его великолепной молитве Царице небесной, когда он связывал «божественную Венеру» с «Прозерпиной, которая наводит ужас ночными кликами»18: таков был внушающий ужас парадокс изначального образа матери.

Когда в 1938 году я написал первоначальный вариант этой работы, я естественно не знал, что двенадцать лет спустя христианская версия архетипа матери будет вознесена до уровня догматической истины. Христианская «Царица небесная» утратила, очевидно, все свои олимпийские качества, кроме яркости, доброты и вечности; даже ее человеческое тело (предмет наиболее подверженный грубому физическому извращению) обрело неземное качество неподверженности порче. Тем не менее разнообразнейшие аллегории божьей матери сохранили некоторую связь с ее языческими прообразами - Изидой (Ио) и Семелой. Не только Изида и Гор-ребенок, но и восхождение на Олимп Семелы, первонально смертной матери Диониса, предвосхищают Успение богородицы. В дальнейшем этот сын Семелы, бог умирающий и возрождающийся, становится самым молодым из олимпийских богов. Сама по себе Семела кажется земной богиней, точно как Дева Мария является землей, из которой родился Христос. Если так, то для психолога здесь естественно возникает вопрос: что произошло с характерной для образа матери связью с землей, тьмой, с той бездной внутри телесного человека, в которой коренятся его животные страсти и инстинктивная природа, а также связью с материей вообще? Провозглашение догмы приходится как раз на то время, когда достижения науки и технологии в сочетании с рационалистическим и материалистическим мировоззрением грозит скорым уничтожением духовного и психического наследия человека. Человечеством овладел ужас, и оно вооружается, подготавливая тем самым невиданное преступление. Ведь возможно, что в определенных обстоятельствах водородная бомба все же будет использована, и тогда то, о чем страшно даже подумать, станет неизбежным просто как законная самозащита. Воцарение божьей матери в небе выглядит поразительным контрастом по отношению к этому бедственному повороту в развитии событий; разумеется, ее Успение было истолковано фактически как умышленный контрудар по материалистическому доктринаризму, который спровоцировал бунт хтонических сил. Подобно тому, как появление Христа в свое время превратило того, кто вначале был сыном Бога, живущем на небе, в настоящего дьявола и противника Бога, так сейчас, наоборот, божественная фигура откололась от первоначального хтонического царства и заняла контрпозицию по отношению к титаническим силам земли и подземного мира, тем самым освободив их от сдерживающего начала и лишив божью матерь всех существенных качеств материальности. Материя стала совершенно неодушевленной, и это в то время, когда физика приходит к пониманию, которое если и не совсем «дематериализирует» материю, то по крайней мере наделяет ее собственными качествами и ставит на повестку дня проблему ее связи с душой. Ибо подобно тому, как потрясающий прогресс науки привел вначале к преждевременному развенчанию сознания и к необдуманному обожествлению материи, именно эта тяга к научному знанию побуждает к тому, чтобы построить мост над огромной пропастью, разверзшейся между двумя мировоззрениями. Психолог склонен видеть в догме Успения символ, который в некотором смысле предвосхищает все, о чем мы говорим. Для него связь земли и материи является одним из неотъемлемых качеств архетипа матери. Поэтому когда обусловленный этим архетипом образ представляется как вознесенный на небо, в царство духа, это свидетельствует о союзе неба и земли, материи и духа. Естественные науки почти наверняка подойдут к этому с другой стороны: в самой материи они увидят эквивалент духа, но этот «дух» будет казаться лишенным всех, или большинства своих известных качеств, подобно тому, как земная материя была лишена своеобразных черт для того, чтобы взойти на небо. И тем не менее пусть постепенно, но путь для союза двух принципов будет расчищен.

Конкретно понятое Успение является абсолютной противоположностью материализма. В этом смысле оно представляет собой как бы контрудар, который не только не ослабляет борьбу противоположностей, но и доводит ее до крайности.

Понятое же символически Успение тела является признанием материи, которая была отождествлена со злом только ввиду преобладающей «пневматической» тенденции в человеке. Сами по себе дух и материя нейтральны, или скорее «utriusque сарах» - т.е. способны и к добру, и к злу в понятии человека. Хотя как названия, они в высшей степени относительны, в их основе лежат совершенно реальные противоположности, которые являются частью энергической структуры материального и психологического мира и без которых не может утвердиться никакое существование. Не существует положения без его отрицания. Несмотря на крайнюю степень их противостояния друг другу (а, может быть, благодаря этому противостоянию) ни одно из них не может существовать без другого. Это полностью соответствует принципу, сформулированному в классической китайской философии: янь (светлое, теплое, сухое, мужской принцип) содержит в себе семя инь (темное, холодное, сырое, женский принцип), и наоборот. Поэтому в материи содержится семя духа, а в духе - семя материи. Давно известные явления «синхронности», которые теперь получили статистическое подтверждение в опытах Рине19, указывают, судя по всему, в этом направлении. «Психизация» материи ставит под вопрос абсолютную нематериальность духа, поскольку необходимо выдержать некое субстанциальное понимание. Догма об Успении, провозглашенная в век, отмеченный величайшей в истории политической ересью, является компенсирующим симптомом, который отражает стремление науки к однообразной картине мира. В определенном смысле обе возможности развития были осуществлены алхимией в hieros gamos* противоположностей, но только в символической форме. Тем не менее этот символ обладает важным преимуществом, будучи способным объединять гетерогенные или даже несоизмеримые факторы в единый образ. С упадком алхимии символическое единство духа и материи распалось, в результате чего современный человек обнаружил, что он оторван от своих корней и находится в отчужденном и неодушевленном мире.

*Священный брак (др.-гр.).

Алхимик видел союз противоположностей в символе дерева, и поэтому неудивительно, что бессознательный человек настоящего, который больше не чувствует свой мир своим домом и не может основать свое существование ни на прошлом, которое уже было, ни на будущем, которое еще должно быть, должен вернуться к исходному символу космического дерева, укорененного в этом мире и растущего к небу,- дерева, также являющегося человеком. В истории символов это дерево описывается как сам путь жизни, как врастание в то, что вечно и неизменно; то, что появляется из союза противоположностей и своим постоянным присутствием делает этот союз возможным. Кажется, что только через опыт символической реальности человек, тщетно ищущий собственное «существование» и строящий на этом философию, может найти свой путь обратно к миру, в котором он больше не будет чужим.