3. ОПЫТ ОБЩЕНИЯ С ЭРИКСОНОМ: Индивидуальная терапия, супервизорство, случаи, описанные бывшими пациентами, и наблюдение случаев

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

3. ОПЫТ ОБЩЕНИЯ С ЭРИКСОНОМ: Индивидуальная терапия, супервизорство, случаи, описанные бывшими пациентами, и наблюдение случаев

Введение

В контексте индивидуальной терапии и профессионального су-первизорства Милтон Г. Эриксон помог моему личностному и профессиональному росту. В этом эссе я представлю некоторые из наиболее памятных впечатлений от опыта общения с доктором Эриксоном — впечатлений, дающих представление о нем как о личности, так и о терапевте. Я также коснусь некоторых впечатлений, рассказанных мне бывшими пациентами и учениками Эриксона. Слишком часто Эриксона представляют блестящим техническим исполнителем. Одна из задач этих заметок — показать Эриксона так, как я его воспринимал: во-первых, как замечательное человеческое существо, во-вторых, как высококлассного терапевта.

Джей Хейли (1982) отмечал, что едва ли может припомнить день, когда бы он не использовал что-нибудь из того, чему научился у Эриксона. Что касается меня, то это не день, а час! Есть несколько выдающихся аспектов метода Эриксона, которые объясняют мой энтузиазм. Эти аспекты станут очевидными в представленных далее случаях. Подход Эриксона к обучению, супервизорству и терапии был основан на здравом смысле. Он часто предлагал простое, здравое средство исцеления с заметным элементом драмы, чтобы оживить свой совет. Кроме того, он индивидуализировал передачу своего сообщения так, чтобы слушатель мог легче понять и отреагировать на инструкции, в нем содержащиеся. И, наконец, Эриксон часто мобилизовывал восприимчивость косвенным образом. Например, часто облекал свой здравый совет в форму аналогии или рассказа. Используя такой подход, Эриксон мог «элиминировать один шаг» — важную составляющую в эффективной терапевтической коммуникации.

Способность Эриксона индивидуализировать передачу своего сообщения была основана на его чуткости к минимальным сигналам. Он уделял внимание всему, что люди, как правило, привыкли игнорировать. Например, человеческие существа часто вычеркивают из памяти аспекты сенсорного опыта — в частности, информацию об устойчивом состоянии. Человеческая перцептивная система — это замечательный «детектор несоответствия», который замечает, что неверно в данной ситуации. По контрасту, Эриксон учился уделять внимание тому, что верно, собирать минимальные сигналы, воссоздающие картину силы пациента. Он знал, что легче побудить изменение, исходя из того верного, что делают пациенты, чем анализировать, что они сделали не так.

Я не верю, что советы Эриксона содержали нечто исключительно мудрое. Однако, как будет видно далее, мудрость его подхода состояла в том, что он последовательно использовал очевидное. К сожалению, многие терапевты настолько поглощены своими динамическими формулировками, что не замечают очевидного. Эриксон искал очевидное и затем возвращал его пациентам, чтобы те могли по-своему терапевтически отреагировать.

Использование контекстов и предписаний (инъюнкций)

Отличительной особенностью подхода Эриксона была его способность утилизировать контекст. Манипуляция с контекстом и реакция пациента на контекст могут создать терапевтическое изменение. Эриксон искал в ситуации непосредственной реальности то, что могло быть использовано в терапевтических целях. Часто он подготавливал ситуации, в которых люди спонтанно осознавали ранее неизвестные им способности к изменению (Zeig, 1980a; Dammann, 1982).

Его терапия не ограничивалась межличностным обменом и психологической археологией. Эриксон понимал, что изменение происходит в контексте, включающем эффективную коммуникацию, и что эффективная коммуникация использует контекст.

Другой аспект подхода Эриксона заключался в том, что он был чувствительно настроен на свое окружение. Казалось, он всегда работает на влияние, на оказание воздействия на других. Возможно, он казался таким бдительным, потому что был в исключительной степени уверен в предписательном аспекте коммуникации.

Как обсуждалось в главе 2, Вацлавик (1985) указывал, что коммуникация как указательна (индикативна), так и предписательна (инъюнктивна), что денотация и коннотация присутствуют в каждой коммуникации. Коммуникация указательна в тех фактах, которые сообщаются. Предписательная часть коммуникации, как правило, представляет собой более скрытое сообщение: «Делай что-то!» Именно предписательный аспект коммуникации и побуждает к изменению.

Чтобы проиллюстрировать, что подразумевается под «указательным» и «предписательным», обратимся к ссылке на раннее обучение в ходе гипнотического наведения, практиковавшегося Эриксоном. Поверхностное указание — это история о том, как дети подходят к обучению письму:"Когда вы впервые учились Писать буквы алфавита, это было ужасно трудно. Вам ведь случалось писать"И" как"N" и"Р" как"Ь"? А сколько изгибов имеется в"Ч" и"Ш"?"

В этой коммуникации содержится нечто большее, чем просто указательный аспект. В этих двух предложениях есть множество предписаний. Полное предписание — «Входите в транс». Другое! предписание звучит так: «Это задание (транс) будет сложным, но вы в конце концов можете выполнить его автоматически». Пациента подводят к «замешательству», упоминая"И" как"N" и"Р" как"Ь". Кроме того, пациента побуждают вспомнить прошлое. Последнее предложение, изменяя прошлое время на настоящее, также предписывает пациенту «быть поглощенным воспоминанием». Изменению способствуют не только слова терапевта или информация. Чаще всего изменение приходит, когда пациент реагирует на предписания терапевта, услышав то, что терапевт косвенно советует ему делать. Среди коммуникаторов, с которыми мне доводилось встречаться, Эриксон знал это лучше других. Он бдительно следил за командным аспектом коммуникации.

Контекст также является частью коммуникации, и его можно использовать в предписательной форме. Пример использования контекста Эриксоном дает один из моих первых визитов к нему. В те времена Эриксон еще не был широко известен в психологических кругах. «Необычайная терапия» (Haley, 1973), книга, которая принесла ему славу, только что вышла в свет.

После нескольких визитов я решил снять Эриксона на видеопленку и пригласил в Феникс своего друга Пола. Пол был мастером в использовании видеоаппаратуры, и он хотел сделать видеозаписи Эриксона за работой, поскольку таковых существовало исключительно мало.

Мы настроили оборудование и сняли, как Эриксон выполняет замечательное наведение транса, используя Пола в качестве субъекта. Эриксон работал с индивидом, у которого не было опыта в области гипноза. Он направлял свои усилия в сторону повышения как восприимчивости Пола, так и его способности развивать различные гипнотические феномены.

К сожалению, у меня больше не было возможности насладиться этим сеансом вторично: пленка была испорчена. Пол забыл подключить микрофон к видеокамере, и наш фильм получился немым. Я осуждал Пола и был более чем просто возмущен его оплошностью. Я ощущал себя полноправным владельцем своего времени, проведенного с Эриксоном. Я решил поделиться этим временем, а видео не сработало.

В тот вечер мы втроем обсуждали эту проблему, и Эриксон не позволил мне ругать Пола. Он заметил, что я был в равной мере ответственен за эту неудачу. Я принял замечание. Однако внутренне, скрытно, я ощущал, что он не прав. Я говорил себе, что даже Милтон Эриксон может совершить ошибку, позволительную лишь для второкурсника! Казалось, он не понимал, что бесценная пленка была безвозвратно утеряна; съемки оказались бесполезными. Тем не менее, без моего ведома, Эриксон собирался использовать эту беззвучную пленку.

На следующий день, когда мы с Полом находились в офисе Эриксона, Эриксон сказал мне: «Поставьте эту запись без звука». Затем он выжидающе посмотрел на Пола. Пол сидел в кресле пациента. Пол некоторое время смотрел видеозапись и затем спонтанно погрузился в транс! Эриксон использовал немую пленку в качестве техники наведения транса!

Побудить пациента вспомнить предыдущий гипнотический опыт и затем получить к нему доступ — это общепринятая техника наведения. Когда Пол увидел транс, в котором пребывал днем ранее, он впал в новый транс. Для него не имело значения, был ли на пленке звук. Пол был чувствителен к ситуации. Он интуитивно ощутил намерение Эриксона и отреагировал соответствующим образом.

Я занялся проблемой, и мы настроили оборудование, чтобы записать на видео наведение транса в этот день. Пребывая в трансе, Пол встал из своего кресла с правой рукой в каталепсии (он был правшой), подошел к видеокамере и проверил звуковой контакт, используя левую руку. Он забыл как о своем окружении, так и о том факте, что его правая рука каталептична. Возвратившись на место, Пол взглянул на Эриксона и произнес, механически и медленно: «Я хотел бы, чтобы вы научили меня еще другим вещам, пока я нахожусь в этом состоянии».

Эриксон полагал, что каталепсия Пола была ярким примером побочного поведения. Позже он подчеркивал, что, если бы не эта беззвучная пленка, он так бы и не приобрел этот великолепный обучающий опыт.

Данный случай — лишь один из примеров того, как Эриксон использовал контекст. Он установил транс Пола, просто манипулируя реальной ситуацией и осуществляя коммуникацию «элиминированного шага», тем самым осуществляя наведение, на которое среагировал Пол. И что характерно, он сделал это так, что акцент пришелся на позитивное — «очевидно бесполезную» пленку, которая оказалась значимой!

Между прочим, это второе наведение — один из немногих случаев, когда я видел, чтобы Эриксон что-то упустил. Как обнаружилось, Пол замечательно реагировал на минимальные сигналы Эриксона. В ходе наведения Эриксон взглянул на меня и сказал что-то вроде: «Я не вижу определенно, что происходит, но у него изменен рефлекс мигания». Пока Эриксон говорил, глаза Пола закрылись.

Позже Эриксон спросил меня, когда и почему Пол закрыл глаза. Я не знал. Эриксон объяснил, что Пол закрыл глаза при упоминании измененного рефлекса мигания. Однако, просматривая видеопленку, мы с Полом поняли, что Эриксон ошибался. На самом деле, когда Эриксон сказал: «Я не вижу…», Пол был так настроен на минимальные сигналы, что воспринял сообщение буквально и быстро закрыл глаза. Как свидетельствует точная восприимчивость к предписанию, буквализм часто служит характеристикой хорошего гипнотического субъекта. Пол услышал «Я не вижу»как предписание «Глаза не.видят» и отреагировал совершенно точно.

Вот еще несколько примеров использования контекста Эриксоном. 

Пример 1 

На этот раз Эриксон не взял с меня плату, и я хотел преподнести ему подарок, чтобы выразить свою признательность. В те времена у меня не было достаточно денег, чтобы позволить себе обширное обучение. Его стиль состоял в том, чтобы не взимать плату с тех пациентов или студентов, которые не могли себе этого позволить.

Эриксон любил резьбу по дереву. У него была обширная коллекция деревянных поделок, изготовленных индейцами племени сери, живших в пустыне на северо-западе Мексики. Итак, я подарил ему деревянную резную фигурку. Основание, представляющее сплавной лес, не было закончено. Верхняя часть фигурки изображала голову утки. Когда я преподнес ему этот подарок, он взглянул на сплавной лес и взглянул на меня. Потом сказал: «Что-то проявляется».

Пример 2

Несколько лет спустя, на Рождество, Эриксон подарил мне деревянную сову. Я поблагодарил его: «Очень мудрый подарок, доктор Эриксон». Его символизм не пропал.

Пример 3

Когда закончилась одна из наших встреч в 1974 году, Эриксон, сидя в своей коляске, отчаянно пытался преодолеть уклон между внутренним двориком и домом. Я ринулся помочь ему, искренне пытаясь быть ему полезным, однако он отклонил мои услуги, многозначительно сказав: «Следует использовать свои собственные силы, потому что знаешь, с чем имеешь дело». После этого он продолжал толкать коляску в сторону дома. Он увидел возможность обучить меня и воспользовался ею.

Пример 4

В двух известных мне случаях Эриксон «случайно» забывал на своем столе раскрытые папки с историями болезни, чтобы пациенты могли бросить на них взгляд. Его заметки, как правило, были разделены значительными промежутками. Пациенты смогли прочитать: «Продвигается хорошо!»

Пример 5

Мне казалось, что Эриксон даже телефонные звонки использовал. Он часто отвечал на звонки во время учебных семинаров, которые устраивались в его офисе. Затем продолжал свой ход мысли именно с того места, где закончил. Возвращение к отправной точке в такой манере — это техника структурированной амнезии (Erickson & Rossi, 1974), направленная на то, чтобы вызвать потерю непосредственного воспоминания о вклинившемся эпизоде. Мне казалось, что, отвечая на звонки в ходе встречи, он хотел обратить на это внимание присутствующих и, возможно, продемонстрировать пациенту или студенту его способность к амнезии. (Замечание: Эриксон использовал эту технику только в своем офисе на Хэйворд-Стрит, который занимал последние 10 лет своей жизни. В той комнате, которую он занимал на Сайпресс-Стрит с 1949 по 1969 гг., у него не было телефона.)

Пример 6

Эриксон проводил психотерапию, оставляя свои автографы на книгах. Каждый автограф был обращен к личности получающего его, и многие из них заключали в себе терапевтическое намерение. Вот некоторые из памятных автографов, написанных для меня: 1) «В каждую жизнь должно прийти некое замешательство… а также некоторое просветление». Эриксон перефразировал известную строчку из Лонгфелло, которую часто цитировала его мать. Мой первоначальный контакт с ним привел меня в замешательство, и было приятно узнать, что за ним, возможно, последует просветление. 2) «За каждым углом следует ожидать нечто неожиданное». Достаточно полезное предостережение для тех, кто склонен полностью полагаться на сознательное планирование. 3) «Одно из великих чудес мира — открыть глаза». Неплохой совет для того, кто полагается только на свой слух. 4) «Просто еще одна книга, чтобы прибавить кудрей на вашей голове». Эриксон знал, что я люблю кудрявые волосы. Для него было характерно «пристегивать» свою терапию к тому, что ценил пациент или студент. 5) Эриксон написал предисловие к «Изменению» Вацлавика, Уикленда и Фиша. Он подписал его: «Май 1974. Джеффу Зейгу. Оглянитесь на последние десять лет и отметьте изменения». Это был полезный, мудрый совет для того, кто спешил достичь мастерства. Эриксон пытался пробудить осознание ценности процессов развития.

Очевидно, что Эриксон не ограничивал свою психотерапию лишь вербальными комментариями в своем офисе. Он постоянно работал, стремясь довести свое влияние до максимума. Эриксон был исключительно уверен в эффекте своей коммуникации. Казалось, что он преуспевал в поиске новых возможностей создания воздействующей коммуникации, используя аспекты окружения. Помимо использования контекста, он также применял другие формы косвенного предписания.

Использование косвенного предписания

Характерным аспектом подхода Эриксона служило его использование косвенного предписания. Иногда он мог быть вполне прямолинеен но, как правило, использовал косвенный путь. Как это ни парадоксально, косвенное предписание часто является самым прямым методом для побуждения к изменению.

Один из аспектов косвенного подхода Эриксона состоял в том, что он структурировал истории так, что они оказывали влияние на нескольких уровнях. В учебной ситуации его случаи служили не только интересными примерами хорошей психотерапии. Часто они относились к другим психологическим уровням.

Например, мы с Полом и еще один студент находились в Фениксе, чтобы обучаться у Эриксона. Мы бессознательно соперничали, добиваясь внимания Эриксона, и, конечно, он это заметил. Эриксон резко оборвал ход своей мысли и рассказал нам историю о его конкуренте с Востока, который приехал навестить его и захотел войти в транс (см. Rosen, где имеется полное описание случая). Эриксон использовал технику левитации руки и сказал: «Хорошо. А теперь посмотрите, какая рука поднимается быстрее».

Один из нас спросил, не намекает ли эта история на конкуренцию среди нас. Эриксон признал, что почувствовал конкуренцию и отметил: «Я, безусловно, не хотел никакой конкуренции». Тем самым он подразумевал, что конкуренцию можно направить в другом направлении.

Таким образом, он комментировал и косвенно проявлял эмпа-тию. Эриксон не часто проявлял эмпатию в роджерианском смысле. Он не стал бы говорить: «Кажется, вы ощущаете потребность в конкуренции». Вместо этого его история обращалась к идее конкуренции и к идее изменения ее направления.

Когда он рассказывал свою историю, мы еще не признали конкуренцию, но уловили его сигнал. Когда мы прямо обсуждали с ним идею нашей конкуренции, он был полностью готов вести разговор открыто. Его стиль не допускал, чтобы проблемы оставались на бессознательном уровне.

Вежливость служила одной из причин, по которой он прямо не поднял идею конкуренции. Он реагировал на том же уровне опыта, на котором тот был представлен. Начни мы открытый разговор о конкуренции, то пришли бы к тому же. Однако Эриксон верил в целостность бессознательного и относился к нему с почтением. Казалось, что он следовал правилу: если что-то выражается бессознательно — реагируй соответственно; если выражение происходит сознательно — веди обсуждение открыто.

Косвенное предписание в письменной форме

Помимо прочего, Эриксон мог проявлять косвенный подход в своей письменной коммуникации.

Мое знакомство с эриксоновской мыслью произошло при посредничестве Хейли. Я прочитал «Передовую технику гипноза и терапии» (Haley, 1967), и взгляды Эриксона произвели на меня впечатление. Впоследствии, под влиянием прихоти, я написал письмо своей двоюродной сестре Эллен, которая обучалась на курсах медсестер в Туксоне, Аризона. Я писал: «Если тебе доведется побывать в Фениксе, навести Милтона Эриксона. Этот человек — гений».

Эллен отвечала: «Ты помнишь мою соседку по комнате, Роксан-ну Эриксон?» Они жили вместе в Сан-Франциско, и я приезжал к ним несколькими годами ранее. Эллен постоянно шептала мне на ухо, что отец Роксанны — известный психиатр. Тем не менее, я не осведомился о ее фамилии, и это не имело для меня большого значения.

Итак, я написал Эриксону и Роксанне, спрашивая, не мог бы я приехать в Феникс на учебу и посмотреть, как он работает с пациентами.

Вот отрывки из письма от 9-го ноября 1973 г.

Дорогой мистер Зейг!

Я был весьма польщен Вашим письмом. Я был бы рад встретиться с Вами, то те один-два пациента, что я принимаю в день не стоят Вашего внимания. Кроме того, я не смогу использовать их в целях Вашего обучения. Помимо этого, мое общее физическое состояние значительно пошатнулось, и я не в состоянии обещать Вам час общения в течение двух дней подряд.

Хотелось бы посоветовать Вам, чтобы, читая мои работы, Вы уделяли внимание межличностным взаимоотношениям, внутриличностным взаимоотношениям и эффекту «снежного кома», сопровождающему изменение в поведении…

Есть еще одна вещь, которую мне хотелось бы подчеркнуть. Я хотел бы убедить Вас в том, что специальный язык, многословие, указания или внушения — все это в высшей степени не важно. Действительно важная вещь — это мотивация к изменению и осознание того, что никто не знает своих истинных способностей.

Искренне Ваш, Милтон Г. Эриксон.

Я был поражен комментариями Эриксона и тем, что этот значительный человек нашел время, чтобы ответить мне лично. Я не был особо настойчивым человеком, но письмо заинтриговало меня. Я написал, что понимаю, что он болен, но был бы весьма признателен ему за любое количество времени, которое он смог бы уделить мне.

Эриксон назначил время для моего визита.

Два года спустя я размышлял над изначальной коммуникацией Эриксона. Он сомневался по поводу идеи моего приезда в Феникс; было необходимо, чтобы я прореагировал повторно. Эриксон взял меня в свои ученики только после того, как я проявил «действительно важную вещь», а именно, мотивацию!

Использование историй для улучшения запоминания

Истории Эриксона оживляли простые идеи. Дело не только в том, что концепции лучше запоминаются, когда они представляются в форме истории (Zeig, 1980a), но и в том, что истории привносят энергию в терапевтическую ситуацию. Я научился этому у Эриксона, поскольку своими историями он помог мне изменить собственную жизнь.

В 1978 году я переехал в Феникс. Временами я консультировался с Эриксоном по поводу моих профессиональных или личных затруднений. Однажды я сказал ему, что меня тревожит нервная привычка застенчиво улыбаться в самый неподходящий момент. В ответ он рассказал мне историю о своих руках. Эриксон сказал, что в детстве сломал указательный палец правой руки и повредил ноготь. Теперь, когда ему хотелось взять что-нибудь ценное, он брал это, не прибегая к помощи указательного пальца. Но если это было нечто, не представляющее цены, он обязательно использовал указательный палец. Эриксон рассказал, что у него была студентка, знавшая об этой привычке. Однажды она протянула ему свое «бриллиантовое» обручальное кольцо. Эриксон взглянул на кольцо и краем глаза увидел, что женщина покраснела. Затем он опустил взгляд на свою руку и понял, что держит кольцо указательным пальцем. (Другими словами, бриллианты были фальшивыми, и она это знала.)

В этом заключалась суть совета, который дал мне Эриксон. Я покинул его офис в смущении. Потом все обдумал и решил, что, обсуждая случай с бриллиантовым кольцом, он как бы говорил мне, что моя проблема не настоящая. Я начал думать об этиологии своей «проблемы», возможно, потому что Эриксон говорил об этиологии своего собственного паттерна. Как бы то ни было, терапия сработала. Я перестал застенчиво улыбаться.

Истории Эриксона помогали мне снова и снова. Как-то в начальный период моего обучения, я сказал Эриксону, что боюсь транса. Он спросил меня, почему, и я ответил: «Не знаю. Возможно, боюсь потерять сознание».

Эриксон сказал, что приведет мне несколько примеров. Он рассказал о мальчике, который пошел на охоту вместе с отцом. Мальчик обожал охоту на оленей, пока ему не исполнилось шестнадцать, и отец заявил, что его сын уже достаточно взрослый, чтобы ходить на охоту самостоятельно. Парню дали ружье, и он подстрелил оленя. От неожиданности он задрожал и побледнел.

Далее Эриксон рассказал историю о конкурсе красоты: победительница конкурса Мисс Америка плачет и дрожит. Затем он заговорил о родах. Он рассказал о женщине, которая страшилась разрешения от бремени, хотя она понимала, что в течение всей истории человечества женщины без труда выполняли эту задачу.

Впоследствии Эриксон объяснил мне, что в предыдущий день, в ходе сеанса, я то входил в транс, то выходил из него.

Потом я сказал ему, что хочу приобрести «опыт якорения», чтобы можно было понять, как использовать гипноз. Он рассказал мне еще две истории.

Первая — о бейсбольном игроке, пропустившем мяч, когда «заякорил» сам себя. Вторая — про студента медицины, который семь лет провел на первом курсе медицинской школы. Когда его спрашивали о том, что такое дельтовидная мышца, он пересказывал содержание учебника, буквально, начиная с первой страницы. Он возвращался к первой странице, потому что ему нужно было заякорить себя.

Потом Эриксон взглянул на меня и произнес: «Ты хочешь обладать способностью использовать гипноз в различные периоды времени. Ты входишь и выходишь, позволяя этому случиться». Последствия этих историй сказались на расширении возможности использовать мои гипнотические способности; больше я не опасался неблагоприятных реакций на гипноз.

Истории подобного типа легко интерпретируются. В основном, Эриксон переопределял мой страх «потери сознания» и позволял мне примириться с тем, что часть начального процесса обучения может включать нежданные эмоции. По сути, эта техника переопределения давала простор для более позитивной интерпретации «потери сознания» (подобные чувства обычно возникают после триумфа) и негативной интерпретации необходимости в «якоре». Однако, если подвергать эти истории излишнему анализу, часто утрачивается гештальт. Целое больше суммы составляющих его частей.

Истории Эриксона помогли мне и еще в одном случае. Когда в 1976 году я приехал в Феникс, у моего отца был коронарный приступ. Мать не могла связаться со мной, поскольку я только что перебрался в Феникс и не имел постоянного места жительства. Поэтому она послала телеграмму Эриксонам.

Когда я пришел за телеграммой, Эриксон рассказал мне историю о своем отце, которую я перескажу так, как помню. Она подробно описана Розеном (1982а).

Эриксон сказал, что его отец испытал первый коронарный приступ, когда ему было около восьмидесяти. Он очнулся в больнице маленького городка в Висконсине и взглянул на доктора, который сказал ему: «Мистер Эриксон у вас серьезная коронарная недостаточность. Вам придется провести в больнице пару месяцев». Мистер Эриксон ответил: «Я не располагаю парой месяцев. Через неделю меня здесь не будет». Через неделю он был выписан из больницы.

Прошло несколько лет, и у мистера Эриксона случился очередной приступ. Он очнулся в той же больнице, увидел того же доктора, тяжко вздохнул и произнес: «Только не еще одну неделю».

Несколько лет спустя у мистера Эриксона случился еще один коронарный приступ. Когда он пришел в сознание, он сказал доктору (тому же самому): «Знаете, док, я немного старею. Я полагаю, мне следует побыть в больнице недельки две».

Когда ему уже было за девяносто, мистер Эриксон пережил еще один коронарный приступ. Когда болезнь отступила, он сказал доктору: «Знаете, док, я думал, что этот четвертый приступ меня доконает. Но теперь я начинаю терять веру в пятый».

Когда ему было девяносто семь с половиной лет, мистер Эриксон собрался на прогулку с дочерьми. Сев в автомобиль, он понял, что забыл шляпу, и вернулся за ней домой. Некоторое время спустя обе сестры отметили для себя: «Вот оно, должно быть, и пришло». Действительно, мистер Эриксон умер в результате церебрального кровоизлияния. Эриксон прокомментировал это так: «Он был прав, потеряв веру в пятый». Затем он посмотрел на меня и сказал: «По-настоящему важная вещь — мотивация вашего отца».

Я действительно оценил помощь Эриксона, а драматический аспект этого рассказа сделал его запоминающимся и эффективным. Я столкнулся с конфликтом в области моей ответственности перед семьей. Его история выстроила перспективу и помогла мне выработать курс поведения. Кроме того, следует отметить контекст: Вмешательство Эриксона не было ответом на мои проблемы; я не просил его о помощи. Это был стиль Эриксона: если вы находились рядом с ним, он имел право осуществлять гипноз и психотерапию. Кому-то это может показаться неэтичным и манипулятивным, но для Эриксона это был вопрос социального этикета. Он реагировал на ситуацию самым значимым из возможных способов. Реципиент коммуникации был волен реагировать на нее в желаемой для него степени.

В истории об отце Эриксон выразил свой взгляд на то отношение, которое люди должны проявлять к смерти и болезни. Как свидетельствуют обстоятельства его смерти, он не был лицемером; он смоделировал те принципы, которых придерживался.

Моделирование смерти

Воскресным утром 23 марта 1980 года Эриксон слег от сильной инфекции. Он находился в полукоматозном состоянии вплоть до 23.00 вторника и умер в присутствии миссис Эриксон и дочери Роксанны. Пока он находился в таком состоянии, члены его семьи успели прилететь в Феникс.

Пребывая в больнице, Эриксон проявлял некоторые реакции, но только по отношению к членам семьи. Когда они разговаривали с ним, его веки часто подрагивали.

Его манера умирать соответствовала его образу жизни. Эриксон гордился тем, что его отец умер, когда отправился что-то сделать, и его собственная смерть представляла собой нечто подобное. Эриксон только что закончил недельный семинар, и студенты уже приехали на семинар, который должен был состояться в понедельник. Пребывая в больнице, он явным образом боролся за свою жизнь. У меня было такое чувство, что он так и не сдался. Казалось, он боролся за каждый возможный вздох, а потом делал еще один.

После похорон Эриксона мы пошли в его дом на ужин. Все обошлось без преувеличенной скорби. Эриксон всегда говорил, что жизнь существует для живых и нет нужды в глубокой скорби.

Эриксон часто прибегал к задиристому юмору, чтобы развеять чувства, связанные со смертью. Однажды, когда я выразил озабоченность его ухудшающимся здоровьем, он, перефразируя Теннисона, заметил: «Пусть смолкнут все стенания у стойки, когда корабль мой в море отплывет». Он также шутил, что умирание — это последнее, что он намерен совершить (ср. Rosen 1982a; также Rosen, 1982b). Его позиция была такова: «Мы все начинаем умирать, когда рождаемся. Некоторые из нас проворнее других. Почему бы не жить и не наслаждаться — ведь ты можешь очнуться мертвым. Ты даже не будешь знать об этом. Но тогда кто-то другой будет печалиться. А до тех пор живи и наслаждайся жизнью».

По другому случаю он произнес нараспев: «Хочешь хороший рецепт долголетия? Всегда будь уверен в том, что проснешься утром. А гарантировать это можно, только если будешь выпивать на ночь много воды» (Zeig, 1980a).

Эриксон обратился с просьбой к одной группе студентов, чтобы на смертном одре ему рассказывали анекдоты. К сожалению, я узнал о его просьбе слишком поздно.

Запоминающиеся фразы и аналогии

Истории — не единственный метод для запоминания. Воспоминания могут быть «помечены» через необычные афоризмы, речевой оборот или простые аналогии. Вот несколько примеров:

Когда мы готовили Первый международный конгресс по Эриксоновским подходам к гипнозу и психотерапии, Эриксон высказал предположение, что я, возможно, приобрету широкую известность в области гипноза и смогу стать чиновником в профессиональном сообществе. «Хотите знать, как выбиться в верхи организации?» — осведомился он. «Еще бы!» — ответил я." Тащите людей за собой вверх", — пояснил Эриксон.

Я присутствовал на загородной профессиональной встрече, где со мной обращались гнусно и по адресу Эриксона высказывались очень неуважительно. Я был удивлен тем, что случилось. Мне было обидно за Эриксона. Я неохотно и с некоторой тревогой позвонил ему, чтобы рассказать о происходящем. Это не огорчило его, он хихикнул и сказал: «Добро пожаловать в мир взрослых!»

По некоторым поводам он говорил:"Проблемы — грубая пища жизни. И любой солдат, который сидел на пайке типа"К", знает, насколько важна грубая пища для режима питания" (см. Zeig, 1980а). Подобным образом он предлагал: «Творите себе свое счастье, а невзгоды всегда сами вас найдут». Кроме того:"Обращаться адекватно с хорошим, равно как и с плохим — вот истинная радость жизни". Другому студенту он заметил: «Психотерапия начинается дома». Юной дочери своего коллеги: «А не обидно быть такой привлекательной?» Студенту: «Счастье — это одаренность ценностью всех вещей, которые имеешь» (Thompson, 1982). Коллеге, Мэрион Мур: «Гипноз — это жизненно важные взаимоотношения в одной личности, стимулируемые теплом другого». 

Косвенное предписание с использованием аналогий 

Однажды Эриксон подарил мне маленький совет в форме довольно милой аналогии. К сожалению, мне еще придется освоить его полностью, но эту аналогию я эффективно использовал при работе с некоторыми пациентами.

Я объяснил Эриксону, что работаю очень напряженно, и попросил у него помощи. Он поговорил со мной о своей собственной жизни. И рассказал, что в те времена, когда работал в больнице Элоиз в Мичигане, он сожалел, что не может проводить достаточно времени со своей семьей.

Затем Эриксон привел мне пример. «Когда человек садится за обеденный стол, ему, вероятно, захочется коктейля. Потом он может попробовать закуски. После этого, возможно, — прохладительный напиток. За этим может последовать салат, а потом — основное блюдо — мясо и овощи. После этого будет десерт. А закончится все кофе или чаем». Эриксон взглянул на меня и сказал: «Человек не может жить на одном протеине».

Склад ума Эриксона побуждал его представлять идеи, элиминируя шаг из ситуации. Метод элиминированного (исключенного) шага — это суть косвенного наставления.

Мне хотелось услышать совет: «Не работай так напряженно». У него, собственно, не было большого выбора. Он мог бы сказать: «Послушайте, не работайте так напряженно». Однако Эриксон дал этот совет в форме аналогии, что сделало идею запоминающейся и живой.

Использование слов для запоминания

Он использовал не только истории, аналогии и фразы, чтобы обеспечить запоминание. Он также применял особые слова. Как было отмечено ранее, Эриксон изучал словарь с ранних лет. Осознание множества значений слов служило краеугольным камнем его косвенной техники.

Во время учебных семинаров он постоянно испытывал меня историями, чтобы повысить мою гибкость. Как-то он взглянул на меня и произнес: «Вы косны». Я задумался. «Хорошо, по сравнению с Эриксоном, я косный». Впоследствии я обдумывал эту коммуникацию. «Косный» могло относиться как к позе моего тела, так и к складу моего ума. Когда люди входят в транс, их поведение фиксировано и отличается косностью. Эриксон знал, что я подвергал сомнению свою способность входить в транс. Я полагаю, его колкость насчет косности была палкой о двух концах.

Замечательный пример того, как Эриксон использовал слова в качестве инструмента, содержится в его статье «Метод, применяемый для формулирования сложной истории с целью наведения экспериментального невроза у гипнотического субъекта» (Erickson,

1944). В ней он дает обоснование каждому слову, выбранному для наведения транса.

Косвенное предписание, направляющее ассоциации

Истории, фразы и аналогии не просто вносят энергию в терапию и делают идеи запоминающимися; они также используются для того, чтобы направлять ассоциации. Проблемы часто порождаются бессознательными ассоциациями. Если проблемы порождаются на уровне ассоциаций, то чаще всего именно на этом уровне их лучше всего изменять. Истории можно использовать для того, чтобы придавать другое направление ассоциациям внутренней жизни пациента. Простое обсуждение ситуации не всегда терапевтично.

Я вспоминаю, как Эриксон заставил меня бросить курить трубку. Я был заядлым курильщиком, а он не одобрял курения. А я, на некотором уровне, явно одобрял это занятие. В те времена курение соответствовало моему образу «молодого психолога».

Эриксон увидел, что я курю трубку на заднем дворике его дома. (Я никогда не курил в стенах его офиса.) Когда я вошел для продолжения беседы, он рассказал мне длинную, веселую и извилистую историю о своем друге, курившем трубку. Насколько я помню, его друг выглядел нелепо, не только куря трубку, но даже когда набивал ее табаком.

Я думал: «Я курю трубку несколько лет и не выгляжу нелепо». Эриксон продолжал рассказывать мне, как нелепо выглядел его друг, когда вытряхивал табак из трубки; он выглядел нелепо, когда поджигал табак; он выглядел нелепо, потому что он не знал, куда девать свою трубку; потому что не знал, как ее держать.

Клянусь, эта история продолжалась час. Я не мог себе представить, что существует столько разных способов выглядеть нелепо. Все это время я думал про себя: «Зачем он рассказывает мне эту историю? Я не выгляжу нелепо».

Вскоре после встречи я покинул Феникс, чтобы возвратиться в окрестности Сан-Франциско, где я жил. Когда я достиг Калифорнии, то сказал себе: «Я больше не курю». Я навсегда отказался от трубки. Избавился ото всех своих дорогих трубок и зажигалок.

Я отреагировал на предписание Эриксона. Я, безусловно, не хотел выглядеть нелепо в его глазах. Более того, его техника представляла собой разрушение паттерна; он соединил идею нелепости с курением трубки. Впоследствии курение трубки никогда не представлялось мне привлекательным.

Косвенная конфронтация

Косвенную технику можно использовать не только для руководства, но и для конфронтации. Вот два примера.

Эриксон был заядлым читателем, однако, когда его зрение ослабло, он стал смотреть телевизор. Эриксон любил передачи о природе и часто в ходе обучения и терапии использовал заимствованные из них метафоры. Однажды я попытался задать ему вопрос в то время, когда шла одна из его любимых программ. Он сказал, что ограничен пределами дома и для него эти передачи — единственный способ выбраться наружу. Заметив, что я внимательно его слушаю, он произнес нараспев: «Если я пропускаю передачу о природе, я злюсь». Я сказал: «Ухожу».

Даже в конфронтации Эриксон использовал косвенное предписание. Он одновременно устанавливал некоторые границы, обучал меня и пытался найти уникальный способ, чтобы донести свое сообщение.

Незадолго до смерти Эриксон спросил меня, сколько я беру за час терапии. Сам он в то время брал 40 долларов в час. Я ответил: «Сорок долларов». Он переспросил: «Тридцать пять?», как если бы не услышал. Я уточнил: «Нет. Сорок долларов». И он снова осведомился: «Тридцать пять?» Я сказал: «Понял».

Дело не в том, что он не мог быть язвительным или способным на прямую конфронтацию. Например, мне известно несколько случаев, когда Эриксон велел не подходящим друг другу парам развестись. Он стремился к использованию техники, наилучшим образом приспособленной для побуждения к желаемой реакции.

Резюме

Эриксоновская терапия часто напоминала подход старого доброго лекаря. Он предлагал простое, толковое средство, использовал «элиминированный шаг», и оно становилось живым и слышимым. Таким образом, пациент мог отреагировать на предписание. Дело не в том, что в совете присутствовала какая-то особая глубина. Не создавалось впечатления, что Эриксон говорил что-то чрезвычайное о человеческой личности. Однако там, где большинство терапевтов были погружены в свои динамические формулировки, Эриксон прибегал к очевидному и изобретал наиболее эффективные способы, чтобы использовать его в терапевтических целях.

Непосредственная супервизия

Эриксон был необычным супервизором, чьи инструкции, как и терапия, были основаны на «элиминированном шаге» здравого смысла. Его техника супервизора была настолько же уникальна, как и его техника терапевта и учителя. Приведу несколько примеров.

Пример 1

Оставив частную практику, Эриксон присылал некоторых пациентов ко мне. У одного из них была своеобразная фобия загрязнения. Как только пациент видел на чем-либо белый порошок, он навечно испытывал фобию к этому объекту и избегал его, буквально терроризируя своих знакомых и родственников. Например, однажды он увидел белый порошок на экране телевизора, и, поскольку не мог до него дотронуться, его жене и дочери пришлось включать и выключать телевизор и переключать для него каналы.

На первом сеансе я получил историю и описание проблемы пациента. Затем я позвонил Эриксону и попросил его быть моим супервизором. Он согласился встретиться со мной. Я пришел к нему и в высшей степени подробно рассказал ему об этом пациенте. Я спросил его, как бы он работал с подобной проблемой, и его совет был прост. Он стоически сказал: «Пошлите его в Канаду». А затем добавил: «На самом деле, пошлите его в северную Канаду».

Эриксон предупредил, что этот пациент может стать агрессивным: ему может прийти в голову мысль, что кто-то намеренно обсыпает предмет белым порошком, чтобы испачкать его.

Эриксону больше нечего было сказать. Я не принял его совет по поводу Канады, поскольку не понял, что он имел в виду. Однако я был настолько осторожен, что провел с этим пациентом лишь еще один сеанс. По сути, я дал ему поведенческую технику разрушения паттерна и рассказал, как ее применять. Поскольку у этого человека наблюдалась специфическая динамика, я хотел, чтобы он зависел от себя самого, а не от моего воздействия. Я велел ему не устанавливать со мной контакт, независимо от того, сработает или нет предложенная мною терапия. Я оставил все на его усмотрение.

Иногда после терапии я размышлял над советом Эриксона. Наконец, я понял его. Когда Эриксон изначально давал мне совет по поводу данного случая, я был слишком ошеломлен его короткой, бесстрастной репликой, чтобы сразу понять, о чем он говорит. Кроме того, когда ты живешь в засушливой местности Феникса, очень легко забыть о погоде на северных широтах. Эриксон предлагал реальную (in vivo) десенсибилизацию! Я полагаю, что Эриксон не имел в виду, что я буквально пошлю этого человека в Канаду. Скорее, он направлял меня к тому, чтобы искать контексты, в которых проблема не могла бы существовать. В то же время, он предлагал, чтобы я рассчитывал на собственные ресурсы, а не на его советы.

Пример 2

Приведу еще один случай, который Эриксон передал мне. Он работал с четырьмя поколениями семьи: встречался с дедом, отцом, двумя сыновьями и с семьей одного из сыновей. Он направил ко мне жену одного из сыновей, страдающую от депрессии. Эриксон рассказал мне о паттерне несостоятельности, который был характерен для мужчин семьи, и объяснил, что ее муж был прямолинейным, равнодушным и эмоционально невыразительным. Отчасти депрессия его жены объяснялась эмоциональной отчужденностью ее мужа.

В ходе курса лечения я несколько раз консультировался с Эриксоном. Был момент, когда эта женщина собралась продать свой бизнес. Я не считал, что это хорошая идея, и посоветовался с Эриксоном. Он велел мне сказать ей: «Берегите бизнес, потому что он дает хороший пример для детей». Его совет был направлен в цель. До этого он видел женщину лишь однажды, но понял ее ценности. Одна из главных идей в ее жизни состояла в том, чтобы служить хорошей моделью для своих детей.

В ходе последующей терапии я помог жене, хотя в недостаточной степени. Я снова обсудил ситуацию с Эриксоном. Он ответил историей. Это была история об индейцах сери, которые занимались резьбой по дереву. Эриксон пояснил, что сери были очень бедны и имели лишь примитивные инструменты. Целый день рыбной ловли приносил им лишь одну-две рыбы на все племя. Ночью они выходили в пустыню и спали под звездами.

Он объяснил, что сери навестил один антрополог, который впоследствии стал его личным другом. Этот человек заинтересовал индейцев резьбой по железному дереву, в изобилии произраставшему в пустыне Соноран. Сери стали вырезать фигурки диких животных, которые были им известны. Они не использовали моделей — резали по памяти. Они пользовались примитивными орудиями — океанским песком — как наждачной бумагой, гуталином — как краской.

Их поделки стали исключительно популярными, а сами сери — богатыми. Теперь они смогли покупать рыболовные сети и пикапы. Сери закидывали свои сети в океан и вытаскивали кучу рыбы для всего племени. Эриксон продолжил свой рассказ, заметив: «А потом они, бывало, залезали в свои пикапы, выезжали в пустыню и спали под звездами».

Это был совет Эриксона. И снова мне пришлось провести некую мыслительную работу, чтобы дойти до сути, однако сообщение прояснилось: некоторые люди изменяют обстоятельства своей жизни, но на самом деле они вправе не менять свои установки или поведение. Если бы Эриксон просто сказал: «Знаете, некоторые не меняют свое поведение, даже когда изменяются обстоятельства их жизни», я бы этого не запомнил. Он сделал мысль запоминаемой, вплетя ее в драматическую виньетку «элиминированного шага».

Порой я также проводил семейную терапию, используя прием, которому научился у Эриксона. Он рассказал мне о технике, которую применял для того, чтобы наладить контакт и общение в эмоционально отчужденных семьях. Обычно он просил членов семьи по очереди зачитывать из газеты колонку Энн Лэндерс. Им надлежало это делать каждый вечер за обеденным столом в течение года. Письма следовало читать, однако ответы нужно было откладывать до семейного обсуждения (при условии, конечно, что многие советы могут быть не вполне внятными, не обязательно верными, представляющими единственное решение или относящимися ко всей семье в целом). Эриксон говорил, что если читать Энн Лэндерс в течение года, вы столкнетесь с полным диапазоном человеческих проблем.

Я использовал эту технику в нескольких случаях. Великолепный способ направить семью в сторону более тесного контакта и обсуждения нравственных тем.

Пример 3

У меня был сложный шизофренический пациент, и я попросил совета у Эриксона. Эриксон спросил, любит ли пациент музыку. Узнав, что пациент склонен к музицированию, он произнес: «Хорошо, если пациент играет на пианино, пусть разучит песню, используя одну неправильную ноту». Поскольку пациент играл на гитаре, я предложил ему разучить песню, вставив один неправильный лад.

Совет был вполне разумным, потому что он символизировал действия шизофренических пациентов: они проживают свою жизнь, слегка нарушая тональность. Но для того, чтобы сыграть песню вне тональности, сначала ее следует верно разучить. Я часто использовал этот метод в своей работе с шизофреническими пациентами.

Пример 4

Пациентка с острыми, истерическими психотическими эпизодами (см. главу 1) страдала от изредка происходящих слуховых галлюцинаций. Эриксон посоветовал мне, чтобы я продолжал его технику, заставляя женщину записывать все, что говорят голоса. Это было благотворное испытание (ср. Haley, 1984), сыгравшее роль эффективного разрушения паттерна.

Пример 5