Приложение 3. Милли Партон

Приложение 3. Милли Партон

Во-первых, я не пациентка. Моя тетушка и дядюшка привели меня сюда два дня назад. Я вполне уверена, что у моей тетушки были добрые намерения. Она полагала, что мне требуется какое-то лечение. А какое — не имею ни малейшего понятия. Пока я была там, они поселили меня в Белльвью в Нью-Йорке. Последние три года я там выживала и проживала. Я бы сказала, что по большей части выживала, потому что все это время мой муж находился на службе. Я приезжала домой и находилась там с тетушкой или дядюшкой, пока муж не уволился. Он находился в больнице в течение двенадцати недель.

Я очень люблю мою тетю и моего дядю. Как я уже говорила, я уверена, что у них добрые намерения. Мой дядя Вальтер немецкого происхождения. Мою мать звали Бонни Скейт. Она была одной из трех девочек. Раэ — младшая, а средняя — Джун. У нее была дочь… Нет, полагаю, две дочери — не уверена. У нее, во всяком случае, была одна дочка, у Джун — Крис. А у Раэ детей не было. Я — дочь Бонни, и моя мать умерла при моем рождении. Я родилась в больнице Палмер в Детройте, Мичиган.

Мой дядя вырастил меня, он был очень добр ко мне. Я была счастлива там, пока не повзрослела. А потом… знаете, я думаю, что каждый вступает в тот возраст, когда хочется иметь свой дом. В этом нет ничего дурного или противоестественного, ведь правда? Но они относились ко мне как собственники и не разрешали бывать с Джоном по какой-то непонятной причине. Они никогда его не видели. По крайней мере, я не думаю, что они когда-нибудь видели мальчика. Но впоследствии я выяснила, что видели. Они пытались разлучить нас и не одобряли этого. Вы понимаете?

Меня никогда не удочеряли официально. Свидетельство о моем рождении находится здесь, в Детройте, в управлении здравоохранения, и в нем написано: «Младенец Партон». Я выяснила, что должна была носить имя Кэролайн, однако прохожу под именем Милли. Кэролайн мое среднее имя. Понимаете? Однако во время своей деловой активности я работала под именем Милли. Я начала работать в семнадцать лет и пользовалась фамилией моего приемного отца, Бунтиг. Это немецкая фамилия. Я не знаю, что дурного в том, чтобы носить немецкое имя. Но, похоже, что, как только в этой стране начинается война, для людей с немецкими именами наступают дьявольские времена. И мне определенно просто хотелось бы знать, почему! Три года назад в Нью-Йорке со мной произошла неприятность, когда началась война, — и все из-за моей фамилии. Поэтому Джон изменил ее, и мы стали мистером и миссис Джон Т. Филлипс. Джон более известен мне как Джек — мой муж, если вы не возражаете. Он замечательный. Он — в медицинской части. Он был, следовало бы сказать, но сейчас его восстановили, я уверена.

Он был уволен как негодный к службе. Вы, конечно, знаете, что это значит! Почему, я не знаю: он не психоневротик и никогда таковым не был. Очевидно, что армия продержала его в больнице в Чикаго двенадцать дней или это сделал кто-то другой, и у меня есть смутная мысль, кто это мог быть. Это были мои приемные родители, которые имели к этому какое-то отношение, или мой дядя. Боб Херман, адвокат из Детройта. Он имел к этому огромное отношение. Он никогда не любил меня даже как ребенка, и Крис тоже. Я не знаю, что он сделал — ничего определенного. Знаете, надо иметь доказательства, прежде чем обвинять людей. Я просто не знаю, однако говорю вам следующее: «Где-то что-то не так!»

Я просила его о помощи, когда была в Белльвью. Я попросила Судью увидеться с моим дядей, и Судья сказал мне, что я могу повидать своего дядю. Но я его так и не увидела. И я просила увидеться с лейтенантом Фоксом на армейском призывном пункте, куда я пошла и поступила на службу, и я находилась в самоволке с 28 сентября. И Судья сказал мне, что я могу увидеться с лейтенантом Фоксом. Знаете, что произошло? Они послали меня в Белльвью и в Рокленд-Стейт в Оранжбурге, Нью-Йорк. Это сделал Судья!

Тем не менее, я вернулась домой. Моя тетя спустилась и приняла меня, и мы остановились в отеле в Бруклине, где я никогда в жизни не была, на две ночи, а потом вернулись в Детройт. И это было примерно… Погодите, который сегодня день, пятница? Мы вернулись, в воскресенье будет две недели. И они меня с тех пор держали связанной в доме практически все время. Теперь я понимаю, почему. Они не хотели, чтобы я виделась с Джоном. Фактически, все свелось к пререканиям. Я имею в виду, что мы вели регулярную — что мне еще сказать — борьбу по этому вопросу в квартире, которая, несомненно, помещалась на верхнем этаже. Итак, они меня туда привезли. Если кому-то требуется лечение, так это моей тетушке. Ей нехорошо, еще со времени ее менопаузы. На левой ноге у нее варикозные вены, и они постоянно распухают, и у нее уже старые проблемы со спиной. У нее качается спина. Вы понимаете, что я имею в виду — вот так? (Пациентка делает жесты руками.) У меня ничего такого со спиной нет. У меня спина прямая, как стрела, — совсем как у моей бабушки. Но ей действительно нужно лечение, но я не хочу, чтобы оно проводилось в месте, подобном этому. Ну, может быть, больничная часть здесь в порядке. Не знаю, я прежде здесь никогда не была. Но я предпочла бы, чтобы ее взяли в Энн-Арбор. Я была здесь два дня. Это все, что я могу вам сказать.

(Пациентка рассказывает о случае с ящиком для льда в том доме, где она жила.)

Ох, мне хотелось бы рассказать вам об этом! Это было ужасно! Вы знаете, как я попала в Белльвью в Нью-Йорке? Это было не так давно. Фактически, я вернулась туда 23 июля 1944 года, потому что Джек был уволен из армии и уехал из Чикаго в Нью-Йорк, а я хотела быть с ним — естественно. В общем, сначала он жил в отеле Манхэттен. Я поехала прямо туда и оставалась там постоянно — за исключением двух недель в отеле Мэдисон. Джек и я жили в этом отеле примерно неделю, когда впервые поженились. До этого мы жили на Бэнк-стрит в Виллидже примерно три дня, но мне было наплевать на Виллидж, поэтому мы перебрались в приличный Манхэттен, в Мэдисон. Естественно, я вспомнила этот отель и вернулась туда, потому что он был гораздо дешевле. Это было на Ист-Сайде. Мне не особо там нравилось. Поэтому я снова переехала в Манхэттен. Потом вернулась домой, потому что Бетти, девушка, которую я встретила в Пэддоке, взяла мой бумажник с единственными у меня фотографиями Джека. Я не уверена, что это была она, но нас в компании было только четверо: Бетти, я и два солдата. Одного солдата звали Робертом Смитом. Он ушел в самоволку и некоторое время был со мной. Мы жили вместе, и он опоздал на корабль. В общем, он пошел под трибунал и потерял свое жалование — двенадцать долларов в неделю, я полагаю, или около того. Вы знаете, что они делают в армии. Я совсем не несла ответственности за то, что он не попал на свой корабль. Он хотел ехать, вы понимаете, но он также не хотел расставаться со мной. Почему — не имею ни малейшего понятия. Знаете, мне этого тоже не следовало бы говорить, потому что он просил меня выйти за него замуж и быть хорошей девочкой, пока он не вернется и все такое прочее, но, в конце концов, я вышла замуж за Джона. Он писал мне в Мэдисон под именем Смит. Он обращался ко мне, как к своей жене — миссис Р. Смит.

Итак, я вернулась в Манхэттен и снова там остановилась, потому что мне уже было наплевать на Ист-Сайд. Мне казалось, я попала к людям, которые мне не очень-то нравились. На Вест-Сайде действительно гораздо приятнее. Этот отель расположен примерно в трех кварталах от Сентрал-Парк, я думаю, совсем рядом. Да, фактически, я знаю, что он в трех кварталах от парка — на 57-й улице. Это одна из самых широких улиц в районе Манхэт-тена. Ну, потом однажды я поговорила с Джоном по телефону. Он обычно работал на корабельных верфях в Манхэттене, и когда у него было немного времени во время обеда, он звонил мне по телефону. Итак, однажды он сказал, что мне следует подыскать квартиру. Он сказал: «Там немного дороговато, тебе не кажется, милая?» И вот я начала искать квартиру. Помните тот ураган? В тот день я искала квартиру — для психиатра ВВС, лейтенанта Рида, который ожидал приезда своей жены и ребенка в следующее воскресенье…