Стэнфордский эксперимент: перезагрузка

Стэнфордский эксперимент: перезагрузка

Провокационный эксперимент принес всемирную известность Филиппу Зимбардо. Впоследствии им было выполнено множество любопытных опытов, написано несколько интересных книг, но большинству психологов он известен прежде всего как автор классического тюремного эксперимента. Немудрено, что и сам он в своих исследованиях и трудах снова и снова возвращается к старой теме. Во время недавнего визита в Москву Зимбардо представил свою новую книгу «Эффект Люцифера: почему хорошие люди совершают дурные поступки». Поводом к ее написанию стали печально известные события в иракской тюрьме Абу-Грейб, где американские охранники в обращении с беззащитными заключенными проявили чудовищную низость и жестокость. Военное командование тогда поспешило откреститься от садистов в погонах, разведя руками: «В семье не без урода…» По мнению Зимбардо, дело вовсе не в моральном уродстве конкретных офицеров. На такое поведение в похожей ситуации способны очень многие (если не все), и его известный эксперимент служит тому убедительным свидетельством.

Оживление интереса к этой проблеме подстегнуло Голливуд к сочинению киноверсии знаменитого эксперимента. (Документальный фильм, снятый самим Зимбардо, давно широко доступен; есть и вольная художественная версия немецкого производства.) А для психологов классический опыт, как в своей процедуре, так и в связи с вытекающими выводами, по сей день служит предметом оживленной дискуссии.

Иной психолог, возможно, на это возразит: «Мне-то какой прок от давнего американского эксперимента? Разве он имеет какое-то значение для того, чем мне приходится заниматься?» Такой ремесленнический подход никак нельзя одобрить. Во-первых, просто-напросто вызывает сомнения профессионализм специалиста, плохо ориентирующегося в той науке, от имени которой он выступает. Психолог, не знакомый с опытами Зимбардо, подобен врачу, не слышавшему про Флеминга и Пирогова, – такой медик вряд ли достоин звания доктора, разве что фельдшера (кстати, от засилия «фельдшерской психологии» в свое время предостерегал еще Выготский, используя именно этот нелицеприятный термин). Во-вторых, результаты классического опыта позволяют любому психологу, в том числе и школьному, определиться с той идейной платформой, на которой базируется его практика. По большому счету, самые важные вопросы, на которые каждому из нас надлежит дать себе ответ: каков человек по своей натуре и, соответственно, какого рода влияние на формирующуюся личность может и должно быть нами оказано? Психологами разных школ предлагаются разные варианты ответа. Для гуманистов, чей подход наиболее наглядно воплощен в трудах Маслоу и Роджерса, в человеке изначально заложено всё самое доброе и светлое, необходимо лишь всячески способствовать реализации этих прекрасных задатков. Представители глубинной психологии более пессимистичны: по их мнению, человек от природы наделен низменными и деструктивными наклонностями, которые необходимо по возможности безболезненно канализировать в приемлемое русло. Сторонники поведенческого подхода отвергают обе эти версии, полагая, что изначально в человеке вовсе ничего не заложено, и каким он станет – зависит от того, что будет ему привито. По сути дела профессиональная позиция любого психолога так или иначе тяготеет к одному из трех названных подходов. В пользу любого существуют серьезные аргументы, однако ж ни один не безупречен.

Опыт Зимбардо неожиданно предложил выход из этих «трех сосен». Ведь полученный результат скорее всего можно истолковать так: в натуре любого человека причудливо переплетаются добро и зло, причем самые добропорядочные граждане не избавлены от латентных низменных наклонностей; как человек себя проявит в реальной жизни – зависит от ситуации, в которую он будет поставлен. Соответственно, необходимо всячески нивелировать такие жизненные ситуации, которые пробуждают в человеке зверя, и культивировать те, которые побуждают вести себя достойно.

Кому-то выводы из Стэнфордского эксперимента могут показаться пессимистическими – не очень-то приятно признать в себе палаческие наклонности, пускай и глубоко скрытые. С другой стороны, практически выводы представляются весьма конструктивными и касаются того, какие условия необходимо создать человеку, чтобы он оставался человеком.

Но в том-то всё и дело, что, оказывается, и результаты классического эксперимента, и выводы из них далеко не бесспорны. И прежде чем на них опереться в своем профессиональном самоопределении, любому психологу необходимо разобраться в их сути.

Экспериментальная ситуация, созданная в свое время Зимбардо, сама по себе настолько драматична, что мимо такого сюжета не смогли пройти деятели шоу-бизнеса. От немецкого художественного фильма «Эксперимент» мурашки бегут по спине, а уж голливудский обещает превратиться в настоящий триллер. (Думается, отечественная версия под названием типа «Психо-Гулаг» могла бы получиться не менее впечатляющей, но до этого у нас никто не додумался.) Англичане пошли по другому пути – создали на основе классического сюжета телевизионное реалити-шоу. Курировать этот проект был приглашен сам Зимбардо, который, однако, приглашение отверг, выдвинув довольно странную мотивировку: мол, по этическим соображениям любая попытка повторить его опыт недопустима. (Любопытно, что многочисленные упреки в неэтичности не помешали Зимбардо все эти годы купаться в лучах славы.) В итоге к организации проекта были привлечены местные психологи – профессор Алекс Хаслам из Университета графства Эксетер и профессор Стив Рейчер из Университета Св. Андрея в Эдинбурге. Памятуя о множестве небезосновательных претензий к этической стороне эксперимента Зимбардо (в наши дни его буквальное воспроизведение действительно невозможно ввиду несоответствия принятому после 1971 г. своду этических норм психологического экспериментирования), организаторы проекта создали специальную комиссию по этике из шести авторитетных общественных деятелей. Поскольку проект планировалось запустить на государственном телеканале Би-Би-Си-1, необходимо было застраховать его от любых претензий этического плана. Лишь после того как авторитетная комиссия, ознакомившись со всеми деталями предстоящего начинания, дала «добро», проект был запущен. Во избежание неловкостей и накладок реалити-шоу, заснятое в декабре 2001 г., вышло в эфир в мае 2002 г. Передача имела широкий общественный резонанс. А 4 года спустя Рейчер и Хаслам изложили ход эксперимента и его результаты в статье в «Британском журнале социальной психологии», вызвав еще более бурную реакцию как в среде психологов, так и широкой общественности. Полученные ими результаты оказались настолько важными, что описание «Тюремного эксперимента Би-Би-Си» было включено в обязательную программу учебного курса по подготовке социальных психологов наряду с классическим экспериментом Зимбрадо (к огромному неудовольствию последнего, но об этом ниже).

В чем же состоял обновленный эксперимент и каковы его результаты?

Несмотря на очевидную аналогию, тюремный эксперимент Би-Би-Си не был, да и не мог быть точным воспроизведением Стэнфордского эксперимента многолетней давности. (Кстати, важнейшим критерием научной достоверности какого бы то ни было экспериментального результата является его воспроизводимость. То есть аналогичный результат должен быть получен любым исследователем при воссоздании той же экспериментальной ситуации. Так вот, опыт Зимбардо никогда и нигде не был в точности воспроизведен, что оставляет сомнения в научной ценности его результатов.)

15 испытуемым, отобранным из 3 тысяч добровольцев, предстояло в течение нескольких дней вести образ жизни обитателей мест заключения. 10 в случайном порядке выбранных «заключенных» просто жили взаперти, соблюдая рутинный тюремный регламент, пятерым «охранникам» надлежало поддерживать порядок. Немаловажно, что никто из испытуемых в своей реальной жизни соответствующего опыта не имел.

Дополнительным условием явилось то, что по истечении трехдневного срока охранникам предстояло выбрать самого лояльного заключенного и принять его в свои ряды. После этого дальнейших перемещений в группах не предусматривалось.

Душевное состояние участников опыта ежедневно отслеживалось клиническими психологами посредством соответствующих замеров. Также всегда наготове были настоящие полицейские офицеры, которым надлежало немедленно пресечь любые опасные действия с чьей бы то ни было стороны.

В результате ситуация сложилась совсем не та, что когда-то в Калифорнии. Охранники не продемонстрировали никакой свирепости, а некоторые в самоотчетах даже признавались, что чувствуют себя неловко в своей роли. Заключенные же, напротив, довольно быстро сплотились, так что даже избранный на третий день перебежчик покинул их ряды довольно неохотно. На 6-й день назрел бунт, который произошел, однако, без всякого насилия и даже сопротивления со стороны охраны. Все участники проекта согласились образовать своеобразную коммуну, в которой роли уравняются. Коммуна, правда, просуществовала недолго ввиду возникших между участниками противоречий – полное равноправие и анархия устроили не всех, и зачинщиками бунта было предложено организовать новую иерархию подчинения. А поскольку новый регламент ими предлагался даже слишком жесткий, эксперимент пришлось прекратить во избежание злоупотреблений.

Филипп Зимбардо остался новым экспериментом крайне недоволен и безжалостно его раскритиковал. По его мнению, постановку, специально заснятую для показа по телевидению, нельзя считать научным опытом. Поскольку участникам проекта известно о постоянно ведущейся видеозаписи, они не могут вести себя естественно, а скорее «работают на камеру». Однако в его собственном опыте видеокамеры тоже были включены, и участники эксперимента с самого начала не могли не отдавать себе отчет в искусственности экспериментальной ситуации. Вообще упрек в неестественности поведения испытуемых может быть адресован любому лабораторному эксперименту, и собственный опыт Зимбардо тут не исключение. Важнее другое – когда продолжительность эксперимента велика, то испытуемые волей-неволей вживаются в созданную ситуацию. Не будучи профессиональным актером, невозможно день за днем 24 часа в сутки «работать на камеру», и это признают практически все участники подобных проектов. Так, Элвин Морфитт, исполнявший роль заключенного в английском опыте 2001 г., в газетном интервью признавался: «Конечно, все мы знали, что участвуем в эксперименте, однако меня не покидало ощущение, что я заперт в самую настоящую тюрьму».

Уязвленный Зимбардо также заявил, что английский эксперимент не отвечает критерию внешней валидности, то есть полученные в нем результаты не согласуются с явлениями реальной жизни. «Никогда и нигде в мире не бывало такого, чтобы заключенные брали в свои руки бразды правления», – утверждает он. Однако сотрудникам пеницитарной системы хорошо известны многочисленные примеры того, как сообщества заключенных создавали своего рода параллельную администрацию в местах заключения, с которой даже реальной администрации приходится считаться. Разумеется, понятно стремление Зимбардо отстоять собственную монополию на истину, но приходится признать, что его позиция весьма субъективна и даже предвзята.

«Гремучая смесь власти и безнаказанности неизбежно порождает тиранию», – считает Зимбардо. По его мнению, результаты его классического эксперимента свидетельствуют: само по себе вхождение в группу, обладающую властью над другими, провоцирует безнравственность и жестокость. Получив в руки кнут, ты рано или поздно обязательно кого-то ударишь. С другой стороны, низведенные в подчиненное положение обречены на душевный упадок и бессильную ненависть к угнетателям. Причем если держатели кнута способны упиваться своей властью бесконечно, то главная мечта угнетенных – любой ценой вырваться из своего незавидного положения или по крайней мере его не ухудшить (напомним, что в Стэнфордской «тюрьме» заключенные отказались поступиться частью бытовых удобств ради облегчения участи жестоко наказанного товарища).

Результаты нового эксперимента побуждают к критическому переосмыслению этих выводов. Планируя свой опыт, Хаслам и Рейчер опирались на теорию социальной идентичности (Теджфел, 1979), согласно которой поведение человека зависит от того, в какой мере он разделяет ценности группы, в которую оказывается включен. Иными словами, согласно этой теории, если в руках у человека оказался кнут, то из этого вовсе не однозначно следует, что кому-то быть битым. А закованный в кандалы не обязательно поникнет в унылом смирении. И среди угнетателей, и среди угнетенных могут оказаться те, кому эти роли совершенно чужды. Поэтому ситуативное объяснение поведения представляется слишком упрощенным и даже попросту неверным.

Таким образом, принципиальный вопрос, что же заложено в человеческой натуре (и соответственно, чего от человека можно ждать в той или иной ситуации), остается открытым. Впечатляющий урок Стэнфордского эксперимента представляется всего лишь одной из версий ответа, далеко не исчерпывающей и не безупречной.

Но есть и подлинный урок, который можно извлечь из всей этой истории. Оказывается, многое из того, что мы привыкли принимать на веру как установленные факты, относится к разряду легенд, которые не выдерживают проверки столкновением с фактами. Даже эксперименты, признанные классическими, заслуживают критического переосмысления, потому что они, поставив важные вопросы, редко дают на них окончательные ответы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.