ЭПИЛОГ В котором я возвращаюсь в настоящее, представляю своих друзей-исследователей в их современном состоянии и преклоняю колени перед странностью всего того, что выпало на нашу долю

ЭПИЛОГ

В котором я возвращаюсь в настоящее, представляю своих друзей-исследователей в их современном состоянии и преклоняю колени перед странностью всего того, что выпало на нашу долю

Ну и к чему же мы пришли сегодня? Продолжает ли космический смех звучать для нас? Или я вынужден, как археолог, возиться со щеткой и пинцетом, стараясь извлечь из прошлого и склеить воедино осколки грез и образов, увиденных в давно забытых краях и временах? Не составило бы большого труда оглянуться назад и рассказать эту историю так, будто она являет собой завершенный цикл, нечто законченное и застывшее в своей завершенности. Только все дело в том, что история эта правдива и ее действующие лица — живые люди, каждый из которых продолжает жить своей жизнью. И все главные загадки эксперимента в Ла Чоррере до сих пор остаются для нас тайной.

Мои коллеги, друзья и возлюбленные, все они за это время не переставали изменяться. Каждому из нас была уготована своя судьба. Дейв так и остался в Южной Америке. За последние двадцать лет он только раз выбрался в Штаты, и то очень ненадолго. Я не виделся с ним с 1971 года. Знаю, что он перебывал почти во всех странах андийской Южной Америки. Годами храня верность кочевым маршрутам хиппи, он странствовал из одной горной деревушки в другую, обучая местных женщин вышивать тамбурным швом.

Можно себе представить, что к нынешнему времени эта разновидность рукоделия укоренилась даже в тех краях, где до его появления о ней никто и не подозревал. Во время своего краткого приезда в Соединенные Штаты он так и не добрался до Западного побережья, но позвонил мне, и мы славно потолковали. Насколько могу судить, это все тот же старина Дейв.

Ив вышла замуж за того самого приятеля, ради которого оставила меня в 1975 году. Они женаты и по сию пору. Сын их уже такой большой, что будет поступать в колледж. Ни Ив, ни ее мужа я не видел с тех пор, как мы расстались в 1975 году. Много лет назад мы один раз поговорили по телефону. Я пробормотал что-то вроде того, что было бы неплохо как-нибудь пообедать вместе, но осуществление этого замысла зависело от меня, а я так и не довел его до конца. Такое нежелание встречаться не было ни случайным, ни беспричинным. Я до сих пор замечаю в себе внутренне сопротивление и застарелую боль, которая кроется в тайниках души и продолжает меня удивлять, но справиться с этим не так легко.

Ванесса вернулась с Амазонки в Штаты и, пойдя по стопам отца и сестры, получила медицинское образование. Сейчас она, как и Ив, живет в Беркли, работает психиатром и преуспевает. Видимся мы очень редко, а когда встречаемся, я очень неохотно поднимаю тему событий в Ла Чоррере, и для этого есть две причины. Первая — это то, что в своих суждениях относительно тех событий мы с ней всегда придерживались противоположных точек зрения. А вторая — то, что я не хочу, чтобы наша дружба — а это вполне вероятный оборот — свелась к обсуждению "моего случая". Ванесса женщина умная и справедливая, к тому же у нее нет причин судить меня слишком строго. Наши исходные противоречия выросли из ее убежденности, что мое тогдашнее нежелание признать состояние Денниса в Ла Чоррере критическим с медицинской точки зрения было продиктовано бессердечием, эгоизмом, бесхарактерностью, а скорее всего, просто тем, что я спятил.

Единственный человек из нашей старой компании, которому я no-прежнему могу излить все свои соображения по поводу эксперимента в Ла Чоррере, это Деннис. Он уже давно получил степени по ботанике, молекулярной биологии, нейрохимии. Теперь он ученый такого класса, о каком тогда в Ла Чоррере мог разве что мечтать. Деннис женат, у него не по годам развитый ребенок, работает он как ученый-фармаколог в одной компании в Силикон Вэлли, которая называется "Шаманские лекарственные средства". Брат терпеливо выслушивает мои излияния, но старается их не поощрять. Думаю, что его отношение к тем давним событиям не намного изменилось по сравнению с тем, каким оно было несколько месяцев спустя после эксперимента, и что бы тогда ни случилось с нами, он заплатил слишком высокую цену. Деннис предпочитает отделываться снисходительными отговорками, вроде того, что случившееся было всего лишь faue a deux(Двойная ошибка {франц.}), иллюзией двоих братьев, оплакивавших недавно скончавшуюся мать и одержимых идеей покорения гиперпространства. Когда я восстаю против такой точки зрения и привожу доводы в защиту того, что тогда с нами произошло нечто гораздо большее, он неохотно соглашается, потом качает головой и уходит от разговора. И сейчас он почти ничего не помнит из того, что в действительности произошло с нами с четвертого по двадцатое марта 1971 года, и предпочитает оставаться в этом неведении.

Поэтому без всякого недовольства или удивления могу сказать: этим делом занимаюсь в основном я один. В то утро, когда все мы вылетели из Ла Чорреры на самолете отважного Цаликаса, мне было двадцать четыре года. В кармане у меня не было ни гроша, в голове — никаких планов на будущее, ближайшие друзья считали меня чокнутым, и в довершение ко всему, я числился в розыске. Все годы, которые миновали с тех пор, я делал все от меня зависящее, чтобы уберечь события, сопровождавшие эксперимент в Ла Чоррере, от забвения.

В середине семидесятых мы с Деннисом разработали и опубликовали методику выращивания грибов. Хоть у нас и были последователи, мы первыми заявили о возможности культивировать психоделические грибы в отечественных условиях и сделали это громче всех. Наш метод позволил десяткам любознательных искателей испробовать то, что в противном случае так и осталось бы таинственным и недосягаемым триптаминовым галлюциногеном. В семидесятые годы эксперименты с псилоцибином стали главным фактором, приведшим к созданию небольшой, но преданной группы последователей идей, подобных тем, которые получили развитие в Ла Чоррере. Шли годы, и благодаря моим книгам события в Ла Чоррере вместе с зародившимися там идеями постепенно проникали в общественное сознание, а теперь об этом собираются снять кинофильм.

Мое собственное положение интересно, но не так уж завидно. Поскольку основной итог тех давних событий — это теория временной волны и обосновывающая ее компьютерная программа, я попал в довольно-таки нелепое положение: то ли непризнанный гений, то ли просто псих. Между этими двумя полюсами остается очень мало пространства для маневрирования. Временная волна рисует законченную картину того, как устроено время и что такое история. Она дает нам график обновлений в мире на ближайшие двадцать лет, а кроме того, предсказывает, что главное событие, которое преобразит всю нашу жизнь, произойдет в 2012 году. От наших дней до грядущего момента столько же лет, сколько до лежащих в прошлом событий в Ла Чоррере. И срок этот совсем невелик.

То, что случилось с каждым из нас, происходило на фоне все углубляющихся проблем реального мира и растущего интереса к психоделические переживаниям у молодежи. Мне говорили, что в культуре андеграунда меня почитают за одного из второразрядных святых. В чем же причина — только ли в том, что я с упорством шизофреника распространяю идеи, которые в действительности лишь плод моей фантазии? Или же меня подгоняют ветры истории, и я, по-настоящему сдружившись с Логосом, познал в хаосе событий в Ла Чоррере тайну Вселенной или, по крайней мере, одну из многочисленных ее тайн?

Честно признаюсь, что я и сам не знаю. Когда я пишу эти строки, мой брак с Кэт, продлившийся почти шестнадцать лет, как видно, подходит к мучительному для нас обоих концу. И это несмотря на двоих детей, на дом, который мы построили вместе, и на то, что мы оба до конца пытались оставаться порядочными людьми. Очевидно, присутствие Логоса не сделало ничего, чтобы защитить или предостеречь нас от обычных превратностей жизни. Подобно Душе в стихотворении Ийтса, я, как и прежде, являю собой вечное начало, прикованное к телу умирающего зверя.

И все же, если мое ощущение избранности и понимание путей спасения мира от всего самого опасного и пошлого из того, что в нем есть, — всего лишь заблуждение, то это приятное заблуждение, и умирает оно во мне очень медленно и неохотно. Окружающие — издатели, редакторы, посредники, торговые эксперты, то есть люди явно не ведающие о том особом предназначении, которое обещали мне в гиперпространстве игривые эльфы, постоянно твердят, что мне суждено большое будущее: слава, влияние и способность воздействовать на умонастроения публики.

Возможно, так оно и будет. Я, во всяком случае, на это надеюсь. Ведь не зря же что-то произошло с нами в Ла Чоррере, что-то в высшей степени необыкновенное. И мне исключительно повезло: хоть и краешком глаза, но я сумел заглянуть в диковинный, прекрасный, лучший мир и заключить удивительный союз с обитающими там неведомыми божествами. Временная волна, итог моих многолетних трудов, есть одновременно и предсказание этого лучшего мира, и его карта. Правда, я уверен, что бью не лучшим исполнителем для столь благородного замысла. Я попытался вернуть эти запредельные фантазии в обычное русло и вписать их в то приземленное, вырождающееся мировоззрение, пленниками которого всех нас сделала культура конца XX века. Но эта задача оказалась мне не по силам.

И вот что меня пугает: если эти идеи далеки от истины, нашу планету ожидает очень скорая и заурядная гибель, ибо разум стал слишком слаб, чтобы спасти нас от демонов, которых мы сами выпустили на свободу. А надеюсь я на то, что, может быть, стал свидетелем явления Великой Тайны, которая взывает ко всем нам, манит нас из-за горизонта истории, обещая исполниться и придать истинный смысл тому, что в противном случае осталось бы только чем-то непонятным, вносящим сумятицу в нашу жизнь и наше общее прошлое. И теперь, спустя тридцать лет после событий в Ла Чоррере, я так и не могу с уверенностью сказать, что же это было.