Послушный мальчик встречает Бога

Послушный мальчик встречает Бога

Семена разногласия имеют глубокие корни в западной душе и ее imago Dei. Классическая история, иллюстрирующая это напряжение в наших сердцах, уходит в глубь веков на более чем две с половиной тысячи лет, открываясь в письменном свидетельстве неизвестного еврейского поэта, в свою очередь заимствовавшего еще более раннюю шумерскую версию истории о праведном человеке. Праведник этот неукоснительно соблюдал предписания своего племени и своего Бога, но, несмотря на это, пережил жесточайшее жизненное крушение, вслед за чем вынужден был радикально переосмыслить все, во что верил, что привычно считал истиной. Он, как и весь его народ, верил в то, что они нашли общий язык с Богом, что правильные убеждения, за которыми последует правильное поведение, будут встречены божественной взаимностью. История его некии[118], или темного нисхождения души, ставит большую теневую задачу для западной теологии, не разрешенную и по сей день. Человека этого звали Иов, а история Иова по-прежнему остается и нашей с вами историей.

Кто из нас не заключал подобных невидимых контрактов со Вселенной! В детстве, если мне случалось заболеть, я делал следующий вывод: раз мне сейчас так плохо, значит, я совершил что-то нехорошее, кого-то обидел, что простуда – это наказание, инфекционное отделение больницы – чистилище, а мне впредь следует быть осмотрительней. Подобный род магического мышления заставляет всех нас проецировать это quid pro quo[119] на всю Вселенную: «Если я поступлю так, Ты поступишь эдак; ну, а если я оплошаю, тогда будет мне от Тебя то-то и то-то!». Подобные «священные договоры» надуманны, самонадеянны и иллюзорны, но мы все так или иначе подписывались под ними в определенные моменты своей жизни. Это наши архаические родительские имаго, или комплексы безопасности, спроецированные на пустой экран загадочно-непостижимой Вселенной. Таким образом, история Иова – это иллюстрация нашего прототипического, осажденного сознания, наш основной наглядный урок, от которого потом переносишься обратно к столкновению с радикальной загадкой богов.

Иов узнает, что его богатства иссякли, семья погибла, а представления о жизни безжалостно попраны. Но ему доводится пережить не только боль утраты, его приводит в ярость нравственный аспект случившегося. Ведь он в конце концов был «послушным мальчиком», подчинялся правилам и имеет все основания ждать награды. Далее его навещают трое так называемых утешителей, каждый из которых продолжает держаться магического мышления своего племени. Как и следовало ожидать, они начинают с порицаний: якобы за Иовом числится немало прегрешений, это Иов отрицает; якобы он не соблюдал законов, Иов снова это отрицает; сам того не ведая, он потворствовал злому, – все это Иов отрицает. Наконец, если воспользоваться метафорой из области права (раз уж в повествовании подразумевается контракт между двумя сторонами), Иов приглашает Яхве в главные свидетели своей защиты, того, что он не нарушал нравственного кода и в силу этого сам предполагаемый контракт. Но, как давно известно из истории, большие шишки редко когда являются лично по повестке прокурора.

Когда же, наконец, Яхве является Иову в образе голоса из бури, он противостоит бессознательному высокомерию Иова, а именно надуманной фантазии, что человек в состоянии контролировать Вселенную, управлять богами и тем самым гарантировать своему Эго комфортные условия. У потрясенного Иова вырывается восклицание, что об этом Боге прежде он слышал ушами, но теперь он видит его глазами[120]. Иначе говоря, прожив всю жизнь в уютной обстановке своей почтенной традиции, он принимал ее как данность и прежде не испытывал и радикальных противоречий жизни, и погружения в бездонные глубины божественного. Иов — это история не о Тени Бога, но о нашей теневой проблеме вокруг той тайны, которую мы зовем «Бог».

Вслед за этим столь потрясающим явлением Бог сурово отчитывает трех утешителей, благочестивые речи которых, по сути, не шли дальше банальностей, и благословляет Иова. Так что же произошло здесь? Когда я впервые перевернул страницу книги Иова, еще в школе, а потом в колледже, меня глубоко оскорбил этот «наезд» небесного громилы, добивавшегося – незаслуженно, как казалось мне, – уважения к себе с кастетом в руках. По более зрелом размышлении мне стало понятнее, что Яхве хочет сообщить Иову: Вселенная в своей бесконечной сложности и многогранности никогда до конца не откроется человеческому Эго. Наше высокомерие – это не чувство страха или благоговения перед сокрушительным величием Вселенной, это настоящие, неподдельные чувства в присутствии непостижимого Другого. Наша глупость – в высокомерном допущении, в самонадеянных попытках контролировать эту великую загадку, заключать сделки, гарантировать сохранение нашего Эго перед лицом необъяснимых сил космоса. Древнейшее в списке преступлений, совершенных человеком, – преступление высокомерного самообмана. Иов, благочестивый, хороший мальчик, стремящийся заслужить благосклонность послушным поведением, сподобился встретить подлинного Бога. Те, кто на словах заявляют, что ищут религиозного переживания, не знают, о чем говорят. Лучше бы поостереглись высокомерия, чтобы не удосужиться религиозного переживания или чтоб оно не свалилось на них, как на Иова, со всем, что из этого вытекает.

В произведении неизвестного поэта, написавшего «Книгу Иова», нам открывается детальная критика племенного положения о контракте, соглашении; и хотя оно представляло собой лишь обещание праотцу Аврааму, его привычно считали с тех пор делом решенным. Теперь «Книга Иова» пересматривает это соглашение уже не как гарантию даровых благословений племени от их бога, но как призыв к более высокому мировоззрению, более ответственному «хождению» перед всемогущим Другим. Эго, склонное высокомерно выпячивать свою программу, оказалось окончательно накрыто Тенью Бога, иначе говоря, теневой стороной теологий, которые мы создаем для обслуживания своих потребностей.

Заметим, что проблема зла – это проблема человеческого Эго и образа Бога, который оно создает. Божественные существа, обитатели высших сфер, по-видимому, не слишком озабочены добром или злом. Они просто существуют, во всей своей непостижимой таинственности. Так называемое «природное зло» – это просто природная сущность. А так называемое «нравственное зло» оказывается очень нечетким в своих дефинициях, будучи зачастую функцией вариативных культурных контекстов. Проблема зла – это скорей проблема той части нас самих, которая расщепляет жизнь на противоположности вроде добра и зла, жизни и смерти, твоего и моего, в то время как совершенно очевидно, что природа или божественное не совершает такого расщепления вообще. Природа не дает никаких оснований предполагать, что она считает нашу нравственность злой или нас врагами, которым следует противостоять. Природа не «думает», она – это энергия, выражающая себя. Но мы думаем, размышляем, и наше мышление откалывает нас от природной сущности. К примеру, наш медицинский арсенал накапливается для борьбы со смертью – врагом, а совсем не с природным результатом природного же процесса. И, соответственно, те уловки, к которым мы прибегаем, чтобы оттянуть этот природный результат, характеризуются как «героические усилия». Видимо, чувствуя непрочность своего положения, Эго все сильнее цепляется за воображаемый контроль над окружением притом, что стрежневое послание всех великих религий заключается в доверии богам и принятии их воли. Как об этом сказано у Данте, In la Sua voluntade e nostra pace («В Твоей воле пребывает и наше спокойствие»). Легче сказать, чем сделать.

Обращение Яхве к Иову теперь выглядит иначе, чем кажется на первый взгляд. Это не жесткое требование признать над собой власть превосходящую. От пробужденного сознания Иова требуется, чтобы Эго открылось более дифференцированному образу Бога. Тот образ божественного, которого придерживается Иов, а вместе с ним и его племя, способен многое сказать о них, подобно тому как наши образы – о нас с вами, но очень мало – о бесконечности самой загадки. Осознанно или нет, но Эго хочет созвучности imago Dei со своими собственными программами – вот только боги никак не хотят умалиться, чтобы втиснуться в рамки наших ожиданий. Наш образ божественного – это образ нас, имеющий мало общего со сложностью, с трансцендентной реальностью того, что мы зовем божественным. Поэтому теневая проблема снова поднимает голову, Эго указывают место, а Иов обретает более широкую перспективу для себя и космоса. В своей расширившейся психологии и теологии он перевоплощается из разобиженного ребенка в благоговеющего взрослого. Теологический рост в большинстве случаев и всякий возможный психологический рост происходят тогда, когда большее побеждает меньшее, зачастую к немалому нашему разочарованию.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.