Как мы обходим душевные омуты?
Как мы обходим душевные омуты?
В нашей культуре довольно широко распространена фантазия, что можно избежать омутов, найти решение для пугающих ситуаций, которые мы только что описали. Нам бы хотелось, чтобы вторая половина жизни была бы поспокойней, не такой суматошной, как первая. Увы, не выйдет. Судьба, движение глубоких сил природы, автономные силы личной истории и наши собственные поступки периодически будут подводить нас к таким омутам. И никакое правильное мышление, правильное поведение и даже правильные богословие с психологией не избавят от подобного нисхождения. Те, кто обещает, что может быть по-другому, – шарлатаны.
Под воздействием стресса, типичного в подобных обстоятельствах, мы, как правило, еще больше откатываемся назад, усиленно прибегая к тому пониманию, к тем стратегиям и подходам, которые и привели нас к омуту. Угодив в яму и имея в руках одну только лопату, как тут устоишь перед искушением копать той же лопатой еще глубже? Но не лучше ли будет вместо этого присмотреться как следует и понять, что душевные омуты – неизбежный и необходимый двойник сознательных фантазий о власти и автономности? Случайность ли это: чем большего мы добились во внешнем мире, тем меньше покоя во внутреннем? Избегать страдания – такая задача вообще не стоит на повестке дня. Напротив, от нас требуется жить более осмысленно при столкновении со страданием.
Несмотря на все льстивые уверения массовой культуры, цель жизни – не счастье, а смысл. Те же, кто стремятся к счастью, пытаясь приуменьшить страдание или вовсе избежать его, обнаружат лишь, что жизнь становится все более и более пресной и поверхностной. Как мы уже видели, каждая критическая ситуация ставит перед нами задачу, решение которой делает жизнь куда насыщенней и богаче, но никак не ущербной. Жизнь – это не проблема, с которой нужно справиться, но череда встреч с космосом, где нас приглашают жить настолько полно, насколько это получится. Поступая так, мы служим трансцендентному смыслу, призванному проявиться в этом мире через нас. Избегая же этой полноты жизни, мы изменяем самой цели своего появления на свете.
Во второй половине жизни нам не раз придется пережить разочарование и испытать горечь поражения. Уходят друзья, уезжают дети, нас постепенно оставляют силы и, наконец, сама жизнь. И кто в силах совладать с таким, на первый взгляд, очевидным поражением? И все же задача жизни требует, чтобы мы принимали и это кажущееся крушение, как принимали приобретения, которым служила первая половина жизни. Юнг отмечает:
В некий тайный час полудня жизни парабола обращается вспять, рождается смерть. Вторая половина жизни – не восхождение, развертывание, увеличение, избыток, но смерть, поскольку конец и есть ее цель. Отрицать неизбежность завершения жизненного цикла синонимично отказу принимать его конечность. И то, и другое означают нежелание жить, а нежелание жить равнозначно нежеланию умирать. Восход и закат составляют одну кривую[61].
Бегство от душевных омутов, какими бы отталкивающими те ни казались сознанию, – это бегство от цельности жизни, которая может быть выражена лишь в парадоксах. И любая психология или мировоззрение, исключающие парадокс, лишает нас целой половины жизни.
Ну, а основной парадокс культуры благополучия заключается в том, что мы все больше теряем уверенность, что благополучная жизнь и вправду имеет какой-то смысл, и все менее убеждены этом. Благополучие – неважная мерка для жизни, другое дело – жить со смыслом, поскольку тогда мы начинаем равняться на программу развития, а не регресса. Нам все равно не добиться того, чтобы все в жизни прошло гладко, как по маслу. Жизнь – сплошная чересполосица, а истина вообще берется с боем. Да, Эго готово пойти на что угодно для того, чтобы обеспечить себе комфорт, однако душа обращена к целостности, и от этого Эго делается еще беспокойней. Целостность не зовет к комфорту или праведности, или всеобщему согласию, скорей, она приглашает испить до дна этот своеобразный, крепко настоянный напиток, который зовется жизнью.
Как мы уже не раз убеждались, задача, которая стоит перед эго-сознанием во второй половине жизни, – остановить свой бег и принять более масштабную духовную задачу. В отличие от фантазий молодости эта широта жизни нередко открывается на равнинах страдания – и уж никак не на сияющих вершинах «нью-эйджевой» трансцендентности или в испуганных попытках спрятаться от сложностей, характерных для фундаментализма. Она открывается в том, что Йейтс называл «переплетенье человечьих вен, и топь, и ярость». Только посреди страданий и поражений мы растем и так обретаем перспективу смысла, непередаваемого во всей его полноте и богатстве. Приняв страдание, признав парадокс, мы заслуживаем того, чтобы гордиться своей человечностью. По меткому выражению Юнга, «присутствие этого, на первый взгляд, невыносимого конфликта – лишнее подтверждение правоты вашей жизни. Жизнь, лишенная внутренней противоречивости, – это половина жизни, или же жизнь в Запредельном, удел одних только ангелов. Но Бог любит людей больше, чем ангелов»[62].
Каждое посещение омута – это обогащение, даже если мы этого не понимаем в ту минуту. Это открытость перед углубленным сознанием, которое обрести можно, лишь на опыте познав, что представляют собой противоположности. Такая встреча противоположностей ведет к увеличению, а не к ограниченности. По правде говоря, у нас нет особого желания расти, однако жизнь требует от нас даже большего, чем рост. Наша ежедневная повинность судьбе должна выглядеть так, как у того солдата, о котором мы читаем у Никоса Казандзакиса. Его молитвой было: «Мой рапорт генералу: вот что я сделал сегодня, вот как я дрался, чтобы спасти ход всего сражения на своем участке, вот такие преграды обнаружились на моем пути, и вот как я планирую сражаться завтра»[63].
Данный текст является ознакомительным фрагментом.