6.2. Продолжительность жизни: впечатляющий рост, вопиющее неравенство

6.2. Продолжительность жизни: впечатляющий рост, вопиющее неравенство

Рост продолжительности жизни. Латинская Америка добилась впечатляющих успехов в повышении продолжительности жизни: за последние полвека она увеличилась в среднем на 20 лет (рис. 6.1). Экономические потрясения и контрнаступление инфекционных болезней не обошли регион стороной, однако, в отличие от России и тропической Африки, не оставили глубоких демографических шрамов. Сами латиноамериканцы, впрочем, отнюдь не склонны описывать демографическую ситуацию в своих странах в розовых тонах. Регион, полагают они, просто шагает в ногу со всем миром, а неравенство перед лицом смерти, как и прежде, сохраняет вопиющие масштабы. Показатели смертности «верхов» и «низов», потомков европейцев и коренных жителей континента по-прежнему различаются в разы.

Рис. 6.1. Динамика средней ожидаемой продолжительности жизни (лет) в некоторых странах Латинской Америки и России

В начале 1950-х гг. средняя продолжительность жизни в Латинской Америке составляла примерно 52 года (табл. 6.1). Значения данного показателя в различных странах региона различались в то время весьма заметно и во многом были обусловлены их историческим прошлым.

Впереди с большим отрывом шли Аргентина (63 года) и Уругвай (66 лет). Население двух этих стран, сформированное в основном испанскими и итальянскими эмигрантами и их потомками, мало отличалось от европейцев и по режиму демографического воспроизводства.

Таблица 6.1. Ожидаемая продолжительность жизни, коэффициент младенческой смертности и ВВП (ППС) на 1 жителя в странах Латинской Америки

* Оценка на 1952 г.

** – 2005 г.

«…» – нет сведений.

Источники: Андреев Е. М., Дарский Л. Е., Харькова Т. Л. Демографическая история России: 1927–1957. М., 1998. Приложение 3; Народонаселение стран мира. М., 1989. С. 198–236; Human Deelopment Report 2006. P. 284–285; Brea J. Op. cit. P. 13; 2006 World Data Sheet.

Снижение рождаемости началось здесь примерно на 60 лет раньше, чем в большинстве латиноамериканских государств,[287] а продолжительность жизни в середине прошлого столетия если и уступала Франции (67 лет) и США (69 лет), то весьма незначительно. Влияние истории ярко обозначилось и в Коста-Рике, небольшой центральноамериканской стране, также населенной преимущественно потомками европейцев. В начале 1950-х гг. продолжительность жизни составляла здесь 57 лет.

В арьергарде находились Гаити – островная страна, население которой сложилось из потомков африканцев, обращенных в рабство и в кандалах привезенных на остров, а также Боливия (40 лет) и Перу (44 года), в населении которых велика доля коренных жителей Америки.[288] Сегодня средняя продолжительность жизни в Латинской Америке увеличилась до 72 лет, но разрыв между лидерами (Коста-Рика – 79 лет, Куба – 77 лет, Чили – 76 лет) и аутсайдерами (Гаити – 52 года, Боливия – 62 года) по-прежнему очень велик.

Социальные и этнические различия в уровне смертности. В современной Латинской Америке соседствуют два типа смертности. Первый из них характерен для социально благополучных групп населения и практически не отличается от свойственного населению наиболее развитых стран мира, где основными причинами смерти являются хронические болезни, связанные со старением организма. Второй характерен для социально обездоленных групп населения. Здесь основными факторами, негативно сказывающимися на продолжительности жизни, оказываются высокая младенческая смертность и широкое распространение делинквентного поведения, повышающего смертность мужчин молодого и зрелого возраста.

Разрыв между уровнем младенческой смертности в группах, находящихся у вершины и основания социальной пирамиды, велик и по сей день (табл. 6.2). В Бразилии значение коэффициента младенческой смертности в группах с наивысшим уровнем образования в 10 раз ниже, чем в группах людей, которые получили только начальное образование или не получили его вообще.[289] Не менее существенна, однако, и другая тенденция: значения коэффициента младенческой смертности, характерные сегодня для наиболее обездоленных групп населения, заметно меньше тех, что были зафиксированы для населения в целом в начале 1950-х гг. Это означает, что младенческая смертность снизилась, причем в разы, и среди групп с низким социальным и экономическим статусом.

Таблица 6.2. Младенческая смертность (на 1000 рождений) в различных группах населения некоторых стран Латинской Америки около 2000 г.

Источник: Country Profiles for Population and Reproductive Health: Policy Developments and Indicators 2003 // http://www.phishare.org/documents/UNFPA/820/.

Высокая младенческая смертность в настоящее время характерна также для коренных народов Америки, по-прежнему занимающих приниженное положение в социальной и экономической иерархии. Сплошная регистрация смертей до сих пор налажена не во всех латиноамериканских странах, и демографическая статистика во многом базируется на выборочных данных и оценках. Так, в Доминиканской республике, Никарагуа, Парагвае, Перу, регистрируется менее 60 % смертей.[290] Тем не менее, некоторые данные все же имеются. В Мексике, например, коэффициент младенческой смертности среди представителей коренных народов, проживающих в сельской местности, составлял в 2000 г. около 65 %, тогда как у остальных сельских жителей – около 45 %.[291]

Контрнаступление инфекционных болезней не обошло Латинскую Америку стороной, однако масштабы человеческих потерь здесь несравнимо меньше, чем в тропической Африке (см. главу 7). Для многих районов Латинской Америки характерны массовые заболевания лихорадкой денге, в бассейне Амазонки не удается справиться с малярией, в Перу начиная с 1992 г. фиксировались случаи бубонной чумы.[292] Смертность от инфекционных болезней наиболее велика среди сельского населения и коренных жителей Америки. Доля ВИЧ-инфицированного населения наиболее велика в самой бедной стране региона – Гаити (5,6 %) и относительно мала в Центральной Америке (в среднем 0,5 %) и Южной Америке (0,6 %).

Система здравоохранения, ее сегментация и влияние на рост продолжительности жизни. Рост продолжительности жизни в странах Латинской Америки был в значительной степени обусловлен быстрым развитием национальных систем здравоохранения. В каждой из стран они складывались по-разному, но всюду были плотью от плоти формировавшего их общества – многослойного и поляризованного. Отсюда проистекала сегментация здравоохранительных систем на несколько секторов – государственный, профсоюзный, частный.

Система финансирования здравоохранительных услуг в странах Латинской Америки включает в себя несколько сегментов. Услугами сегмента, финансируемого за счет страховых взносов, могут пользоваться только работники, занятые на предприятиях, где трудовые отношения носят более или менее формализованный характер. В Аргентине, например, в эпоху правления Хуана Доминго Перона (1895–1974) под патронажем его жены Эвы (Эвиты) была создана мощная система профсоюзного здравоохранения, основанная на страховом принципе. По существу, такая система была частью социального контракта между рабочим классом и правящим режимом, во многом опиравшимся на подконтрольные ему профсоюзы.

Во многих случаях объем и качество медицинских услуг в профсоюзном сегменте здравоохранения определяется большими или меньшими финансовыми возможностями соответствующих профсоюзов. Финансовые возможности страхового сегмента здравоохранения значительно сужаются в периоды кризисов, когда заработная плата и, соответственно, страховые отчисления резко снижаются. Для латиноамериканцев, которые трудятся в неформальном секторе экономики (около 30 % всех занятых),[293] услуги данного сегмента здравоохранения недоступны.

Бесплатные для населения медицинские услуги обеспечивает финансирование из государственных фондов. В Бразилии оплачиваемые государством медицинские услуги часто оказывают частные клиники, выполняющие функции «субподрядчиков» государственного здравоохранения. Объем и качество медицинской помощи, осуществляемой на такой основе, оставляет желать лучшего. Не стоит, однако, забывать, что 1950-е гг. ключевую роль в в иммунизации населения Бразилии, позволившей значительно снизить смертность бедного и беднейшего населения, сыграло именно федеральное министерство здравоохранения.[294] Частные клиники оказывают, разумеется, и услуги, оплачиваемые самим населением или корпоративными заказчиками. Данная форма оплаты услуг доступна лишь среднему классу и наиболее обеспеченным слоям общества.

Системы здравоохранения в странах Латинской Америки часто подвергаются суровой критике. Они и сейчас не в состоянии охватить все слои населения страны. Крайне острой остается проблема доступа к здравоохранительным услугам лиц, занятых в неформальном секторе экономики, где о страховых взносах работодателей не может быть и речи. Тем не менее, история латиноамериканского здравоохранения – это история постепенного охвата здравоохранительными услугами все более широких слоев населения.

Во многих странах Латинской Америки в последние десятилетия наблюдается настоящий «бум» организаций гражданского общества, активное участие в которых принимают представители «среднего класса». Часто такие организации являются участниками международных программ (в том числе в области здравоохранения и репродуктивной медицины).

В странах Центральной Америки неправительственные организации сыграли значительную роль в создании системы первичной медицинской помощи; в Бразилии, например, они способствуют снижению материнской смертности, а также ведут разъяснительную и «переговорную» работу в районах, отличающихся высоким уровнем смертности от насильственных причин.[295]

Особая тема, выходящая за пределы данной работы, – кубинский феномен. Ожидаемая продолжительность жизни на Кубе (75 лет у мужчин и 79 у женщин) является сегодня одной из самых высоких в Латинской Америке и близка к соответствующим показателям наиболее развитых стран мира (в США, соответственно, 75 и 80 лет). Продолжительность жизни на Кубе была очень высока уже в начале 1950-х гг. и составляла тогда около 60 лет. Куба в то время далеко опережала по этому показателю своих островных соседей Гаити (38 лет) и Доминиканскую Республику (46 лет). После кубинской революции (1959) в стране были достигнуты значительные успехи в борьбе со смертностью. Говоря об их причинах, эксперты отмечают высокий статус здоровья в системе приоритетов государства и ценностей населения, высокий уровень квалификации кубинских врачей и хорошо налаженную систему здравоохранения.[296]

Особая роль иностранной помощи. Чтобы повысить среднюю продолжительность жизни с 40 до 60 лет, Англии потребовалось около 90 лет (с середины 1840-х до середины 1930-х гг.), Мексике и Чили – около 30 (с середины 1930-х до середины 1960-х).[297] Латиноамериканским странам удалось, таким образом, «рывком» преодолеть тот путь, по которому западноевропейские государства, находившиеся в авангарде снижения смертности, шли долгие годы. Говоря о причинах столь быстрого продвижения, нельзя не упомянуть о внешнеполитической ситуации и роли иностранной помощи.

Страны региона двигались в кильватере научных и технологических достижений Запада, и это существенно помогало им в «гонке преследования». США, в особенности после кубинской революции (1959) и карибского кризиса (1962), рассматривали помощь латиноамериканским государствам как важное направление «сдерживания мирового коммунизма», что также облегчало странам региона доступ к современным достижениям в области медицины и здравоохранения. В начале 1970-х гг. говорилось даже о том, что «программы общественного здравоохранения более не зависят от состояния экономики страны, а определяются технологиями и заинтересованным участием наиболее передовых стран мира».[298] Данный тезис представляется, однако, некоторым преувеличением.

Перипетии экономического развития. На демографическое развитие стран региона, несомненно, оказывал влияние и их экономический рост – динамичный, но далеко не плавный. Бразилия, где ВВП (ППС) на 1 жителя составлял в 1950 г. лишь 75 % от среднемирового, к началу XXI в. вплотную приблизилась к среднемировым значениям этого показателя. По общему же объему ВВП (ППС) южноамериканский тропический гигант находится сегодня на девятом месте в мире. В Мексике среднедушевой ВВП (ППС) в 1950 г. составлял 93 % от среднемирового уровня, а в 2004 г. – уже 111 %.[299] В то же время периоды быстрого поступательного движения, такие как бразильское «экономическое чудо», когда во второй половине 1960-х – первой половине 1970-х гг. ВВП увеличивался на 9 % в год, чередовались с финансовыми кризисами: в Мексике в 1995 г., в Бразилии в 1999 и 2002 гг., в Аргентине – в 2001–2002 гг.

В 1980-е гг., иногда называемые «потерянным» десятилетием Латинской Америки, исчерпала свои возможности политика импортозамещающей индустриализации, направленная на создание и развитие национальной промышленности. Эта политика была призвана излечить застарелую болезнь латиноамериканской экономики – зависимость от импорта, а следовательно, и от колебаний цен внешней торговли – и выражалась в широком участии государства в экономической жизни общества, государственном контроле над валютным курсом, создании таможенных барьеров, защищающих национальную промышленность. Результаты, как это часто бывает в экономике, оказались двойственными. Были привлечены значительные иностранные инвестиции, обеспечена технологическая модернизация промышленности, в течение некоторого времени наблюдался быстрый промышленный рост. Однако затем начал раскручиваться маховик инфляции, резко обострилась проблема внешнего долга.

В 90-е гг. ХХ в. на смену политике импортозамещающей индустриализации пришли неолиберальные экономические реформы. Их экономические последствия также оказались крайне неоднозначными. «Структурная адаптация» (то есть адаптация всей жизни общества к требованиям «свободного» рынка), обуздав инфляцию, на какое-то время обеспечила экономический рост, но одновременно сделала «лишними» для экономики целые регионы, вытолкнув из активной экономической жизни миллионы людей. Различными были и последствия неолиберального экономического курса в крупнейших латиноамериканских странах.

Наиболее успешно развивалась экономика Чили. В первое десятилетие после государственного переворота 1973 г., совершенного военной хунтой, физический объем среднедушевого ВВП в постоянных ценах вырос лишь на 3,0 %. Однако с 1983 по 1995 г. рост данного показателя составил 67,7 %, а с 2000 г. по 2003 г. – еще 5,1 %. В Аргентине, Бразилии и Мексике итоги экономического развития оказались не столь успешными: периоды роста перемежались с кризисами, а в начале XXI в. физический объем среднедушевого ВВП снизился: в Аргентине (в 2003 г. по сравнению с 2000 г.) на 10,8 %, в Бразилии, соответственно, на 1,4 %, в Мексике – на 2,8 %.[300] В результате доля населения Латинской Америки, оказавшегося за гранью нищеты после 1997 г., «застыла» на месте (1990 г. – 22,5 %, 1997 г. – 19,0 %, 2004 г. – 18,6 %).[301]

В двух крупнейших по численности населения странах Южной Америки – Бразилии и Колумбии – начиная с 1980-х годов обозначились кризисные тенденции в смертности мужчин трудоспособного возраста. В Бразилии ожидаемая продолжительность жизни мужчин в возрасте 30 лет снизилась с 40,67 года в 1975–1980 гг. до 38,05 года в 1980–85 гг. Хотя в 1985–1990 г. данный показатель вырос до 38,49 года, смертность в возрастной группе 15–30 лет продолжала повышаться. Лишь к 1990–1995 гг. данная тенденция прекратилась, и ожидаемая продолжительность жизни мужчин в возрасте 30 лет увеличилась до 39,05 года, так и не достигнув, впрочем, уровня 1975–1980 гг. В Бразилии в целом в 1980-е гг., а в ряде штатов и в первой половине 1990-х гг. наблюдался рост смертности от внешних причин.[302] Аналогичные тенденции наблюдались также в Колумбии, где с середины 70-х до середины 90-х гг. прошлого века наблюдалось постоянное увеличение смертности мужчин в возрастных группах 15–30 лет, а с середины 80-х годов – 30–40 лет.[303]

Динамичный рост одних территорий (как правило, примыкавших к крупнейшим мегаполисам) сочетался с глубоким упадком других. Быстрая урбанизация сопровождалось разрастанием кварталов нищеты. Резко увеличилась преступность. В Бразилии, например, смертность от убийств выросла с 11,4 на 100 тыс. жителей в 1980 г. до 28,4 в 2002 г., а в многомиллионном Сан-Пауло, крупнейшем мегаполисе страны, соответственно, с 17,3 до 53,9.[304] (Для сравнения: в России значения данного показателя выросли с 14,3 на 100 тыс. жителей в 1990 г. до 29,1 в 2003 г.)[305] Высокий уровень преступности характерен и для других латиноамериканских мегаполисов (табл. 6.3). Преступность сконцентрирована прежде всего в бедных районах. Исследование, проведенное в Сан-Пауло в 2000 г., выявило, например, статистически значимую отрицательную корреляцию показателя смертности от убийств в данном районе города с уровнем дохода его жителей (r = –0,65) и положительную (r = 0,68) с долей подростков, не посещающих школу. При этом наблюдались колоссальные различия в уровне смертности от убийств в различных районах этого мегаполиса.[306]

Таблица 6.3. Преступность в некоторых городах Латинской Америки во второй половине 1990-х гг. (по данным международного исследования жертв преступности)

Источник: Доклад о развитии человека 2004. Культурная свобода в изменяющемся мире. Программа развития ООН. М.: Весь мир, 2004. Табл. 23.

Явным свидетельством неполадок в экономике стал миграционный отток населения. В 2000–2005 гг. для всех крупных стран региона, за исключением Венесуэлы, Коста-Рики и Чили, было характерно отрицательное сальдо внешней миграции. В этот период в целом по Латинской Америке число выбывших превышало число прибывших в среднем на 800 тыс. человек в год.[307]

Эмиграционный поток из Латинской Америки делится на две составляющие: «утечка мозгов» (отток высококвалифицированных профессионалов) и миграция неквалифицированной рабочей силы. Если Центральная Америка (прежде всего Мексика, см. главу 4) уже давно служит источником роста численности населения США, то для южноамериканских государств такое положение прежде было менее характерным. Более того, в первые годы после Второй мировой войны они приняли очередную волну европейских иммигрантов. Однако на рубеже столетий положение изменилось.

Наиболее яркий пример – Аргентина, всегда привлекавшая иммигрантов из Европы и менее развитых стран Латинской Америки. Подъем экономики на волне неолиберальных реформ в 1990-е гг. сменился кризисом, в результате которого уровень безработицы вырос до 24 %.[308] Тысячи аргентинцев начали возвращаться в страны, из которых когда-то прибыли в Южную Америку их предки, – в Испанию и Италию либо эмигрировать в США, где в Майами-Бич уже вырос свой «маленький Буэнос-Айрес». За 2000–2001 гг. из страны выехало 120 тыс. человек – пятая часть общей численности выехавших за последние полвека, и лишь после стабилизации экономической обстановки эмиграционная волна пошла на убыль.[309] По данным одного из опросов, об эмиграции «подумывали» 43 % студентов аргентинских вузов.[310] Переводы от родственников из-за границы получают 13 % уругвайских и 5 % эквадорских семей.[311] Эквадор в 1999–2000 гг. покинули около 4 % его жителей, многие из которых нашли работу в США или на оливковых плантациях юга Испании. Около 1,4 млн человек не только по экономическим причинам, но по соображениям безопасности покинули Колумбию, в целом же за границей проживает около 3,5 млн колумбийцев.[312]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.