Глава 7. КОНЕЦ ГИПНОЗА

Глава 7. КОНЕЦ ГИПНОЗА

I

Наше объяснение становится более ясным и емким. Оно позволяет уловить такие свойства толпы, как регулярность или изменения, паника или террор, как результирующая конфликта между двумя желаниями. Мы увидим в дальнейшем, что именно это объяснение в расширенном варианте многое объясняет в психологии вождей в целом и в деталях.

Какая же, однако, роль приписывается гипнозу? До сих пор он слыл механизмом объединения людей в толпу. Мы уже знаем из первых глав, что он основан на непосредственной вакцинации гипнотизируемого мыслями и приказами гипнотизера. Гипнозу, обоснованному сомнительной теорией, но поддерживаемому признанным авторитетом практиков, приписывается могущественная способность воздействовать на кого бы то ни было, чтобы заставить делать все что угодно. Гипнотизм впечатлял настолько, что Мопассан, будучи свидетелем его воздействия, говорил о врачах-гипнотизерах:

"Они играли с этим оружием нового Господа, с владычеством таинственной власти над человеческой душой, оказывающейся в рабстве. Они называли это магнетизмом, гипнотизмом, внушением… откуда мне знать? Я видел, как они забавлялись этой страшной силой как неблагоразумные дети. Горе нам. Горе человеку!"".

Что бы он написал, если бы вернулся к нам пятьдесят лет спустя, когда все в нашей цивилизации подтверждает его тревоги? Он увидел бы, что в тот момент, когда гипноз начинает приносить большие результаты в практике, он становится бесполезным в психологии толп.

II

Родство между состоянием влюбленности и гипнозом бросается в глаза. То же подчинение гипнотизеру-соблазнителю, тот же отказ от всякого суждения, та же переоценка со стороны пациента. Пациент исполняет все, что ему приказывают сделать, сохраняя при этом впечатление, что он действует и думает сам, в то время как он подчиняется внушению. Ничего нет более естественного. Он ведет себя, как влюбленный, который впитывает в себя чувства, суждения, приказы любимого человека. Он отказывается от своих собственных суждений и чувств, чтобы соответствовать чувствам и суждениям другого. Ничего удивительного, если, кроме того, этот самый индивид находится в состоянии сна, сомнамбулизма. В самом деле, гипнотизер руководит его доступом к реальности и направляет его конкретный опыт. Он ничего не видит, ничего не чувствует. Ничего, кроме того, что идеал «Я», воплощенный в гипнотизере, ему приказывает видеть и чувствовать. Этот идеал «Я» становится единственным объектом его внимания. Волнующий объект, который просит смотреть ему прямо в глаза.

Взгляд передает власть человека. Слово очаровывает, скрывает, лукавит для своей выгоды. Оно — слуга, а не хозяин. Взгляд обращается к личности, здесь и теперь, копается в ее сознании. Безмолвно он затрагивает "прежние и привычные чувства, желания и стремления". И это также "облик вождя, самый примитивный, полный угрозы и нестерпимый. как и позднее, смертный не сможет без опаски переносить облик божества. Моисей принужден был служить посредником между своим народом и Иеговой, так как его народ не мог выносить вида Бога; и когда он спускается с Синая, его лицо озаряется сиянием, потому что, как у посредников первобытных людей, какая-та часть Mana (лм.) остается на нем".

Можно также индуцировать гипноз, прося испытуемого зафиксировать взгляд на блестящей точке или заставляя его слушать монотонный звук. Этот метод рассеивает сознательное внимание, отвлекает его от разнообразия внешнего мира и намерений гипнотизера. Он перемещает все мысли и эмоции на него, как ранее на родителей.

"Именно так этими приемами гипнотизер пробуждает у субъекта часть его архаического наследия, которое уже проявилось в его отношении к родителям и особенно в представлении об отце: представлении о личности всемогущей и опасной, с которой можно было общаться пассивно или мазохистски, перед которой нужно было полностью отказаться от своей собственной воли и чей взгляд невозможно было встретить, не проявив непростительной отваги".

Перед столькими объединенными силами, силой любовных чувств и идентификации с гипнотизером и пробуждающимся представлением об отце «Я» отступает. Все-таки оно не прекращает сопротивления и остается зрителем игры, в которой занято. Следовательно, оно стремится достигнуть одобрения сверх-"Я", разделяя его желания и восприятия. Насколько исключено любое действительное сексуальное отношение, настолько стремление к идеализации врача и к пассивному подчинению ему обостряется:

"Гипнотическая зависимость, — заключает Фрейд, — состоит в полном любовном отступлении, в исключении любого сексуального удовлетворения, тогда как в состоянии влюбленности это удовлетворение вытесняется лишь на короткое время и всегда существует на заднем плане в виде возможной цели".

Подобная зависимость аналогична медицинской, педагогической, религиозной и, конечно, политической зависимости. Эта обольщающая связь описана и Ле Боном. Теперь мы понимаем ее причины и знаем, что делает ее эффективной. Если аналогия верна, можно предположить, что во всех этих случаях предводителю запрещено вступать в сексуальные отношения со своими последователями, с людьми, на которых он хочет влиять.

Если предположить, что он поддерживает подобные отношения или допускает их возможность, то его влияние уменьшится и престиж упадет. Это рассуждение подходит для учителей, священников, врачей и, очевидно, для политических вождей. Такова цена, которую они платят, когда используют свое превосходство, чтобы преобразовать любовное восхищение в эротическое завоевание. Истинный смысл пословицы "Никто не может быть героем для своего слуги", возможно, заключается в следующем: никто не может быть ни идеалом, ни руководителем для своего любовника.

III

Фрейд не прекращает накапливать аргументы, и хотя он уже приближается к концу своего предприятия и к концу своей жизни, он серьезнейшим образом продолжает объяснять, что он все более и более убеждается в том, что никогда, увы, не удастся раскрыть тайну гипноза. Он прав, когда видит в предшествующих гипотезах самое большее второй план науки, который лишь позволяет осмыслить явления гипноза менее мистическим образом. Гипноз лежит в основе любого воздействия человека на человека, будь то в психиатрии или в политике. И он приносит большую пользу, но при условии не применять его в корыстных целях. С психологической точки зрения гипноз, оставляя в стороне вопрос количества, идентичен толпе.

Можно сказать, что он представляет собой отдельный фрагмент, поведение каждого индивида, составляющего толпу по отношению к вождю:

"Гипноз по праву может быть обозначен как масса вдвоем; внушение можно было бы определить как убеждение, но лишь основанное не на восприятии, не на умственной работе, а на эротической связи".

Теперь вообразим десять, сто, тысячу фрагментов одного " порядка, очень большое число связей, похожих на спицы одного колеса, которые соединяют с одной ступицей каждую точку обода. Таким образом, ситуация вдвоем множится с приходом в массу нового пополнения. Центральная фигура остается той же. Зато отношения между периферическими фигурами, между точками, к которым примыкают спицы социального колеса, меняются. Если мы перейдем от индивидуального гипноза к гипнозу коллективному, получим образ толпы, имеющей центральной фигурой вождя, который занимает позицию, идентичную позиции гипнотизера по отношению к своим пациентам.

"Это множество, — с полным основанием говорил Тард, — по существу, всего лишь гигантское единоборство, и, как бы многочисленна ни была корпорация или толпа, она является неким подобием пары, где либо каждый подвергается внушению совокупности всех других, коллективного внушающего, включая господствующего предводителя, либо целая группа подвергается внушению с его стороны.

Однако миметическое желание берет верх над первичным эротическим желанием и интенсифицируется. Каждый хочет походить на соседа и на собирательный образ. Все заканчивается взаимной идентификацией, как среди приверженцев одного культа и поклонников одной знаменитости. Копируя друг друга и их идола, они приобретают единообразный облик и манеру говорить, по которым узнают друг Друга между собой и которые позволяют классифицировать их в ту или иную социальную группу.

Отныне легко понять психический строй толпы. По вертикали — любовный порыв каждого индивида к вождю. По горизонтали — множество людей, которые имеют один и тот же объект в качестве идеала «Я» и, следовательно, идентифицируются друг с другом. У них идентификация заменяет либидозные привязанности посредством регрессии. В толпе сексуальные отношения, даже замаскированные, отсутствуют, и их важность сведена к минимуму:

"Любовные отношения, — пишет Фрейд, — остаются вне этих организаций (церковь и армия.). Даже в толпах, составленных из мужчин и женщин, сексуальные различия, не играют никакой роли".

Такова картина, которую нам предлагает сплоченная толпа: все любят вождя, и каждый идентифицирует себя со своим соседом. Запомним эту ассимметрию распределения человеческих привязанностей. Каждое желание обнаруживает тяготение к одному из полюсов — Эрос к вождю, Мимесис к толпе. Вождь любит себя и любим, толпа любит и имитирует его вместо того, чтобы любить себя. Это общее явление. Единственное исключение — это католическая, то есть религиозная, толпа. Даже если христианин любит Христа и идентифицирует себя с другими христианами, Церковь требует от него намного больше. А именно, любить других христиан так, как их любил Христос. Но, отмечает Фрейд, здесь существует отклонение, которое "явно выходит за пределы конституции толпы". Картина, на которой мы остановились, достаточно верна, она отображает суть явления.

IV

В этой картине отсутствует гипноз, так как он стал бесполезной гипотезой. Даже если он останется обидной загадкой, отныне это загадка, которую можно обойти, объясняя Динамику масс. Его сменяет психоанализ. Он одновременно Дает необходимые представления и понятия. Мы больше не имеем дела с галлюцинацией, сомнамбулизмом, с вереницей грезящих наяву, с автоматическими умами в психологии толп. Мы теперь встречаемся с реалиями желания, с влюбленными и подражающими индивидами, собравшимися вокруг вождя. Играя по отношению к каждому из них роль совести, он провоцирует их регрессию к примитивному состоянию, например, к детству.

Принцип бесконечного конфликта между Эросом и Мимесисом изложен очень точно. Недостаточно объяснен — с этим я согласен. Но изменения капитальны. Магический элемент, с готовностью культивировавшийся, исключен из психологии толп, так же, как и сила тяжести некогда устранила картезианские вихри из механики. На место гипноза приходят более вразумительные и легче наблюдаемые понятия. Эта наука благодаря Фрейду способствует прогрессу. Я употребляю это слово здесь с большой долей колебания, вплоть до того, что множество предыдущих работ и сочинений устарела. Демонстрируя свою неприязнь к идеям, которые противоречат разуму, он отклоняет их или свободно комбинирует с другими. Принимая к сведению описания Ле Бона и разборы Тарда, он опрокидывает существовавшее до сих пор представление о массах. Их иррациональность, то есть подчиняемость и странное безразличие к реальности, проникает по каналам символической мысли, "мысли слепой или же символической" (cogitatio caeca uel symbolica), о которой говорит Лейбниц.

Это верно, но кто не видит, что отныне вопрос совсем в другом, нежели автоматическая мысль? Почти любовное почитание вождя, тот факт, что индивиды, составляющие толпу, идентифицируют себя благодаря ему — вот что выражает эта мысль. С этой точки зрения, он не кажется больше просто существующей данностью, каким-то придатком. Наоборот, он выступает важнейшим параметром толпы. Он в ней слывет подстрекателем, но в реальности сливается с ней. Теперь мы знаем, почему массы царят, но не правят.

В психологии толп вождь — общий элемент, сверх-"Я" и социальное «Я» каждого, без которого люди не смогли бы обойтись и вокруг которого они объединяются. Она не говорит ничего другого, кроме того, что говорил Мао Цзе Дун: "В самом деле. всегда необходимо, чтобы были вожди".

Конечно, выбирать между слабостью масс и силой вождя — то есть партии, церкви, армии и так далее — не значит выбирать между раем и адом, истиной и ложью. Это значит выбирать между двух зол, из которых ни одно не назовешь меньшим — чумой и холерой, потому что по отношению к свободе индивида любая масса иррациональна и любой вождь деспотичен. Но по здравому размышлению понятно, что это свойственно любому выбору. Выбирая то, что дает сила, одерживают победу над слабостью и обеспечивают выживание общества, к которому принадлежат. Эту философию разделяли все классики психологии толп, включая и Фрейда. Но, в отличие от других, он кладет в основу ее логичные гипотезы. Отсюда его упрек "авторам в том, что они не учитывают важности руководителя в психологии толп, тогда как выбор основного объекта наших исследований (в психоанализе) поставил нас в более выгодные условия".

Уместно добавить, что, поскольку все отныне объясняется с точки зрения любви и идентификации, в психологии толп закрепляется субъективность. Конец внушаемым марионеткам Льебо и Тарда. Их упрятали в чулан вместе с гипнозом. На их месте появляются неистовые орды, персонажи античных трагедий и герои Шекспира — мы увидим их через некоторое время. Современное, я бы сказал американское, отвращение к эмоциональному и субъективному замаскировало эти изменения. Их влияние на реальность, однако, гораздо глубже, чем все мудреные расчеты. Но зачем беспокоиться об этом?

В такт этому изменению естественно решается политическое уравнение, если так можно выразиться, способом рациональной эксплуатации иррациональной сущности масс. Иначе и быть не могло. Именно стратегии, предназначенные управлять обоими основными желаниями, отдают власть то одному, то другому.