Мещанство

Мещанство

– моральное качество, в общей форме характеризующее образ жизни и мышления, которому присущи ограниченность жизненных идеалов узколичными интересами, проявление трусости и приспособленчества в политическом отношении, ханжества в морали, вульгарности во вкусах.

Мещанство. Это слово когда-то обозначало сословие городских жителей – ремесленников, торговцев, а постепенно стало синонимом примитивности, мелкости, духовной неразвитости. Почему так получилось? Конечно, не все жившие когда-то ремесленники и торговцы были ограниченными, но ограниченность и бездуховность были типичными для многих из них – и название сословия стало символом этих качеств.

«Нет ничего пошлее мещанской жизни с ее грошами, харчами, нелепыми разговорами и никому не нужной условной добродетелью», – писал Чехов. Горький называл мещан «врагами свободно думающих и чувствующих людей, губителями жизни». Духовное мещанство ненавидели и ненавидят многие, но оно – зло, бороться с которым непросто. Давно нет ни ремесленников, ни торговцев, а мещанство с его нелепыми разговорами и условной добродетелью встречается.

Можно спросить себя: кому же охота становиться мещанином, если это значит быть врагом свободно думающих и чувствующих людей, губителем жизни? Представить себе человека, который сознательно хотел бы быть врагом и губителем, действительно трудно. Но в том-то и беда, что мещанином можно стать постепенно и для себя незаметно. Что к этому ведет?

Начнем, может быть, не с главного, но очень характерного – чересчур большая занятость вещами. Привычка судить о себе и других по тому, что и на ком надето, какой у кого марки велосипед, или магнитофон, и связанное с этим желание выделиться одеждой или магнитофоном. Конечно, вещи говорят о своих хозяевах: стиль одежды, набор пластинок, даже что и как лежит у нас на письменном столе дают о нас определенную информацию. Но чересчур большая занятость вещами поглощает столько сил и времени, что постепенно может ограничить нашу жизнь. В юности бронзовая чернильница на столе может казаться всего лишь дорогой и симпатичной безделушкой, а в сорок лет стать чуть ли не единственным показателем собственных достижений. Человек гордится: попробуйте, мол, и вы прожить так, чтобы на столе у вас красовалась настоящая бронза!

Мещанство не случайно связывают со стремлением к уюту. Жить в уюте и материальном довольстве не прочь каждый, но жить исключительно ради уюта и материального довольства будет только мещанин. Нередко он себя успокаивает: я-де забочусь и о том, чтобы вещи радовали глаз, были, красивыми, давали что-то для души. «Поставили в передней японское чучело, ткнули в угол китайский зонт, повесили на перила лестницы ковер и думают, что это художественно», – с грустью писал об этом Чехов.

Усвоив, что мещанство – зло, некоторые искренне стремятся искоренять его тем, что ищут какие-то особые, «немещанские» способы обставлять жилье, выбирать одежду, проводить время. Лет пятнадцать назад такие люди считали признаком отсталости герань на подоконниках и поэтому ставили кактусы. Дело, однако, не в том, герань или кактус на подоконнике, а в том, кто и почему их ставит, какое значение им придает, чем живет помимо этого. Можно коллекционировать фуги Баха и презирать детективы и быть мещанином. Можно коллекционировать диски с записями рок-опер и любить детективы – и не быть мещанином.

Модные вещи и увлечения сами по себе ни плохи и ни хороши. Сами по себе они: не способны ни принизить человека, ни возвысить. Мещанином его делает, не мода, а страстная преданность ей, добровольное рабство. Если мы видим, что так, а не иначе человек одевается, рассуждает, проводит свое время, лишь бы не отстать от моды, мы называем его мещанином.

Ужасна атмосфера общения на мещанский лад. Один с важной серьезностью относится только к тому, что говорит сам, всему и всем дает быстрые и категорические оценки, другой на все, что бы ему ни сказали, безапелляционно возражает, третий всех поучает, четвертый ищет у каждого заднюю мысль, пятый, боясь попасть впросак, пытается свести разговор к обмену никчемными сведениями, новостями, анекдотами. Но все они похожи тем, что не испытывают глубокого интереса и доверия друг к другу, предвзяты – не ждут друг от друга ничего нового, полезного для сердца и ума.

Однако «врагами свободно думающих и чувствующих людей» Горький называл мещан, конечно, не просто потому, что многим из них свойственно молиться на вещь и моду и что они нелепо общаются между собой. В виду имелось нечто еще более опасное: их нетерпимость к тем, кто не молится на вещь и моду, кто духовное ставит выше материального, совесть – выше расчета, нравственный и гражданский долг – выше личного благополучия, кто живет своим умом. Эта нетерпимость идет рука об руку с ограниченностью и самодовольством. Не сомневаясь в правильности собственных поступков и оценок, обыватель раздражается, когда кто-то с ним не согласен. Он требователен и строг к инакомыслящим, но слепо послушен чужой мысли, которую однажды принял, поддается внушению и грубой силе.

Вот почему в переломные моменты истории недалекий человек может стать губителем жизни не только в переносном, но и в прямом смысле слова. Косность мещанского образа мыслей и поведения не раз становилась опорой мракобесия, в 1933 году она помогла в Германии приходу к власти фашизма.

Конечно, нельзя каждого недалекого человека считать потенциальным мракобесом. Возможно, мысли, которые он принял, и авторитеты, которым он подчиняется, всю жизнь будут толкать его к хорошим поступкам. Беда в том, что выбор поступков от такого человека мало зависит, происходит случайно. Он, как бумажный кораблик, плывет, гонимый попутным ветром, а куда занесет его ветер, от кораблика не зависит. Он всего лишь игрушка – вот что грустно и опасно. Даже небольшая доля мещанства, застилая глаза и ограничивая опыт, постепенно может превратить разумную личность в ту, которая не ведает, что творит.

Не только ради счастья других людей, но и ради собственного счастья недальновидно позволять себе бездумно плыть по жизни, особенно в сложных, требующих серьезных и смелых решений ситуациях. А такие ситуации заранее не предупреждают о себе. Если не быть к ним готовым, они могут свалиться на нас внезапно, как снег на голову. Вот почему, не ожидая каких-то особенных обстоятельств, в самой обычной, повседневной жизни надо стремиться ни в чем не быть мещанином.

Но как все-таки это практически делать? Не придавать чересчур большого значения вещам? Не быть рабом моды? Уважать привычки других людей? Интересоваться их взглядом на жизнь? Не быть предвзятым, самодовольным, недоверчивым? И одновременно никому и ничему слепо не подчиняться? Не ставить расчет выше совести, а личное благополучие выше гражданского и нравственного долга? Что еще? Да хватит и этого! Лишь бы вытесненное повседневными заботами не оставалось благими намерениями. Дело не только в том, чтобы правильно обозначить цели, но и в умении им следовать, а это вырабатывается не сразу и, как и все в нашей жизни, часто начинается с мелочей и пустяков.

Одна десятиклассница мне рассказывала, как год назад, перейдя из обычной школы в экспериментальную: девочки там занимаются музыкой, лепят, изучают эстетику, а мальчишки – футболисты, члены и кандидаты в юношескую сборную города (вместо эстетики у них тренировки), она начала относиться к футболистам пренебрежительно. Что можно требовать от людей, у которых весь ум ушел в ноги? Потащит в кино или на какой-нибудь матч, и о чем с ним там говорить? О голах? Прошла четверть, в каникулы они всем классом поехали в Таллин. Моя собеседница хорошо знала и любила этот город и стала водить одноклассников по улицам и музеям. Она с увлечением показывала и рассказывала, но делала это только для девчонок, только от них ждала внимания и понимания. Октябрь, золотые листья, легкое дыхание... и вдруг: «Ленка, а где здесь хороший универмаг?» Показала, и так пусто стало...

Но прошло время, и оказалось, что ее лекцию запомнили футболисты. Многие из них стали заходить к ней домой, расспрашивать, спорить, брать книжки. А когда в классе произошел один серьезный конфликт, они выбрали «эстетку» комсоргом. Обо всем, кроме спорта, эти ребята знали действительно мало, рассказывала Лена, но серьезный спорт научил их трудолюбию и связанному с ним умению отличать важное от неважного. С ними очень интересно общаться, они оказались самыми серьезными ребятами, которых когда-либо знала! Они не вспоминают сказанное кем-то, они думают сами! Вот что открыла в своих одноклассниках-футболистах Лена.

А чему она научилась при этом сама? Она на своем опыте увидела, что нельзя ставить собственные интересы и увлечения выше увлечений других людей, что быстрые и категорические оценки часто ведут к ошибкам и что многое в жизни гораздо сложнее и интереснее тех представлений, которые складываются вначале.

Такие истории случаются с каждым: предполагал одно, а оказалось другое... Если их не забывать, а всякий раз хорошенько думать, что, как и почему у меня получилось, это поможет избавиться от той доли мещанского самодовольства и предвзятости, которая в нас есть и из-за которой случилась ошибка.

Анализировать свои мысли и действия очень важно. Моя собеседница, например, поняв ошибку с мальчишками, стала думать, почему девочки остались равнодушными к ее лекции. И пришла к выводу, что они не только боялись опоздать в универмаг, но и на третий час экскурсии заскучали. Для них, изучавших историю искусства, ее рассказ не был таким откровением, как для футболистов. Лена сумела посмотреть на себя со стороны, глазами подружек. А такое умение, может быть, лучший из способов борьбы с ограниченностью собственных интересов и взглядов.

Правда, разговаривая с Леной, которая в прошлом году написала отличную историческую работу о декабристах (за нее она получила второе место на городском конкурсе), а в этом году, проведя чуть не пол-лета в архивах, написала не менее отличную работу о единственном отказавшемся подписать смертный приговор декабристам члене Верховного уголовного суда Мордвинове, я думала, что в претензиях к себе эта девочка несколько увлекается. Но не потому ли, что она так увлекается, так неумеренно многого от себя хочет, и мне, и ее футболистам с ней интересно?

В одной из своих статей, говоря о мещанстве, Ленин подчеркивал его «умеренность и аккуратность». Эти два качества считал своим талантом персонаж комедии «Горе от ума» Молчалин, уступчивый, скромный и чрезвычайно умеренный человек, которому завещал отец «угождать всем людям без изъятия». Как мелко и бесцветно пользовался своим «талантом» и угождал всем Молчалин, каждый из нас не раз писал в школьных сочинениях. Но давайте задумаемся, почему умеренность и аккуратность Молчалина не просто мелкие и бесцветные, но и мещанские качества? Почему Молчалин для людей нашего века ко всем своим прочим грехам еще и мещанин? Ответ на этот вопрос тоже поможет нам бороться с мещанством.

Молчалин подавлен и действует, исходя лишь из приземленных, сугубо личных целей. «В чинах, мы небольших», – объясняет он Чацкому свои обстоятельства. Чтобы достигнуть больших чинов, Молчалин часами скучает с нелюбимой девушкой и дни напролет переписывает пустые бумаги начальников. Молчалин: уступчив, скромен, тих не из уважения к взглядам, знаниям и личному достоинству окружающих, а потому, что чувствует себя от них зависимым. Готовность принимать любые догмы, выполнять самые нелепые ритуалы, лишь бы, умеренно и аккуратно исполняя это, самому можно было хорошо устроиться, – здесь весь ограничивший ради собственного благополучия возможности своей личности Молчалин. В этом его мещанский талант, враждебный тем, кто, не желая ограничивать свои возможности, живет и думает свободно. Если мы хотим, чтобы никто и ничто не могло подавить наши лучшие стремления, надо, чтобы эти стремления у нас были. Они не появляются сами по себе, а развиваются вместе с нашей личностью. Надо искать в своей душе высокие чувства сострадания и великодушия, не отказываться от помощи тем, кто в нас нуждается, и боли за тех, кому сейчас плохо. Мелкости, жестокости, бездуховности надо противопоставлять собственную духовность, свободное служение лучшим идеям, которые выработало и вырабатывает человечество. Служение благородным идеям – источник энергии, силы и мужества. Оно возвышает и очищает личность, помогает развитию способностей и ума.

Нужно учиться обогащать свою душу высокими стремлениями, ставить перед собой значительные не только для собственной личности, но и нужные другим людям цели, ища пути к их осуществлению, использовать все, что обдумало, выстрадало и накопило для нас человечество. Серьезные цели, поставленные перед собой с юности, и неустанная работа над ними мобилизуют силы и возможности человека, организуют и вдохновляют его жизнь.

Размышляя над пережитым, Герцен в «Былом и думах» вспоминал, как в юные годы он и Огарев, взбежав на Воробьевы горы, «вдруг обнявшись, присягнули, в виду всей Москвы, пожертвовать нашей жизнью на избранную нами борьбу». О какой борьбе шла речь, мы все хорошо знаем. «Путь, нами избранный, был не легок, мы его не покидали ни разу; раненные, сломанные, мы шли», – писал он дальше. Цельность давала Герцену и Огареву силы бороться с омертвлявшим родину самодержавием, искать новые, более верные пути этой борьбы и будить к ней других.

Когда есть такие высокие цели, то можно не бояться, что, листая, когда хочется, детективы или танцуя в веселые минуты в полутьме, ты станешь из-за каких-то занятий и увлечений мещанином. Наша духовная жизнь не даст нам перейти ту грань, за которой начинается пустое мещанское бытие с его «нелепыми разговорами и никому не нужной условной добродетелью».