Самолюбие

Самолюбие

– моральное чувство, в котором выражается уважение человека к себе как личности, основанное на признании своего достоинства.

Дверь класса хлопнула, как будто выстрелили из стартового пистолета. То ли Люда, выбегая, толкнула ее с такой силой, то ли сквозняк помог, но звук получился громкий и резкий. На несколько секунд возникла тишина, какой не было весь урок, трудный последний урок...

Потом тишина дрогнула и задребезжала – звонок. И это тоже был старт. Восьмиклассники заторопились. Большинство, сгребая с парт тетради, учебники и ручки, рвалось на улицу. Меньшинство все еще размышляло над случившимся и никуда не спешило. И среди них (кроме учительницы литературы Анны Ивановны) были Лена и Борис.

– Вы что, оглохли! – закричал им Санька, перворазрядник по прыжкам в высоту. Он первым утрамбовал в свой аккуратный спортивный чемоданчик нехитрый ученический скарб и теперь слегка подрагивал, как заведенный мотоцикл. – Звонок же!

– Звонок, – повторила побледневшая Анна Ивановна. – Идите гулять.

Сама учительница не двинулась с места.

– Гулять! – Санька с ревом и грохотом, как мотоцикл по вертикальной стене, пронесся между парт, мимо доски и бездымно исчез за дверью. Оставшиеся застыли в предстартовых позах, нетерпеливо поглядывая то на Бориса, то на Лену.

– Кому неинтересно, пусть уходит, – негромко сказала Лена. – А по-моему, надо разобраться, почему так получилось.

– Ой, у меня музыка! – вспомнила одна девочка и, не оглядываясь, вышла.

– И так меня мама каждый день ругает, что задерживаюсь, – пробормотала другая, аккуратно прикрывая за собой дверь.

За ними последовало еще несколько человек: дескать, тренировка, репетиция, сбор у подшефных... Анна Ивановна тоже поднялась, но, подумав, молча прошла в конец комнаты и села за последнюю парту...

Что же случилось в классе несколько минут назад? Люда через голову соседки протянула Борису записку. Девочка повернулась спиной к доске и не заметила, как Анна Ивановна оказалась рядом.

– Можно, я буду почтальоном? – усмехнулась учительница, протягивая ладонь. – Простое, заказное, авиа?

Люда отдернула руку, спрятала записку за спину, поднялась из-за парты. По лицу ее словно пробежали волны: розовая, белая, опять розовая, снова белая... Бесшабашный перворазрядник Санька все это видел сбоку и громко шептал-советовал:

– Съешь! Жевать разучилась? Ам – и готово!

– Ну дай же, – настойчиво повторила Анна Ивановна.

Розовая волна задержалась на лице Люды, на глазах темнея и густо алея. Девочка судорожно глотнула воздух и вдруг, ни слова не говоря, кинулась к двери. Та хлопнула, как будто выстрелили из стартового пистолета...

Анна Ивановна молча сидела за последней партой и глядела в окно.

– По-моему, Люда виновата в том... – начала Лена, но Борис ее перебил:

– «По-моему»... «Виновата»... Дай сначала людям высказаться. Ты комсорг, ты успеешь.

– Высказывайтесь, люди.

Стали спорить.

– Конечно, записки на уроках – это не очень, но и отбирать записки тоже очень не...

– Ты не темни! Права Людка или нет?

– А что тут неясного? Я бы ни за что личную записку не отдала. Хоть директору. Хоть самому завгороно. Вот и у Людки гордость взыграла...

Ребята старались не смотреть на Анну Ивановну. Но она по-прежнему сидела в углу и молчала.

– Людка молодец. У нее чувство собственного достоинства будь здоров!

– Чего ж она убежала? Вот так достоинство...

– Тебе бы так наступили на самолюбие.

– А я бы как Санька: ам – и нет!

– Вот вы говорите: «гордость», «достоинство», «самолюбие»... – в раздумье произнесла Лена. – А это хорошо или плохо?

– Еще как хорошо!

– Хуже не бывает!

Вот теперь, когда спор у ребят разгорелся по-настоящему (а так всегда бывает, если сталкиваются противоположные мнения), мы на время оставим класс и попробуем порассуждать сами. Как говорится, пораскинем своим умом.

Итак, хорошо это или плохо – быть самолюбивым человеком?

– Смотря как понимать самолюбие, – заметит, наверное, осторожный читатель.

– Самолюбие, – отвечаю я, – это чувство собственного достоинства...

– Так это же хорошо! – восклицает нетерпеливый читатель.

– Прости, ты перебил. Я продолжу: достоинства, соединенного с ревнивым отношением к мнению о себе окружающих. Вот что значит самолюбие.

– А-а, – неопределенно тянет нетерпеливый читатель. Осторожный молчит. Оба, надеюсь, думают. И есть над чем поразмыслить. Самолюбие – сложное качество человеческого характера. Оно может быть добрым и злым – смотря насколько выражено, смотря в какую сторону направлено. Если оно захватывает человека целиком, то уводит его от людей в гордыню и одиночество. Говорят: «Самолюбие заедает...» Если покидает человека насовсем, он становится бесхарактерным, вялым, равнодушным. Про такого скажут: «Ему бы капельку самолюбия...»

– Вот-вот! – вдруг воспламеняется нетерпеливый читатель. – Мне бабушка каждый день твердит: «Никакого у тебя, внучек, самолюбия. Ведь не круглый же ты... этот... Чего ж у тебя одни тройки в дневнике?» – «Так то ж в дневнике, – говорю. – А в душе я, может быть, отличник». А она опять: «О чем и разговор. Ума тебе хватает, а самолюбия ни на грош. В троечниках ходишь...»

– Ходи себе в троечниках, – не без ехидства замечает осторожный читатель нетерпеливому, – только правильно выбирай направление. Куда ты забрел? При чем тут бабушка?

– Минуточку, ребята! Вот и у нас спор чуть не доходит до ссоры... Не пора ли нам вернуться в класс и послушать, чем там закончилось?

А там все продолжалось!

– На одном самолюбии не проживешь. Надо еще выдержку воспитывать.

– Да что вы заладили: «самолюбие, самолюбие». Сам себя любит человек, сам себя замечает в мире, а больше никого и ничего...

– Ты путаешь. Это уже самолюбование. Или себялюбие. Это совсем другое.

– А я так вообще не пойму, почему Людка из класса выскочила как ошпаренная?

– Ты же ее записку не читала. Может, там такое было!

– Не думаю, – резко отозвался Борис, до сих пор молчавший. – Но вам не кажется, что это мы уже не чье-то самолюбие, а честь задеваем. Честь девчонки. Рыцарские времена прошли, а порядочность еще никто не отменял...

Помолчали.

– Татьяна, между прочим, тоже Онегину писала, – вдруг блеснул познаниями кто-то из мальчишек.

– Ой, не могу: Борька – Онегин...

– Нет, вы послушайте! Значит, у Татьяны Лариной не было этого... самолюбия? Так?

– Какое самолюбие, если любовь...

Анна Ивановна поднялась и в полной тишине прошла к учительскому столу.

– Раз уж заговорили о литературе, то, наверное, и мне дадут слово. Можно, Лена? Ну вот. Хоть вы и щадили мое самолюбие, не называли моего имени, но я понимаю, на кого тут собак понавешали. Ах, как плохо – вводить человека в краску, отбирать чужие записки, не так ли? Согласна и я: хорошего мало. Но позвольте мне ответить на ваши обвинения. Мы не первый год знакомы, и вы знаете, что я никогда не читаю чужих записок – у меня ведь тоже есть свое человеческое, женское, учительское самолюбие. И о том, что жить для себя? Взять и просто побродить по лесу?.. Конечно, кому ж не хочется! Грибы, например, собирать люблю. Но я – рационалист, я взвешиваю: какое получу удовлетворение, если побуду час в лесу, и какое – за этот час в институте. Не умею отдыхать? Да, это правда – в отпуск почти никогда не езжу, но какой здесь подвиг? Поехал я однажды в санаторий, но через неделю сбежал. Стало мне невыносимо скучно. Так что все просто: каждый раз из двух радостей я выбираю б?льшую. Живу так, а не иначе, не потому, что должен, а потому что – хочу! Так что не нужно меня жалеть.

– Далеко не всем удается жить в таком полном соответствии со своим призванием.

– Не верю, что бывают люди без призвания. Просто встречаются сонные, которым не повезло, – никто не успел их разбудить. У ребят, по-моему, нужно воспитывать избирательное отношение к профессии. Не твердить им: все профессии хороши, а убеждать, что среди многих хороших профессий есть одна-единственная, которая может прийтись тебе по душе.

– Много ли в вашей жизни было случайного?

– Как сказать? То, что с юга в Сибирь попал, – случайность, наверное. А вот то, что выбрал именно ортопедию, – закономерность. Меня поразило, какой здесь непочатый край нерешенных проблем. Это и привлекло. В двадцатом веке невозможно быть универсалом, и поэтому важно не только выбрать профессию, но и найти свое место в ней. То есть не распыляться, а сосредоточиться на чем-то своем, конкретном. Это, конечно, трудно. Сегодняшняя жизнь предлагает слишком много соблазнов. Сходить в театр, в кино, почитать интересную книгу, то есть потребить что-то созданное другими легче, конечно, чем что-то самому сделать. Легче... А потом все эти «легче» превращают жизнь в цепочку случайностей, и человек постепенно теряет себя.

– Вы перечисляете: театр, кино, книги... И говорите: «потребить». Но ведь это не товар какой-то, а пища для души.

– Что ж поделать, если мне, к примеру, приходится в этом смысле голодать. Вот начну читать хорошую книгу, а тут – бац! – очередной трудный больной, и нужно все отложить, срочно искать для него какой-то уникальный способ лечения и, значит, читать-перечитывать горы специальной литературы. Я уж смирился. И вообще-то считаю, что, только отказываясь от многого во имя одного, наиболее важного, человек может достичь желанной цели. Большое дело не дается малым трудом.

– Это – сознательное самоограничение, вынужденное. Ну а если у человека нет столь мощного «во имя» (у подавляющего большинства нет), стоит ли обеднять, ограничивать свою жизнь?

– Я настаиваю на том, что самоограничение (можно называть это целеустремленностью) необходимо каждому человеку. Важен в жизни рабочий настрой. То есть ориентироваться не на удовольствия, а на дело – жалко время попусту тратить.

– Расскажите, пожалуйста, как пришло к вам ваше открытие.

– Это было больше 30 лет назад. Я работал тогда бортхирургом, вылетал на экстренные вызовы. Самолет По-2 был старым, дребезжал на лету. Кабина открытая, ветер в ушах свистит – книжку в руках не удержишь. Только и оставалось в пути, что думать. Очень хорошо думалось! Как сейчас помню тот полет: стужа лютая, вьюга метет, а мне только что пришла в голову новая, как оказалось потом – окончательная, мысль о принципе аппарата, к хочется, как Архимеду, кричать: «Эврика!»

– А что было перед тем, как вам «вдруг» пришла окончательная мысль?

– Что было перед тем? Перед тем я тоже думал. Шел куда-то – думал, делал операции и по ходу каждой – думал, ложился спать – думал... Еще, конечно, много читал. Выписывал по абонементу все, что можно было выписать в мою сельскую больницу. Брал отпуска за свой счет, ездил в Москву и не вылезал там из библиотек. Пришлось овладевать такими науками, о которых раньше понятия не имел. Да, и сопромат изучал, механику и биомеханику даже. Потом, когда разрабатывал конструкцию аппарата, довелось научиться слесарному делу...

– Было время, когда в метод Илизарова верил один-единственный человек – врач Илизаров. Хочу спросить: что помогло вам выстоять столько лет?

– Скажите на милость, когда и кому было легко утверждать новое? Но если ты взялся, нужно уметь ждать. Да и что толку спешить, нервничать? В любом новом деле, по-моему, нужно быть готовым преодолеть не один барьер. И верить в победу, верить! Не допускать даже мысли, что ты не прав, что возможно поражение. Знаете, если начнешь бояться: а вдруг, мол, моя нога завтра ходить не будет, а вдруг я послезавтра умру? – так и жить нельзя, не говоря уж о том, чтобы бороться. Если всей душой поверишь в успех своего дела, то откроешь в себе неизвестные тебе раньше способности. Да о чем тут спорить? Если твердо убежден, что прав, на каком, собственно, основании сдаваться?

– Правда ли, Гавриил Абрамович, что вы спите по три часа в сутки и не устаете?

– Если бы сейчас я сидел перед телевизором, то, конечно бы, уснул. Сегодня действительно спал всего три часа. Но творческая работа не подпускает к человеку усталость... А в юности, помню, очень любил поспать. Теперь жизнь поставила так, что мало спать стало нормой. Адаптировался. А как же иначе? Для научной работы остается, по сути дела, только ночь. Мог бы, конечно, уходить из института пораньше. Но сам же буду переживать, если оставил очередь непринятых больных, в таком настроении мне работать будет трудно. И нет, значит, другого выхода, как выкраивать время за счет сна, отдыха. Впрочем, работать, по-моему, всегда полезно. Мозг от тренировок только набирает силу.

...Не решаюсь смотреть на часы: невесть сколько идет наша беседа. Вся больница, весь город давно спят, а Илизаров будто забыл о времени. Задаю последний вопрос:

– Сейчас, когда к вам наконец-то пришел успех, признание, изменилось ли в чем-то ваше отношение к жизни?

– Да, кое-что изменилось. Раньше, когда мои ученики призывали идти в атаку против тех, кто нам мешал и вредил, я считал, что бороться нужно только «за» что-то. И не хотел бороться «против» кого-то. Теперь отстаивать наш метод уже нет необходимости, и я пересмотрел свою позицию невмешательства. Можно быть великодушным к своим противникам, но к чужим ты обязан быть непримиримым. Если ты порядочный человек, то помоги другому, чтоб у него не повторились твои тупики. В этом направлении я и собираюсь действовать.