Вступительное слово автора

Вступительное слово автора

Как-то в 1966 году на лужайке у Эзален Биг Хауз ко мне подошел Майкл Мерфи с просьбой написать статью о Гештальт-терапии, которую он хотел опубликовать (и опубликовал). До этого он обращался к Фритцу Перлсу, который посоветовал попросить об этом меня. К тому времени я участвовал уже в нескольких курсах Фритца и определенно нравился ему - мне даже назначили постоянную стипендию за усердие в Эзалене. Предложение я принял с удовольствием, в результате появился мой первый опус на английском - сейчас, оглядываясь назад, я принимаю это за благословление, поскольку тогда открыл для себя, что могу выразить себя с большей легкостью, чем мог даже представить.

В то время по Гештальт-терапии почти ничего не печаталось, разве что две разные книги Перлса, несколько его статей и краткое сообщение Ван Дусена, объявлявшего, что Гештальт-терапия - это наиболее совместное терапевтическое приложение к феноменологии. Еще две вещицы, отпечатанные на мимеографе тех дней (я тогда ходил на первые профессиональные курсы Перлса и Симкина в Эзалене), одна Симкина, а другая Джона Энрайта. (Оба автора в хронологическом порядке потом появились вместе со мной в Стефенсонском «Учебнике по Гештальт-терапии») [3].

Поставленную задачу я выполнил с большим удовольствием, так как понимал, насколько трудно разобраться в Гештальт-терапии по ранним двум книгам Перлса. По капризу судьбы я был одним из первых читателей «Гештальт-терапии…», напечатанной Джулиан Пресс в пятидесятые, так получилось, что издатель ее прислал моему дяде Бену Кохену, одному из основателей ООН, жившему, ну конечно же, в Нью-Йорке. Дядя, будучи вторым секретарем по прессе и информации, постоянно получал книги из разных источников, а те, что, по его мнению, представляли бы интерес для меня, направлялись мне. Так и вышло, что одна такая книжица оказала известное влияние на мои профессиональные занятия - но не как на терапевта, а исследователя и преподавателя; должен сказать, что в своей работе Перлс представлялся мне (несмотря на упражнения, данные в начале книги) скорее этаким юным интеллектуалом, чем умудренным эмпириком, точно также я был далек от представления об истинной Гештальт-терапии. Теперь мне понятно, что Фритц был гением лечебного процесса, но у него не было ни особого дара, ни известной подготовки в теории, в начале же ему приходилось очень много ссылаться на склонных к теоретизированию мэтров, чтобы как-то продвинуть свои исследования, когда в академическом мире царил психоанализ. Думается, что Гештальт всегда вылезал за рамки теоретических формулировок, когда настоящий вид он обрел во времена Фритца, когда тот, уже под конец жизни, освободился от всей этой «шелухи» и от необходимости предания законности практики академическими мудрствованиями.

Мне кажется, что Фритц по-настоящему увидел свою работу в отражении ее в моей книге, никогда раньше я не видел его таким счастливым, как в тот день, когда он рассказывал, как ему понравилась книга, это был триумф, несравнимый даже с победой над Масловым на достопамятной встрече в Эзалене, где от него здорово досталось Эйбу.

В преддверие семидесятилетнего юбилея Фритца, когда Джим Симкин собирал приветствия в его адрес, я написал «Концентрацию на Настоящем - Техника, предписание и Идеал» [4]. Прочтя, Фритц предложил, чтобы эта работа и некоторые другие (наравне со статьями других авторов) были включены в книгу. Несмотря на весь мой энтузиазм из-за «Теории Парадоксального Стремления» Арнольда Бейссера и книги «Куриный бульон - это яд» Боба Резника я медлил.

Когда через год-другой мы вновь повстречались с Фритцем в Чили, он сказал, что уже пообещал «девочкам из Майами» (то есть Фаган и Шеферд) такой сборник, этим он и подстегнул меня написать мою собственную книгу по Гештальт-терапии.

Не думаю, что у меня что-то получилось бы, если бы не он; писать о творении другого сложно, к тому же, мне казалось, что добавить что-то к уже написанному - это уж чересчур. Однако со временем (прочтя многое, что появилось после «Гештальт-терапии сегодня» Фаган и Шеферд) я почувствовал, что то, что «чересчур» для меня, вовсе таковым для меня не является.

За исключением первых двух глав, «Гештальт-терапия: Отношение и практика Атеоретического Эмпиризма» была написана почти сразу же после кончины Фритца в 1970 году. Когда я был на его панихиде в Сан-Франциско, мой сын погиб в автокатастрофе в Биг Сер Хиллз, поэтому работалось мне с тяжелым сердцем, и то, что я все таки написал эту книгу, говорит, насколько я считал важным довершить «незаконченное дело». Во первых, то было время, когда я готовился к путешествию, из которого, как я объяснил во вступлении к «Целительному путешествию», не будет возвращения. Я решился последовать за духовным учителем в отношении полной полезности, и мне казалось, что следует заплатить все долги прошлому с тем, чтобы взойти на новую сцену жизни без каких-либо планов и обязательств. Книга по Гештальт-терапии оставалась незаконченной, кончина Фритца требовала ее завершения.

Хотя поездка в чилийскую пустыню в 1970 оказалась в духовном смысле путешествием без возвращения, в 1971 году я вернулся в Беркли и предложил Стюарту Миллеру книгу по Гештальту - тогда в счет Викинг-Эзаленской серии, где уже выходили мои ранние книги «Поиск» и «Психология Медитации» (вышла под названием «Как быть» [5]). Рукопись уже давно была напечатана, если бы не затерялась в ксерокопировальной. Такой у меня была жизнь, как внутри, так и внешне; чтобы собрать книгу приходилось нерационально раскапывать материал по разным местам. Часть его была опубликована как «Техника Гештальт-терапии» для моих студентов в Беркли, еще часть пошла на «Учебник по Гештальт-терапии» Хатчера и Химелштайна, осталось в «Гештальт-журнале» [6].

*

Но вот, наконец, наступило время завершения все время откладываемой прерываемой работы, на фоне других проектов и планов она вырисовывалась в нечто цельное. Период 1969-1970 годов - страдное время, Я не столько пишу новое, сколько завершаю старое.

Вместе с ранее написанными главами «Отношения и Практики Гештальт-терапии» под заглавием «Ревизия Гештальт-терапии» я ввожу целый ряд утверждений, относящихся ко времени возвращения к психотерапии после моего недолгого, но сильно повлиявшего на жизнь паломничества в Южную Америку. Если в книге семидесятых я делаю ударение на Гештальт-Эмпирику с Перлсом и Симкиным, то в написанном позже, пусть и не большом по объему, разделе содержится более личное: здесь подчеркивается трансперсональный аспект Гештальта, дается критика «дырок» в подходе, иллюстрируются последние клинические наработки, я показываю мое отношение к целительным и учебным упражнениям, делюсь содержимым своего «волшебного чемоданчика», рассказываю о сходстве Гештальта с некоторыми духовными традициями. Первые три части из этого уже появились в «Гештальт-журнале» (вторая часть - редакция открытого послания на Балтиморскую Конференцию 1981 года); две другие предназначались для открытия II Международной Конференции по Гештальту в Мадриде в 1987 году; глава с упражнениями по Гештальту, это предмет, который я могу считать своим собственным,- эта глава написана специально для книги. Буквально перед тем, как отдать книгу в печать, я решил включить в нее еще одну главу - «Гештальт после Фритца!» - это экскурс в историю движения. Он составлен на основе выступлений на IV Международной Конференции по Гештальту (в Сиенне, 1991 г.), название говорит само за себя.

Одно только здесь отсутствует даже после всех дополнений: мне не удалось обсудить жизненность философии Гештальта, вопрос веры в органичную саморегуляцию. Я говорю, что Гештальт (со стороны пациента) - спонтанность. В «Технике Интеграции» (Книга 1, Глава 6) мне бы следовало сказать, что я особо выделяю сознательность перед спонтанностью.

Вера Фритца в индивидуальную саморегуляцию в современной ему психотерапии соответствует вере Роджерса в саморегуляцию группы: обе эти веры повлияли на психотерапевтическую практику через контагиозность отношения происходящего интеллектуального влияния.

Я провел компьютерное исследование по выявлению выражения «органическая саморегуляция» в названиях работ в двух сотнях журналов по психологии и медицине за период с 1966 года, думаю, читателям будет интересно узнать, что фраза встречается не единожды. Именно Фритц Перлс популяризировал это выражение, он использовал его так, будто говорил о хорошо известном понятии. Думаю, что я не единственный из его слушателей, кто понял, что он цитировал Шеррингтона или Голдштейна. Понятие конечно же было знакомо слушателям, и все же атрибутика «органичной саморегуляции» по отношению к авторитету научного истеблишмента выглядит как шаманские пассы руками.

Вера в органичную саморегуляцию олицетворяется в Гештальт-терапии как вера в спонтанность - идущая рука об руку с тем, что я называю «гуманистическим гедонизмом», это ни что иное, как биологическая передача экзистенциальности «сущности».

В любом случае имеется в виду скорее «жизнь-изнутри», чем «жизнь-извне» - то есть подчинения обязанностям или отношения к самоотображению. Идеи спонтанности и аутентичности подразумевают веру, подобную непреходящему совершенству Буддистской Махаяна и другим духовным традициям.

Кажется совершенно естественным, что Фритц вошел в себя, увидел каков он на самом деле, так сказать, в натуре, и ему это сильно понравилось, именно в Эзаленском институте, в центре, созданном под руководством и при поддержке Алана Ваттса, где одним из первых членов общины был Джиа-Фу-Фенг, покрывший многие стены своей замечательной каллиграфией, проповедовавший Тай-Чи и давший нам позднее современный перевод Лао-Цзы. Эти внешние обстоятельства эхом отразились на верности Фритца Таоизму, на его жизни и работе. Когда Фритц говорил «органичная само-регуляция» он также имел в виду «Тао» по крайней мере в смысле «Тао человека», которое таоисты отличают от сверхиндивидуального «Тао Небес»; соответствующее действие, диктуемое скорее глубокой интуицией, чем разумом (включая сюда следование предпочтениям по Дионисию, а не стремление к выбору по Сартру).

В своей преданности к органичной саморегуляции Перлс был не только наследником Фрейда, первым указавшим на превратности сдерживания чувств, но и продолжателем Вильгельма Райха (своего психоаналитика), который был первым, верящим в инстинкт больше, чем в воспитание. Из-за недоработки главы по органичной саморегуляции в этой книге я решил осветить этот вопрос во вступлении, и действительно, правильнее будет поговорить о саморегуляции до а не после темы сознания - уникальная возможность, при которой вопрос выделяется с точки зрения гештальт-подхода, также как с точки зрения доминирующего качества в характеристике Гештальта по Дионисию.

Группируя вместе в виде «теории» мои формулировки с главенством отношения над техникой (Глава 1) и говоря о концентрации на настоящем (Глава 2), я умышленно воздержался от ранее подготовленного названия книги: «Теория и Практика Гештальт-терапии». Я выбрал «Гештальт-терапия: Отношения и Практика», поскольку это отражает мое видение того, что Гештальт не есть приложение теоретического аппарата (или теоретической основы), а предмет бытия в этом мире определенным образом.

Конечно, можно повторить психологический вывод Фритца Перлса (а мне особенно интересен именно его вывод) и таким образом найти определенное видение эго как фактор внутренней помехи - в «Эго, Желание, Агрессия» [7] - и как «функцию по распознанию»; мы находим определенные идеи о себе и о своих контактах - в дополнение к открытому системному кругозору организма в окружающей среде и в холистическом гештальт-подходе. И хотя все это и многое другое найти можно, я воспринимаю психологические идеи Фритца в контексте его работы, а не как основу; как толкование, а не как скелет. Поэтому, когда мне пришлось определить Гештальт-терапию по случаю представления моей книги «Я и Ты Здесь и Сейчас» в Эзалене и Герберту Отто в середине 60-х, я ушел от концептуального определения (как отметил один обозреватель в «И т.д.: Журнал Общей Семантики») простым указанием на нее, что это - «подход, выработанный Фритцем Перлсом» [8].

В конце 60-х я искал лучшее понимание «Теоретических основ» Гештальта и обратился к Женэ Саган (о нем Фритц много волновался в начале 60-х и именно он наладил связь с Эзаленским институтом). Он бодро так рассказал, что думает, что у Гештальт-терапии общего больше с системой Станиславского, чем с Гештальт-психологией. Продолжаю соглашаться с ним. На Балтиморской конференции я поделился также своими взглядами о том, что Фритц искал интеллектуальной поддержки Гештальт-психологии в то время, когда такая интеллектуальная поддержка требовалась ему против академического мира.

Далекий от того, чтобы быть противником теорий, я открыто раскритиковал Фритцову антиинтеллектуальную ориентацию, унаследованную многими. Думаю, что та теория, которая могла бы понадобиться Гештальт-терапии (если она вообще нужна) не будет набором личных верований Фритца, таких, например, как «беспокойство есть возбуждение минус дыхание» или «умереть и возродиться не легко»,- какими бы глубокими они ни были. То, из чего психотерапевт может извлечь больше всего пользы - это понятийная рамка компетенции в понимании психики •, процесса роста в совсем не простой Гештальт-теории. По крайней мере я, лично, более заинтересован в теории здоровья и болезни (или если сказать с большей претензией: в теории озарения и затемнения), которая объединила бы вдохновение Гештальт-психологии с тем, что мы подразумеваем под кондиционированием, психодинамикой и, кроме того, с восточными духовными традициями.

Менее амбициозные попытки, но более имеющие отношение к делу, чем работа пола Гудмена в середине 50-х (Гештальт-теория вкупе с сегодняшними Гештальт-орто-доксами) превратились бы в «теорию Гештальт-терапии» - в предприятие, сравнимое с психоаналитической терапией недавно появившейся в качестве альтернативы психоаналитической теории рассудка.