ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА [1]
ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА [1]
Он, который знает, и знает, что
ОН ЕСТЬ: он мудр.
Последуй за ним.
Одного его присутствия достаточно
для преобразования человека.
(Повествование Сармуни)
Я обязан Френку Бэррону идеей подзаголовка данной книги и надеюсь, что мои читатели сочтут ее полное название вполне уместным и очевидным, хотя сам дух книги концентрируется не на противоречивых ее аспектах. Я исследую разные школы, подходя к ним с открытым разумом, и считаю, что мой самый специфический вклад в современное понимание вопроса интегративен по своей природе. Сам подход, который я излагаю на протяжении всей книги, в равной степени можно назвать когнитивным в психодинамическом смысле, подход, где личность рассматривается как система черт (traits). Думается, что лишь искусственно можно отделить черты характера человека от мотивов и от способов (modes) видения вещей [2], точно так же как я полагаю искусственным отделять взгляд на социальное научение этим чертам от объектно-ориентированного (object relational view) подхода, который рассматривает интернализацию родительских фигур и ранние чувства в отношении к ним.
Наряду с клиническим изучением той же самой области, обычно исследуемой теоретиками в сфере личности, которые включают сюда математический аппарат, а также психодинамическое исследование личностных черт и их взаимосвязи, и наряду с включением сюда рассмотрения характерологических ориентаций, как стилей или форм защиты и оценки, которые связаны с определенными иллюзиями относительно осуществления чего-либо, то понимание, которое я представляю здесь, можно также назвать трансперсональным или духовным (spiritual) взглядом на характер и невроз, или - альтернативно - подходом экзистенциальным, так как он приравнивает (как станет ясно из дальнейшего изложения) духовное "умопомрачение" к утрате бытия.
Возможно ввиду такого притязания на обобщающий синтез будет небезынтересным заявить, что подобный подход (на страницах данной книги) не появился как следствие амбициозного намерения, а возник скорее как результат спонтанной интеграции различных позиций и точек зрения, с которыми я знакомился по мере моих личных интеллектуальных странствий в области исследования личности под изначальным влиянием со стороны академической психологии. В ретроспективе я вижу, что сами вопросы личностных и человеческих типов составили "любовный роман" последних двадцати лет моей жизни, и здесь элемент предназначения, по всей видимости, свелся с другим судьбоносным аспектом, наиболее впечатляющим в том смысле, что, как я ни пытался оставить эту тему, она, казалось, тащила меня к себе назад, влекла к себе, так сказать, сзади, без какого-либо намерения с моей стороны, скорее как следствие спонтанного вызревания моего понимания, исходившего из живого влияния суфийского Учителя в так называемой традиции «Четвертого Пути».
С самого начала моих психологических штудий я довольно серьезно интересовался типологией человека. Хотя мой первоначальный интерес к карьере медицинского работника носил чисто научный характер и понадобилось открытие Юнга, подвигнувшее меня остаться в этой сфере после того, как я разочаровался в поисках мудрости на тропе нейрофизиологии, мое действительное погружение в сферы психотерапии и психологии состоялось годом позже, когда я поступил на курс психиатрии Игнасио Матте-Бланко (Ignacio Matte-Bianco). Матте-Бланко [3] был человеком разносторонних интересов, и ему я должен быть благодарен не только за вдохновляющее психоаналитическое образование, но также и за знакомство с экзистенциальной психиатрией, и - что не менее важно для данной книги - за знакомство с идеями и исследованиями Уильяма Шелдона (William Sheldon). Здесь, как и в других вопросах, его личный интерес совпадал с работой, проводимой в клинике, где на устах у всех было не только имя Шелдона, но и пациенты типологизировались соматически (somatotyped).
Представление Шелдона о том, что трехмерный человеческий темперамент тесно связан с телесными структурами, возникшими из первоначальных трех уровней эмбриона человека, глубоко подействовало на мое тогдашнее понимание вещей. Это было время моего исследования трехмерности и троичности. Вдохновляющим моментом моего столь длительного интереса было одновременное воздействие идей Гурджиева, создавшего малоизвестную эзотерическую школу, чье мышление распространилось, благодаря работам русского журналиста и писателя Успенского [4], а также Тотиле Альберту, чилийско-немецкому художнику, поэту, скульптору, - «человеку знания». В то время как Гурджиев (основатель Института гармонического развития человека) говорил о «Законе Трех» - космическом принципе, согласно которому возможно различать активную силу, негативную силу и нейтрализующую силу в явлениях любого рода в процессе их становления, - Тотила Альберт рассматривал Отца, Мать и Ребенка как «три компонента» в человеческом бытии и в космосе и искал случая предупредить своих современников относительно опасности устаревания нашего патриархального общества.
Полученное впечатление о глубоко живущей истине в заявлениях Гурджиева и Тотилы Альберта, естественно, привлекло меня, когда я познакомился с идеями Шелдона, - уже просто потому, что мысли, переданные первыми двумя и исходившие, соответственно, из традиции и личного откровения, казались подтверждающими друг друга реципрокным образом, но плюс к тому оказывались подтвержденными и научными открытиями Шелдона. Согласованность положений последнего и видений Тотилы включала и тот факт, что заявления Тотилы Альберта рассматривали три уровня эмбриона как биологическое выражение универсальных «Составляющих» или «Принципов».
«В потенциальной форме эти три принципа можно обнаружить уже в оплодотворенном яйце.
Отцовский принцип можно распознать в эктодерме, внешнем слое эмбриона, из которого создается кожа, органы чувств, а также центральная нервная система, обеспечивающая нашу связь с макрокосмосом.
Материнский принцип проявляется в эндодерме, внутреннем слое эмбриона, из которого формируются внутренние органы, обеспечивающие связь с землей.
Принцип ребенка воплощается в мезодерме, среднем слое эмбриона, который, в свою очередь, состоит из оболочки, обращенной к эндодерме. Из мезодермы формируется скелет, мускулатура, сердце, а также система, отвечающая за сохранение вида.
Человек рождается с этими принципами и может гармонично развиваться только при условии их гармонического развития» [5].
Такого энтузиаста шелдоновских идей, каким я тогда был, нисколько не смущала критика, появившаяся после публикации его работы «Многообразие темперамента» [6], касавшаяся как методологии, так и арифметических ошибок. В отношении первого высказывались мнения ряда оппонентов, что факторный анализ мог бы оказаться более подходящим способом для оперирования данными, нежели более ранняя техника кластерного (cluster) анализа, которую использовал Шелдон. Нетрудно понять, что я заделался студентом по исследованию факторного анализа и жадно перечитал исследование, проведенное самыми выдающимися экспертами в применении факторного анализа в то время в области изучения личности - Гансом Айзенком в Англии и Раймондом Кеттеллом в США. Широкое расхождение в их ответах, касающихся основных личностных измерений, задало дальнейший стимул к продолжению исследования данного вопроса. Результаты Айзенка, касающиеся личностных измерений, выглядели весьма просто и сводились к описанию личности в терминах трех переменных: интеллекта, нейротизма и экстраверсии/интроверсии. Сюда не укладывалось шелдоновское различие между активной и эмоциональной (или экспрессивной) экстраверсией, которое в жизни выглядело весьма уместным и правдивым. Кеттелл, с другой стороны, получил 16 факторов из анализа материала опросника, откуда сложилось впечатление, что последних могло быть и 15, и 18, поскольку для их соединения недоставало существенной внутренней связи, могущей быть сравнимой с математическим изяществом.
Мой интерес к более активному вовлечению в исследования личности совпал с периодом беспокойства в качестве новичка в психоаналитической психотерапии (когда я чувствовал, что то, что я мог предложить, не встречало высоких ответных ожиданий со стороны моих клиентов), а также наличием соответствующих тем (куратором которых я являлся) для диссертационных работ по психологии, которые выполнялись студентами в области исследования личности. Помимо этого в то время я сотрудничал с Институтом медицинской антропологии, где занимался исследованием процесса дегуманизации, в котором прояснился аспект медицинского «обучения», а это, в свою очередь, потребовало разработки инструментов адекватного тестирования.
В 1962 году я получил благоприятную возможность приехать в США и посетить Гарвардский университет, а также Государственный университет в Колумбусе штата Огайо, где уже имелись разработки в области перцептивного обучения. Эта поездка прибавила мне аппетита для более обстоятельной академической подготовки - которую я впоследствии благодаря счастливой судьбе смог завершить.
Фулбрайтовская стипендия в 1963 году позволила мне более полугода заниматься в Гарвардском университете, кроме того, в это же время я проходил подготовку в Центре по изучению личности, где господствовала школа Генри Мюррея (Henry Murray), личные встречи с которым служили дополнительным побудительным мотивом для знакомства с его идеями.
В последующие месяцы (как и планировалось) я посещал д-ра Раймонда Кеттелла в Иллинойсском университете, а впоследствии некоторое время с ним переписывался (я консультировался у него в отношении рефакторизации 16PF в Южной
Америке), воспринимая себя как ученика-заочника. Еще задолго до нашей встречи я прочел его книгу о Факторном анализе и погрузился в нее как истинный верующий в поисках более глубокого понимания разума через статистику. Месяцы, проведенные в Урбане (Иллинойсский университет), были насыщены учебой и продолжением моего собственного исследования, а также посещением ряда специалистов подобно Осгуду (Osgood) и Моуреру (Mowrer). Перед отъездом я принял приглашение д-ра Кеттелла стать партнером в основанном им IPAT (Институт личности и тестирования) в качестве его представителя в Южной Америке. Казалось, это вполне соответствовало той работе, которую я вел тогда, но вспыхнувшая во мне любовь к Калифорнии несколько изменила мои планы. К концу моего пребывания в Гарварде пришло письмо от д-ра Фрэнка Бэррона из калифорнийского Института личностной оценки и исследований (IPAR) с приглашением поработать в Беркли, и я принял судьбоносное решение согласиться…
Во время моей работы в IPAR я получил стипендию Гугген- хейма и до 1966 года продолжал свои «интеллектуальные странствия», не переставая жаждать более точных ответов на вопросы об истине. Эта жажда не в последнюю очередь питалась настроениями Altered State of California на заре шестидесятых годов [7].
Особенно значимым из множества влияний, исходивших из области «революции сознания» (первое воплощение в этой сфере психологии - гуманистическое движение), было влияние Фритца Перлза - основателя гештальт-терапии и ученика Карен Хорни, - который настаивал на именовании его подхода холистическим и экзистенциальным. Несмотря на принципиальную позицию клинического феноменологиста (clinical phenomenologist) со значительным антитеоретическим уклоном (в то время), я получил очень много впечатляющего понимания от его живого присутствия. Сходным образом я могу сказать, что мое мышление экзистенциально в той степени, в какой имплицитно экзистенциальной была и моя клиническая практика, сложившаяся на том пути, который получался в результате существенной поддержки многих наставников.
Особо я хочу упомянуть о Карен Хорни, поскольку хор- нианская психотерапия была наиболее значимой в моем исцелении до знакомства с гештальтом. С ней меня познакомил Гектор Фернандес, университетский ректор, который был моим первым супервизором и наставником по систематическому самоанализу, что было гораздо важнее, чем мой ранний клейнианский анализ в Психоаналитическом институте в Чили. За несколько лет до нашей встречи Фернандес пережил процесс глубокого изменения - процесс, который он назвал «самоанализом», но который до значительной степени был спонтанным и инспирированным изнутри. Поскольку Хорни была для него катализатором, то он стал апостолом и разработчиком ее идей, которые комментировал в дневниковых записях групповой работы (я был участником этой группы) со студентами в конце пятидесятых годов.
Могу сказать о себе, что я никогда ни от кого больше не слышал высказываний типа: Карен Хорни - мой любимый автор психологических работ. Действительно, Фрейд был пророком - проводником глубочайшего социокультурного изменения, однако он, светивший в моих интеллектуальных небесах многие годы сродни отцовской фигуре, оказался тем, чьи работы я не могу читать сегодня без некоторого смущения. Перлз написал: «От Феникеля я получил неразбериху; от Райха - бесстыдство; от Хорни - человеческое затруднение без терминологии» [8].
Я думаю, тот факт, что Хорни была сама простота, уже говорит о ее тонкости и величии, лишенном напыщенности. Я рад видеть сегодня, что психоанализ в значительной степени преобразился относительно своих ранних воззрений и что имя Хорни стало вспоминаться все чаще, хотя и думаю, что подлинная ценность ее работ выявится позднее. Привлекая внимание к Хорни посвящением данной книги ее памяти, я хочу указать на ее имя не только в общем, но признать ту степень ее воздействия, которая спонтанно выявилась на страницах нижеследующего изложения. Но возвращаюсь к своей истории: наконец, в 1969 году, пришло то время, когда эмпирический искатель (experiential seeker) взял верх во мне над интеллектуальным исследователем (intellectual investigator).
Поскольку я был готов к своему жизненному паломничеству (pilgrimage), то намеревался выразить свой предшествующий опыт странника в форме различных книг [9], но совершенно не чувствовал готовности делать какие-либо утверждения относительно личностной типологии. Мой поиск в этой области казался мне носящим предварительный характер.
Полагаю, что мои читатели немало удивятся, если я скажу по этому поводу, что, несмотря на обширный вышеизложенный curriculum (профессиональное досье), главное влияние на эту книгу пришло вовсе не от источников, которые я упомянул. Как ни странно, оно возникло с самой неожиданной (и для меня в первую очередь) стороны: от человека, который первым привлек мое внимание к суфийскому наставничеству и чьим практическим руководством я стал интересоваться настолько, чтобы оставить свою академическую жизнь позади - похоже, навсегда.
Как и многие другие, кто оказывался под глубоким впечатлением от духовного наследия Гурджиева, я был разочарован масштабами развития постгурджиевской школы. В своих поисках я обратился к суфизму и с этой целью вошел в группу под руководством Идриса Шаха. К тому времени мои земляки из Чили пригласили меня на встречу с духовным учителем, глубоко погруженным в источники так называемого «эзотерического христианства», которое Гурджиев называл «Четвертым Путем». Они написали мне о своих впечатлениях после встречи с Оскаром Ичазо и предложили мне встретиться с ним во время одного из моих посещений Чили. Так я и сделал и был весьма взволнован, обнаружив человека, который объявлял себя, как и Гурджиев, эмиссаром особой школы, которую я непроизвольно искал все эти последние годы, школы, о которой упоминал Гурджиев в конце своей книги «Встречи с замечательными людьми» и писал Рой Давидсон в своем путевом отчете после визита в общину Сармун (Sarmoun) на Гиндукуше [10]. Я храню для событийной автобиографии историю своего частного ученичества, здесь же скажу лишь то, что имеет отношение к теме данной книги: во время серии открытых лекций, спонсированных чилийской Психологической ассоциацией, а впоследствии поддержанных моим другом и бывшим супервизором Гектором Фернандесом, я услышал, как Ичазо представляет свой взгляд на личность, взгляд, показавшийся мне совпадавшим с гурджиевским, но выходившим за его пределы в части, касавшейся деталей и подробностей.
Во время этих лекций, тему которых он обозначил как «протоанализ», Ичазо согласился с просьбой д-ра Фернандеса дать нам практическую демонстрацию своего метода. В течение нескольких минут Ичазо интервьюировал пациентов д-ра Фернандеса, после чего давал настолько точный и подробный отчет, что мы все оказались под глубоким впечатлением, хотя и не могли до конца понять переходы от ичазовских кратких вопросов к клиентам к его тщательно проработанным восприятиям клинической картины. Сейчас мне кажется, что, если бы мой контакт с Ичазо прервался в тот момент, я никогда бы не научился делать то же самое путем заострения характерологической интуиции, выделяющей информацию о характере. Я обнаружил в себе эту способность годом позже главным образом в форме спонтанного сопутствующего продукта во время глубокого трансформирующего опыта, которому я подвергся, когда вновь приехал в Чили для длительного тренинга (retreat) под руководством Ичазо в Арике [11].
Хотя в курсе, проведенном в Арике во второй половине 1970 года, дальнейших разработок теории не последовало, само близкое знание более чем сорока сотоварищей было убедительным вкладом в последующие глубоко преобразующие уединенные тренинги, во время которых я внезапно осознал, что способен видеть личностную структуру других участников наподобие того, как хороший карикатурист мгновенно подмечает сущностные черты в физическом облике того или иного человека. Этой разбуженностью «клинического глаза» я был обязан всему тому, чему оказался способен научиться относительно типов личности и личности вообще и интеллектуальному опыту всевозрастающего сращивания получаемой мной информации по данному вопросу. Могу сказать, что энеаграммы Сармуни [12] действовали в моем мозгу как магнит, сводя вместе частицы психологических знаний и сведений до тех пор, пока, еще будучи разъединенными, они не оказывались в каталитическом факторном поле энеаграмм, заставлявших относительный хаос поступающей информации преобразовываться во вполне определенный паттерн [13].
Когда время моего первого «Арика-странствия» дало свои плоды и пришло другое время интенсивной беспорядочной комбинации психотерапии, обучения и духовного наставничества, которое началось для меня в 1971 году, то было совершенно естественно, что я искал интеграции своих ранних открытий с последовавшим обучением. В контексте того, что можно было бы назвать группой медитации и психотерапии, я имел возможность обнаружить, как центральные идеи протоанализа и в особенности его девятимерная характерология послужили первой отправной точкой спонтанной кристаллизации более ранних представлений и отправной точкой для постепенного разворачивания ассоциаций между моими текущими наблюдениями (в свете протоанализа) и стандартными (типовыми) классическими наблюдениями, поставляемыми психологической литературой [14].
Позже сама работа с группой, ставшей костяком вновь созданного в Калифорнии SAT Institute, дала возможность более продолжительного исследования как в изучении характера, так и в наведении мостов между «Четвертым Путем» и академической психологией. В условиях полной конфиденциальности, в которой эти психологические идеи были представлены Ичазо после начала моего с ним сотрудничества, я также сделал секретность условием для допуска в группу, которую я вел в семидесятые годы. Не ограничиваясь устным соглашением, я ввел подписание каждым участником письменного контракта, одним из пунктов которого было обязательство не разглашать некоторые из идей и духовных практик, получаемых на этапе обучения в SAT. К концу семидесятых, однако, некоторые из тех, кто давал обязательство хранить данное учение в тайне и использовать в своей работе только имплицитным образом, начали предлагать «Курсы энеаграмм» сначала в Беркли, а затем и в других аудиториях.
[…]
С появлением личностных энеаграмм и воркшопов по протоанализу на широкой публике я возобновил свои преподавательские мероприятия, одновременно совершенствуя применение идей, представленных Ичазо, не только в отношении аналитических вопросов, но и касающихся модификации уровней поведения. На протяжении всех последующих лет я получал все большее подтверждение эффективности этого традиционного подхода, а именно, интерпретации, предлагаемые «Четвертым Путем», всякий раз оказывались центральными для людей каждого характерологического типа. В тоже самое время я не хочу игнорировать то, что сам процесс помогающего инсайта является искусством, - проявлением профессионального артистизма, когда интуитивный психотерапевт или проводник (guide) говорит не из книг, а из непосредственного наблюдения за отклонением (заблуждением, умопомрачением = aberration). Этот процесс инсайта - конечно, не тот, что приносит ярлык или даже знание чего-то специфического относительно психики того или иного человека, но тот, который свидетельствует о знании чего-то РЕАЛЬНОГО, что означает знать наилучшим образом в данный момент и в определенном отношении оставаться связанным со всем остальным знанием. Однако, когда мы имеем дело с конкретным индивидом, то обнаруживаем на переднем плане характерные аспекты личности среди универсально работающей структуры. Традиционное утверждение, что распознание доминирующей страсти несет в себе огромную терапевтическую силу, отозвалось в моем опыте, из которого следует, что, в то время как взаимоисключающие интерпретации могут оказаться одинаково верными, ОСОБЕННО важно обратить внимание и учесть интерпретации, ориентированные сообразно восприятию доминирующей страсти и управляющей фиксации.
В то время как Гурджиев работал над проблемой инсайта, а Ичазо занимался диагнозом авторитарности, я в своей работе все больше концентрировался на вопросах помощи процессу самодиагностики, опираясь на поддержку типологии. Работая над текстом девяти глав, составляющих основной корпус этой книги, я имплицитно воспринимал их, среди прочего, как основу для самодиагностики и принимал как само собой разумеющееся, что уже самовосприятие, вытекающее из такого перемежающего распознавания, содержит в себе терапевтический эффект.
Непосредственным толчком к созданию книги послужило предложение моей доброй приятельницы Марты Хуэпе целиком посвятить ее летнее каникулярное время в январе-феврале 1988 года помощи мне в работе над текстом книги. Помимо удивительной духовной атмосферы в ее доме в предместье Сантьяго (Чили), ее живейший интерес к самому предмету и эмпатическое участие сделало ее идеальным слушателем по мере того, как я надиктовывал магнитофонные кассеты, которые она затем перепечатывала на бумагу.
Хотя уже сама задача приведения в стройный порядок черновых записей служила побудительным мотивом для очерчивания контуров будущей книги, первоначальный план последней стремительно менялся по мере диктовки, - неизменной оставалась лишь общая структура. Книга Начинается с теоретического обзора. Последующие девять глав посвящены девяти различным характерологическим структурам, ни одна из которых не нова для психологии, но каждая представлена здесь в новом свете: «специализация психического» (specialization of psyche) в одном из девяти возможных направлений, сообразно эмфазе той или иной из девяти взаимосвязанных мотивационных диспозиций. Заключительная глава содержит предложения по дальнейшей работе с данным материалом.
Изначально в своих описаниях я хотел опереться на мемуарную литературу для иллюстрации типов характеров, соответственно составляющих фокус каждой из девяти глав, но затем я остановился на классических портретных характерах, а также предпринял обзор главных медицинских и психологических источников. Из последних я включил в книгу не только наблюдения психиатров и клинических психологов, но также и гомеопатов. Воздерживаясь от каких-либо оценок относительно самого гомеопатического лечения, где у меня нет никакого опыта, я хотел лишь включить само богатейшее описание человеческих типов, которое составляет часть гомеопатического учения и весьма близко типам характера, с которыми я лично знаком. Я позаимствовал гомеопатические описания, главным образом, из авторитетнейшего источника по данному вопросу: Catherine R. Coulter «Portraits of Homoeopathic Medicines» (Портреты гомеопатической медицины).
На протяжении всего моего предшествующего учительского опыта я описывал характеры путем последовательного комментирования их основных черт, теперь же я хотел основать свои размышления на дальнейших разработках списков этих черт [15]. Точно так же как и в той статье, и здесь я ищу возможность выстроить диаграмму «черт, присутствующих позади поверхностных черт», в таком отношении, чтобы отразить их «взаимное взаимоотношение» (да простит меня читатель за этот речевой каламбур) в психодинамическом паттерне, и здесь я тоже основываю свои «психодинамические размышления» на рассмотрении гипотетического источника черт и взаимоотношений последних, как выходящих за пределы изолированных дескрипторов. Часть каждой главы посвящена анализу самих черт характера, где я сплел воедино описание характера в терминах черт и обсуждение лежащих в их основе мотивов и психодинамических связей между чертами наряду с разбором традиционного взгляда с намерением (to the effect) продемонстрировать, что в центре каждого характера наличествует - в реципрокном отношении друг к другу - определенная недостаточность мотивации (deficiency- motivation) и когнитивная ошибка (cognitive mistake) [16].
Данное исследование, дополненное психологической и психиатрической литературой, не нуждается в особом пояснении. Единственное, о чем мне хотелось бы здесь упомянуть, - я концентрировался на описательном материале (а не на умозрительном), и для каждого из типов личности, картированного энеа- граммой, я подыскал соответствующую документацию, хотя один из них впечатляюще отсутствует в сегодняшней повсеместно используемой номенклатуре DSM-III, а другой отражен чрезвычайно скудно в перечне личностных расстройств. В идеологический проект по мере написания книги все шире входило систематическое объяснение соответствия энеатипов психологическим типам в юнговской типологии (восемь типов в изначальной юнговской схеме и описание типических респондентов в отношении к опроснику, созданному на базе юнговских понятий).
С самого начала я считал, что из данной работы следует исключить этиологические вопросы, переадресовав их в другую последующую публикацию в силу тех обстоятельств, что большая часть моих многочисленных записей по техническим причинам оказалась слишком сложной для перевода с кассет на бумагу и у меня нет возможности анализировать данные самоотчетов, в них содержащиеся. До некоторой степени это компенсируется тем, что за последние десять лет мне пришлось выслушивать порядка двухсот различных жизненных историй ежегодно. Возможно, мне следует извиниться за отсутствие у меня каких-либо попыток обсуждать обширный материал психоаналитических предположений по данному вопросу. Ограниченный интерес в связи с этим объясняется не только наличием других жизненных задач, но также и согласием с позицией Петерфрюнда (Peterfreund), согласно которой психоаналитические взгляды на детство и младенчество - «взросломорфны» (adultomorphic) [17].
Уже будучи законченной, первоначальная рукопись включала обзор типов личности в отдельном разделе литературы, посвященном описанию характера от момента, предшествовавшего появлению научной психологии, до сегодняшнего дня. Но в настоящем варианте я упростил изложение и убрал ретроспективные диагнозы и комментарии Теофраста, Ла-Брюйера и др. для последующих публикаций.
Традиционный акцент на точке зрения, согласно которой когнитивная ошибка является изначальной сутью личности в устной традиции Среднего Востока, предвосхищает и противостоит всевозрастающему вниманию к когнитивному фокусу в современной психологии - в работах таких авторов, как George Klein и Shapiro, Ellis и Beck. Из личной уверенности относительно важности когнитивной области я уделил особое внимание вопросу защитных механизмов (т. е. избранным способам поддержки бессознательного), которые можно было бы рассматривать как взаимозависимые с различными межличностными стилями, а также поиску когнитивной формулировки самой межличностной стратегии. Я также утверждаю, что каждый характер вызывает особую «метафизическую иллюзию»: неверную предпосылку (assumption) в отношении к бытию - или, более точно, к возможности или обещанию бытия, что и будет продемонстрировано в нижеследующих главах.
Помимо психодинамических связей, показанных в каждой главе, между «управляющей страстью», центральной (core) стратегией и другими подструктурами я намечаю общий план успешной стратегии экзистенциальной интерпретации характера, а через него - эскиз теории неврозов как поиска и утраты бытия.
В этой книге я обсуждаю предмет иллюзий в соединении с вопросом «онтической обскурации» («ontic obscuration») [18]: каким образом «нехватка или недостача бытия» («Being scarcity») переживается в каждом из «психологических адов», насколько индивид ответственен за ее (нехватку) поддержание и каким образом утрата бытия удерживается в каждом случае вводящей в заблуждение жаждой бытия, которая ищет свой объект не в бытии, а во внешности: не там, где оно может быть найдено, а где верится, что оно есть, ввиду самообманчивой подмены, миража, иллюзии, ловушки…
Обусловленная личность ведет к организменному вмешательству (organismic interference), организменное вмешательство ведет к утрате переживания бытия, утрата переживания бытия ведет к иллюзиям, «страстям» и сохранению навсегда обусловленной личности, и так далее, и тому подобное.
Выполняя этот последний анализ, я следовал руководству Гантрипа [19], который утверждал, что точно так же, как клейнианский психотический уровень интерпретации лежит в основании соответствующей психодинамики (в которой либидо есть непосредственно источник интерпретации), мы должны искать более глубокий «винникоттовский» или экзистенциальный уровень, который осознает «утрату самости» или «слабость эго» как более глубокий слой (уро- BeHb=stratum), нежели оральное, анальное или генитальное (т. е. биологическое) либидо.
Гантрип говорит, что, когда он показал Фэрбэрну в 1957 году черновой набросок своей статьи «О слабости эго» (On Ego Weakness), Фэрбэрн сказал: «Я рад, что вы это написали. Если бы я сейчас мог писать, то это как раз та самая проблема, которую мне следовало бы изложить на бумаге». Однако здоровье Фэрбэрна покинуло его, прежде чем он смог полностью исследовать, как он сам того желал, заявление одного пациента: «Я добрался до основания скалы, где я чувствую, что совсем не имею эго». Демонстрируя, что вся психопатология поддерживается единым скелетом специфической характерологической структуры и что каждый характер вдохновляется (одушевляется) особым «страстным» мотивом, утверждая, что девять страстей составляют, как и многие пути поиска бытия (взаимозависимые с многими иллюзиями относительно бытия), сохраняющуюся всегда онти- ческую обскурацию (помрачение), я чувствую, что осуществил заветную мечту Фэрбэрна.
Через исследование утраты бытия или самости как сердцевины характера я увидел, что книга в своем развитии выходит за пределы трактата по типам характера и становится всесторонней доктриной. Утверждение, что вся психопатология влечет за собой «экзистенциальный вакуум», помрачение (obscuration) бытия, в котором этот «вакуум» поддерживается, и помрачение, сохраняемое экзистенциальным вакуумом, влечет за собой очевидное заключение: неотделимость процесса просвещения от исцеления наших межличностных болезней.
Когда во время диктовки я давал рабочее название книги, то назвал ее Структура характера и Динамика (в свете энеаграмм Сармуни). После завершения работы, однако, я подумал, что более подходящим названием будет Характер и Невроз, поскольку книга наполнена представлением о том, что сердцевиной невроза является характерологическое начало и, таким образом, полномасштабная теория характера включает и теорию невроза. Соответственно, я убежден, что при расшифровке структуры и динамики основных компонентов человеческого характера я имел дело (описательно, динамически и экзистенциально) со всей полнотой невротических стилей.
Нет необходимости говорить, что я не согласен с теми, кто продолжает рассматривать патологии характера как осложнения, и полностью поддерживаю утверждение Вильгельма Райха о том, что характер составляет базовый тип защиты (fundamental mode of defense). Я нахожу самое красноречивое выражение моей собственной убежденности в нижеследующих словах Хорни [20]: «В психоаналитическом понятии неврозов имеет место смещение акцента: в то время как первоначально интерес фокусировался на драматизме симптоматической картины, то теперь все больше и больше осознается, что действительный источник этих психических расстройств лежит в нарушениях в области характера, что эти симптомы являются манифестным результатом конфликтующих характерологических черт и что без раскрытия и выправления (straightening out) структуры невротического характера мы не сможем вылечить невроз. При анализе этих черт характера в огромном числе случаев поражает тот факт, что в заметном контрасте с расхождением симптоматических картин трудности характера неизменно сосредотачивались вокруг тех же самых базовых конфликтов».
Совсем недавно я получил удовольствие, встретив сходную установку в последней книге Давида Шапиро (Shapiro), где он говорит [21]:
«Под этим термином я имею в виду, что невроз состоит не из ядерного конфликта внутри самой личности - скажем, как между отдельным бессознательным импульсом и защитой, - а из искажения всей личности. Невроз состоит из определенных ограниченных и конфликтопорождающих способов (путей), с помощью которых действует личность… определенных способов (путей), с помощью которых, как уже указывал раньше, личность противодействует самой себе. Я уже использовал термин невротический стиль в том же самом смысле. С этой точки зрения старые различия между „симптомом невроза" и „расстройством характера" исчезают; любой невроз - характерологичен».
По мере того как я надиктовывал главы этой книги, мысленно я обращался к трем категориям слушателей.
Во-первых, аудитория, изначально имевшаяся в виду, когда я вынашивал саму идею книги, представлялась мне состоящей из людей, для которых данная книга служила бы руководством по самоинсайту и являлась бы чем-то сродни дистанционному управлению (remote control) и расширением того вида работы, которую я вел в группах. Для этих читателей я написал отдельную дополнительную главу с предложениями о том, как применять полученную информацию в дальнейшей работе над собой.
Во-вторых, по мере того как я надиктовывал саму книгу, я обнаружил, что с особым интересом обращаюсь к теоретически мыслящим студентам, и, в третьих, меня интересуют читатели-психотерапевты. Я старался максимально избежать возможного читательского конфликта между профессионалами и широкой аудиторией любознательной публики, обращаясь и к тем и к другим с одной кафедры в одно и то же время, стремясь избежать излишней «академичности» с ее терминологией и - я делаю это сейчас - прося читате- лей-неспециалистов быть терпимыми, если некоторые из моих цитат и библиографических ссылок покажутся им малоинтересными. Завершив работу, я чувствую удовлетворение от предвкушения, что она окажется интересной и питающей (nourishing) для читателей и что через них она послужит более полному и более обобщенному пониманию человеческого падения (fallenness) во времена, когда мы в этом крайне нуждаемся.