7. Учебный материал
7. Учебный материал
1. В фильме «Маленькая Вера» гротескно, но правдиво показана жизнь семьи, состоящей из органических людей: и отец, и мать, и сама Вера — органики. Живут они в рабочем городе, на изуродованной людьми земле. Всюду бардак и нелепица: детские качели стоят около железной дороги, негритянский мальчик поливает русский огород, а рядом проходит похоронная процессия. В семье не разговаривают — кричат. Оскорбления и забота неразделимо перемешаны. Обратите внимание на органическую грубоватость фигур родителей: отец — узловатый, кряжистый работяга, мать— сбитая, прочная «кадушка». Главная забота матери, чтобы все хорошо «покушали», в переживания дочери она не вникает до тех пор, пока все идет «как у людей». Когда она находит у дочери 20 «иностранных» долларов, то в разговоре с сыном по телефону пытается ему в своей сумбурной возбужденности их показать. Родители бьют тревогу, Вера же с отсутствующим видом стоит на балконе и скучающе рассматривает, как высыхают только что покрытые лаком ногти.
Совсем другой, оживленной, мы видим Веру на дискотеке. В глазах чувственный плотский блеск, в жестах проглядывает сексуальное кокетство, волосы ярко выкрашены «перьями». В ее визгливом смехе и во всем поведении сквозит легкая эйфоринка.
Когда парень, в которого она влюбляется, пытается с ней поговорить о ее внутреннем мире и смысле жизни, то ей ничего не остается, как отделываться дежурными шутками. Она вся во внешнем, и в данном случае получает от этого внешнего все, что ей хочется: жизнь с любимым парнем, радости секса. Ему же скучно оттого, что ей все, кроме секса, скучно. Этот парень не вписывается в семью Веры. Он не хочет уважить отца, выпить с ним. В результате происходит трагедия. Отец, который в трезвом виде благодушен, простовато душевен, в пьяном состоянии становится агрессивно расторможенным и чуть не убивает своего зятя. Попытка Вериного самоубийства вызывает у зрителя конфузию: оно как бы настоящее, и то же время фарсовое, возбудимо-визгливое, эйфорическое. Ее попытка суицида понятна, так как вся жизнь для нее — в любимом парне, больше у нее и нет ничего. Она выросла, но осталась маленькой истероидно-органической девочкой, без серьезного, взрослого духовного мира.
2. Примером талантливого органического творчества является живопись Тулуз-Лотрека. Он родился от кровосмесительного брака, что является одной из причин дегенерации. К подростковому возрасту стало ясно, что мальчик останется карликом с вывороченными губами, седловидным носом, квадратными кистями. Дегенерация проявилась и в том, что процессы окостенения, не успевая созревать, привели к перелому ног. За аномалию развития также говорит то, что, телесно сформировавшись, он далее уже радикально не менялся, в случае прогрессивного заболевания происходили бы дальнейшие сдвиги в организме. При этом недоразвитие половых желез не наблюдалось: уже в ранней юности Лотрек томился по плотской любви. В результате родился конфликт внешнего уродства и желания быть страстно любимым женщинами. Этот конфликт драматически изображен писателем А. Перрюшо /103/.
3. Тулуз-Лотрек оставляет аристократическое общество и переезжает на Монмартр. Анри Перрюшо, возможно, романтически заостряет переживание Лотреком собственной неполноценности, когда описывает, как последний с отчаянием, понимая, что он уродец, с горечью в душе довольствуется падшими женщинами. Из высказываний самого Тулуз-Лотрека видно его насмешливое отношение к своей трагедии и то, что он не столько страдал на Монмартре, сколько наслаждался жизнью, проводя много времени в кабаре «Мулен Руж», рисуя то, что происходило там. Там же он получал и любовь, которую так жаждал. Его любовницами, судя по всему, были женщины органического склада, так как им нередко свойственно извращенное сексуальное влечение, в том числе к уродливым мужчинам. Склонность к порочному жизнелюбию Лотрека проистекала из органического благодушия и явного синтонного радикала в характере художника. За органическую психопатию говорит и буйная мощь его влечений, приведшая к неуравновешенности, прожиганию жизни, алкоголизму вплоть до белой горячки.
Полотна художника невольно подтверждают диагноз. На них мы видим яркие краски, изящно-витиеватые линии, свободные движения, но нет ощущения теплоты, доброты, заражающего жизнелюбия. Наоборот, яркость кажется тоскливой, тусклой; движения безрадостно застывшими; стильная линия подчеркивает искаженность лиц и предметов. При вроде бы импрессионистической размытости общего фона нет света, прозрачной воздушности, свежего дыхания жизни, наоборот — какая-то «грязноватость» красок, некоторая небрежность, тяжеловесность. Итак, в живописи Тулуз-Лотрека мы видим синтонный, аутистический и другие радикалы характеров в их контурности и без живой выразительности. Некоторые психастеники, циклоиды видят на полотнах художника прямо-таки извращенность. Полифонисты, чувствуя в картинах некое странное смешение разнородных моментов, способны ими заинтересоваться. Характерно высказывание одного шизоида: «На картине «Танец в "Мулен Руж"» у танцовщицы ноги лошадиные, а у танцора козлино изогнутые. Вообще, многие персонажи, словно странные одинокие люди-животные». Встречались мне и те, кто восхищался проницательностью Тулуз-Лотрека, японскими мотивами в его творчестве, а за порочностью персонажей видели боль.
Конечно, Тулуз-Лотрек по-своему тонкий художник, но в этой тонкости нет эмоциональной трепетности, одухотворенной, ранимой бережности — в этом проявляется легкая грубоватость, органичность. Персонажи его картин также несут печать органичности: маскообразные лица, диспластичные фигуры. Вероятно, на Монмартре Лотрек чувствовал себя гораздо естественнее, чем в аристократическом обществе. Рисуя порочный мир, быть может, как никто другой, он подарил живописи кусочек этого мира. На примере Лотрека мы видим, что и органики могут тянуться к искусству, творчеству, но это характерно для меньшинства из них.