Театр невоенных действий

Театр невоенных действий

Когда я просматриваю свой дневник, меня охватывает странное чувство. Жизнь юной девы в мегаполисе. Вылазки в стан врага, встречные бои, обходные маневры, залегания в окопе, разведка боем. В общем, книжечку в обложке из розовой кожи с золотыми виньетками и мелованной бумагой, которую мне мама привезла из Вены, можно обозвать дневником военных действий или дневником наблюдения за природой… безумия. Но странно. Во всей этой заварушке я как рыба в воде. Я не испытываю, даже находясь в эпицентре событий, ни страха, ни безнадеги. Напротив, мне безумно любопытно: что будет дальше? Весело и нисколечко не страшно.

Я не чувствую в себе особенной агрессии, но если жизнь выбрасывает тебя на ринг — тебе придется вступить в борьбу. Хотя даже на ринге, где прописаны правила, суетится рефери и поддерживают секунданты, все равно — преимущество у того, у кого есть опыт уличной драки. Схваток, в которых не взвешивают противников, где правил нет или же те ежесекундно меняются — тут группа поддержки может тебе изменить. В любой момент. Опыт, полученный в таких стычках, и есть жизненный капитал хулиганки. А капитал не должен лежать, он должен оборачиваться и приносить дивиденды.

Иной самоуверенный тип начинает спорить: женщина не должна быть такой! Тем более девушка! Девушка должна быть другой! Какие еще драки-ринги! Камелек, вязанье, свечка, печка, сверчок и шесток — вот нормальное окружение нормальной особы женского пола. За стенами терема родного, в уюте и безопасности, словно в Алмазном фонде, должно деве пребывать. По крайней мере, в юности. Но мы, юные девы, вовсе не такие уж эфирные созданья, чтобы залеживаться в сейфах и засиживаться в теремах. Строить взаимоотношения, налаживать общение, формировать окружение любой человек вынужден. Иначе останется один, в какую компанию его ни помести.

Едва ли не самая важная задача — отношения с противоположным полом. Нет, не с «мальчиками», а с парнями, с мужиками, с теми самыми «грубыми волосатыми животными», от упоминания коих трепещут старые девы. Не то в страхе трепещут, не то… Словом, о взаимоотношениях с мужчинами — следующая часть моего повествования. И далеко не всегда речь идет о любви. Иной раз… Впрочем, все по порядку.

Помните Мирру, мою приятельницу Мирру, журналистку-садистку? Ту самую, которая привела меня в сказочный телемир — именно для того, чтобы показать: этот мир реален и «с исподу» нисколечко не хорош? Если не помните, то прочтите о ней в «Боксе, лохотроне и кодексе самурая». А заодно и про другую мою знакомую представительницу мира прессы — про Сероухову по прозвищу Сероушка. Они обе еще всплывут в моем повествовании.

Итак, со временем я оценила все преимущества сотрудничества с Миркой. Писать мне было не трудно, а с ее легкой руки можно было попасть на крутые тусовки. Вначале мне страшно нравилось: было куда выгуливать шмотки, нравилось трепаться, дурачиться, знакомиться, нравилось, что вот так, запросто, вокруг меня ходят люди «из телевизора» или те, кто делает этих людей. Когда мне это наскучило, я начала ловить кайф оттого, что чувствовала себя умной, циничной и знающей всему цену. Потом мне и это стало надоедать, и гораздо быстрее, чем я даже могла предположить. Я не получала адреналинового допинга, шатаясь по тусовкам, как престарелая Сероушка. Я не млела от общения со знаменитостями: чаще всего они оказывались людьми либо не очень умными, либо уныло банальными. Оно и понятно: рассыпаться фейерверками эмоций и острот перед каждым журналистом не станешь. Слишком много нас развелось.

Поэтому единственное, что удерживало меня в этих местах — это заработок. Я постепенно внедрялась во взрослую жизнь. Училась идти на компромисс, заниматься рутиной, с приятной улыбкой терпеть общество неинтересных лично мне людей, и что-то подсказывало мне: дальше удельный вес неприятных занятий будет все увеличиваться и увеличиваться. С этими невеселыми мыслями я и отправилась на очередной показ мод очередных младых талантов, коими в последнее время стал так обилен fashion-бизнес. Приехала я в клуб с опозданием, но тут и не думали еще начинать. Зато щедро раздавали спиртное: официанты с особой навязчивостью обносили всех крюшоном, который бармены под стойкой разливали по стаканам алюминиевыми половниками. Я пропустила пяток заходов, на шестой поддалась: быстро справилась с содержимым стакана, потом взяла еще. Показ не начинали. Я маялась от скуки, вяло отшивала от себя какого-то парня со смутно знакомой физиономией. Он был явно из тех заядлых тусовщиков, которые обожают позировать для светской хроники и мозолить глаза. А потому считают себя всем родными.

На помощь мне пришла неожиданно возникшая из толпы Сероушка. Увидев знакомую личность с представителем мужского пола, Сероушка втянула живот, расправила плечи и покачивая бедрами двинулась к нам.

Приве-е-ет! — и под Сероушкиным носом приклеилась улыбка, — Откуда я вас знаю? — Сероушка понизила голос, наклонившись к моему собеседнику.

Парень самодовольно ухмыльнулся:

Ох, уж этот шоу-бизнес, меня знают все!

Я так и поняла, — растягивая гласные, пропела Сероушка, — Я же профессионал!

А вот ваша подруга не хочет меня признавать. У нас с ней полчаса беседа не клеиться.

Предпочитаю отличаться от всех, — отрезала я, — «Другие — вообще кошмарная публика».

Естественно, ни парень, ни Сероушка не вспомнили, что это цитата из Уайльда,[6] и тут же оба признали меня автором этого афоризма. И обиделись.

Ляля, хамить — непрофессионально! — попыталась отчитать меня Сероушка.

Еще бы! У проституток это первое правило хорошего тона!

Какая ты противная, — вынужденно захихикала Сероушка и подвинулась поближе к всеобщему знакомцу, — Давайте не будем обращать на нее внимание. Вы здесь по делу или отдыхаете?

Хотел развлечься, но не сложилось. Я пошел. Пока.

Рыбка сорвалась с Сероушкиного крючка и растворилась в мутных водах тусовки.

Ну, ха-а-ам, — обалдело промямлила Сероушка, — правильно ты его отшивала.

Меня всегда поражала эта манера у дамского контингента. Вначале в припадке соперничества они на тебя наезжают, а через две минуты, оказавшись в полном дерьме, тут же начинают жаловаться тебе на «жись» как лучшей подруге по горькой бабьей доле. Сероушка в состоянии полного облома сидела грустная, притихшая. Очевидно, мысленно она уже строила планы на бурную ночь с незнакомцем. Я цапнула у проходящего мимо официанта еще парочку крюшонов. Один протянула Сероушке:

Хорошо, что отвалил. От таких козлов больше мороки, чем пользы, и в штанах у них одна мелочь звенит.

Точно-точно, — ухмыльнулась Сероушка. Она уже приходила в себя. Сняла с подноса еще официанта еще два стакана. Один протянула мне. — Пошли места занимать, — обратилась она ко мне уже покровительственным тоном, — они сейчас начнут.

И мы стали пробираться через размякшую пьяную толпу к местам для прессы.

На каждом стуле лежало по релизу, смачно описывавшему творческие потуги молодых дизайнеров. Будто бы для создания своей коллекции они и философией буддизма проникались, и на льды Исландии глазели, и своими крестными отцами в моде объявили «Виктора и Рольфа»,[7] а идеалом женщины, конечно, Уму Турман. Дальше я прочесть не смогла, потому что погасили свет, заиграла музыка и на подиум вышли модели. Через пару минут я поняла, на что рассчитывали устроители дефиле и почему так затягивали начало показа. За те полтора часа времени они постарались влить в публику как можно больше спиртного для примирения с действительностью. Может, на кого и подействовало, а со мной получилось точь-в-точь как в старом анекдоте: «Не, я столько не выпью!» И хотя у меня было полное ощущение, что крюшон тихонько выливается у меня из ушей, а в глазах вместо зрачков — ягодки из хмельного напитка, словно я не я, а игральный автомат, — так вот: для примирения с увиденным мне было явно недостаточно.

Все, что понадобилось парочке молодых дарований для вдохновения, было взято из клипа двухлетней давности одной молодежной группы. Дуэт наших модельеров честно ободрал шведский квартет, апгрейдил их стильные фасончики своими несуразными деталями и выпустил своих уродцев на «язык». Но на это у организаторов дефиле был припасен ход конем. Когда коллекция так себе или просто дрянь, непременно в манекенщики берут одного-двух негров для «сексу», оживляжа и разрядки напряженности. Почему-то у девчонок в тусовках при виде полуголого негра на подиуме принято истерически визжать, закатывать глаза, гладить себя по всем местам, изображая предпоследнюю стадию «хотюньчика».[8]

Устроители и здесь выпустили негра, и девки честно визжали, хотя, на мой взгляд, негр был, прямо скажем, не очень. Он был тонкокостный, худощавый, с накачанными стероидами мускулами, которые инородно смотрелись на его хрупком торсе и длинных руках. Плечи и шея отсутствовали у негра на теле как категория. Зато голова у него была непропорционально большая и походила на черное яйцо. К тому же организаторы, очевидно, строго-настрого наказали ему для зажигания женских масс время от времени с важным видом шукать левой рукой в области гульфика. Негр честно трогал себя в положенном месте, выслушивал ответные вопли из зала — в общем, зрелище было прежалостное. Хоть бы накладку они ему подложили бы, что ли?

Все двадцать минут, что шел показ, я раздумывала, как мне про это мероприятие написать. Вроде ответ напрашивался сам собой: врежь правду-матку и ничего кроме нее. Получится аналитическая ехидная заметка, которыми так бедна наша пресса. С удовольствием опубликуют, денег дадут и, если буду дальше продолжать в том же духе, назовут продвинутым молодым автором. По всем статьям прибыль. А с другой стороны, ну, пропляшу я на костях двух молодых дур, пусть даже они старше меня? Почему именно их — по гамбургскому счету? Они плохи, уныло вторичны, несамостоятельны, но разве они хуже других? Или другие лучше? Ничем не лучше. Тогда есть ли смысл тыкать их носом в содеянное, как котят в свежие говняшки,[9] оказавшиеся в неположенное время в ненужном месте? Желания не было. Никакого.

Меня когда-нибудь погубит мое великодушие. Непременно. Железное правило всех детских игр «лежачего не бьют» по жизни стало чем-то вроде категорического императива. Может быть, со временем удастся от этого избавиться, а пока придется смириться и выкручиваться. Ведь Мирка ждет от меня чего-нибудь остренького, и не следует ее подводить. М-да! Желание добра ближнему часто выводит нас на торную тропу подлости и саморазрушения.

Мои раздумья оборвал вспыхнувший свет. Дефиле кончилось. Публика селевым потоком хлынула в гардероб, увлекая за собой и меня с Сероуховой.

Коллекция, конечно, не выразительная, — напевно зудела мне на ухо Сероушка, — но я профессионал, так что выйду из положения. Я много фоток с манекенщиков сделала. Там у них один мальчик был на Ди Каприо похож.

Который?

Ну тот, светленький, с прыщиками. И негр, конечно. Просто супер. Крутой негр. И с ним фотку поставлю в колонку. Зашибись получится!

Меня вдруг стало колбасить со злости. Да что она, курица слепая, совсем ничего не видит? Накопившийся во мне за вечер негатив требовал выхода, а крюшон предательски подталкивал на безобразия. Я огляделась. В курилку было не войти: там как сельди в бочке терлись друг о дружку животами пожилые дядьки в строгих костюмах с изрядным лишком веса. У стойки гардеробщик обслуживал стайку геев, выдавал их стильные курточки. Рядом с зеркалом, не в силах оторвать от себя глаз, крутились пританцовывающие девчонки всех мастей. Им явно хотелось «продолжения банкета». А мне хотелось разрядиться.

Толпа вяло циркулировала в спертом воздухе по гардеробу, и только гардеробщик двигался с неимоверной быстротой, словно жонглировал разноцветными вещичками. Гардеробщик был негр. Не такой лиловый до черноты, как тот, на подиуме, зато более ладно скроенный. А Сероушка все норовила продемонстрировать мне свой нерастраченный сексуальный потенциал и продолжала петь дифирамбы тому, с подиума:

Боже, какой же он красавчик, — скулила она, пялясь в свою цифровую камеру, — как сладкий черный персик!

Интересно, она надеется таким образом сойти за нимфетку?

Хочешь, я тебя обрадую? Вон гардеробщик тоже негр, ничем не хуже.

Где, где? — Сероушка завертела головой в разные стороны, — Ой! Да ну-у-у… — разочарованно потянула она, — ска-ажешь тоже.

Тебе просто униформа глаза застит. Ты их разуй и увидишь: совсем не хуже.

Ху-у-уже. Я лучше знаю! Я профессионал!

И это была последняя капля, которая переполнила чашу моего терпения.

Я ощутила немедленный позыв к действию и, чтобы не стать убийцей безвредной дуры, решительными шагами направилась к стойке.

Сейчас я тебе докажу!

Ляля, не надо! Ляля, пусти! — канючила перетрухнувшая Сероушка, которую я поволокла за собой.

Извините, — сказала я негру-гардеробщику, — не могли бы вы нам помочь? Мы с подругой поспорили. Я утверждаю, что вы гораздо красивее, чем ваш собрат, гулявший сегодня по подиуму, и ваши внешние данные гораздо лучше, чем у него. А матерый зубр светской хроники, — я кивнула на Сероухову, она была малинового цвета, — утверждает обратное. Вы не могли бы нас рассудить?

Я на работе, — засмеялся гардеробщик, — нет времени.

Я что-то не понимаю, — не унималась я, — говорю мужчине, что он прекрасен, а он мне — времени нет.

Так всегда бывает в жизни, детка, — наклонился ко мне один из геев, — женщинам не везет.

Так я не собираюсь с ним трахаться здесь и сейчас! Я хочу доказательства своей правоты! Я утверждаю, что он — хорош и на подиуме смотрелся бы не хуже другого. А он не хочет оказать снисхождения и раздеться до пояса!

А ведь она — права, — подключился другой гей, — он гораздо лучше Джонни.

Макс, — засмеялся третий, обращаясь к гардеробщику, — иногда женщине легче дать, чем отвязаться!

Кто гораздо лучше Джонни? Этот? А что? Да-а! Не-е-ет! — подключились остальные сексуальные неформалы.

Сероушка возвышалась каланчей в водовороте спорщиков и все багровела, багровела… Если бы к ней подвели коммуникации, она бы обогрела все нуждающееся Приморье в лихую годину.

Пари! Пари! Макс! Стриптиз!! Макс! — завизжали девчонки, подвалив к нам шумным разноцветным прибоем, — Стриптиз крутого мачо!! Ва-а-ууу! Ух!

Одна из девчонок запела «Бомбу» Рикки Мартина. И многие с чувством подхватили старую добрую песню, яростно отбивая ритм ладонями. Вокруг стойки образовалось пространство с полукруг. Я уже выпустила ситуацию из-под контроля. Она стала раскручиваться помимо меня. Мне оставалось лишь петь и хлопать со всеми в первом ряду.

Макс дрогнул. Секунд пять он улыбался и отмахивался, но не стерпел — черной пумой перепрыгнул через стойку, пару раз крутанулся вокруг собственной оси, сорвал с себя форменную куртку, на мгновение замер. Потом, пародируя Джексона, тронул свои фамильные ценности. По народу пронесся гул одобрения, даже Сероушка оживилась. Макс прыжком оказался передо мной, я расстегнула пару пуговиц на его рубашке. Вокруг раздавались свист и визги. Макс снова метнулся от меня в центр круга, бросил на стойку рубашку и оказался по пояс обнажен. Раздался взрыв одобрения вперемешку с щелчками камер. Публика оживилась, компенсируя пережитую скучищу официальной части. Гардеробщик, на раз перевоплотившийся в стиптизера, — надо отдать ему должное — одним своим видом мог развеять самую беспросветную депрессуху. Ну прямо шоколадный «Оскар» — лаконичность, скульптурность, гладкость и аппетитность. Я как всегда оказалась права. И даже больше, чем права — Максу самое место на подиуме. Впрочем, он, наверное, и гардеробщиком работает не просто так, а в ожидании лучшей вакансии. Ничего, я его пропиарю: не пропадать же такому Максику среди чужих польт. В смысле пальтов.

Макс! Макс! Ты лучший! Ты-ы самый лучший! Сла-адкий!! А-а-а! У-у-у! Га-адкий! Ы-ы-ы! Е-е-е!

Девчонки начали теснить Макса. Интересно, чего они хотят? Чтобы он дал всем и сразу?

Я послала Максу воздушный поцелуй, он махнул мне рукой, подхватил свою рубашку и растаял в дебрях гардероба. На его место заступил массивный секьюрити с непроницаемым лицом и начал выдавать вещи. Кто-то из разбушевавшихся стал требовать, чтобы и он разделся. Но его идею массы не поддержали, и он вскоре затих. Время от времени в очереди раздавались девичьи стоны: «Ма-акс! О Ма-акс!»

Так кто из нас был прав? — обратилась я к Сероуховой, вполне довольная собой и учиненным безобразием.

Супер! Просто супер! Макс — красавчик супер-супер! Я успела сделать несколько фоток. Я же профессионал! Завтра этот скандальчик пойдет в хронику! Просто супер!

Я чувствовала приятную усталость и неимоверное довольство собой. Как прима после удачной премьеры. Даже Сероушка меня не раздражала. Иногда и ей была доступна высшая мудрость дурака: вовремя согласиться с умным человеком.