11. Старость

11. Старость

Человек ни за что не дожил бы до 70–80 лет, если бы у заката жизни не было своего смысла и своей цели. Смысл утра, без сомнения, заключается в развитии индивидуума, его закреплении во внешнем мире…

Тот, кто тащит с собой в закат без всякой на то необходимости законы утра, вынужден расплачиваться душевным раскаянием… Деньги, социальная значимость, семья, потомство – это все природа, но никак не культура. Культура лежит за чертой природной целесообразности. Может ли культура стать смыслом и целью второй половины жизни? У примитивных племен, например, почти всегда хранителями мистических символов и законов являются старики. Именно в стариках, в первую очередь, находит выражение культура племени. А как обстоят дела у нас? Где мудрость наших стариков? Где их тайны и видения?

К. Г. Юнг. Поворот жизни

За кризисом середины жизни и периодом сбора урожая следует осознанное или не осознанное прощание, которое мы называем старостью или преклонным возрастом. Чаще всего это происходит относительно осознанно именно потому, что мы пытаемся этого избежать. Практически все люди в нашем обществе хотят дожить до глубокой старости, но… никто не хочет становиться старым.

Не будучи в состоянии предотвратить старение, человек старается скрыть хотя бы его признаки. Самое отвратительное, что может произойти – окружающие начнут думать, что ему пора на свалку. Как только появляются видимые признаки старости, он старается их заретушировать. Декоративная косметика, под которой дряблая кожа терпит страшные мучения, – это еще не самый худший вариант. Косметическая промышленность ловко использует в собственных целях страх перед старостью. Например, на рынке уже давно появился предназначенный для наивных старушек крем под названием «age control». Представление о том, что с помощью крема можно остановить время, подобно в своей нелогичности мысли о том, что с помощью страховки на случай смерти можно увеличить продолжительность жизни. Мир воюет с морщинами. Их разглаживают, пропитывают специальными жидкостями, расправляют самыми разнообразными масками. Но они все равно возвращаются и властвуют. Затем человек обращается к хирургу, который возвращает гладкость и ровность коже. Это происходит раз, другой, третий… пока от постоянного напряжения не перестают закрываться веки. Все, что провисло в течение жизни, оперативно поднимается наверх, не только на лице, но и на теле тоже. Лоб становится абсолютно гладким, а ведь вполне возможно, что пара полученных в результате размышлений морщин смотрелась бы совсем неплохо. Под нож идут и морщины от смеха – действительно, время беззаботного смеха прошло. Мы стремимся устранить все следы эмоций, ампутируем невыплаканные и скопившиеся в мешочках под глазами слезы, отрезаем неизжитую печаль.

Из нас выкачивают жировые складки – следы душевно трудной, но материально роскошной жизни – под подбородком, с живота, ягодиц и верхней части бедер. Годы, отложившиеся в горбе, вычеркиваются из жизни с помощью тренировок, в случае необходимости ненадежный скелет поддерживается корсетом. Если возникает угроза исчезновения признаков вечной молодости – волос, можно заняться их пересадкой.

Знаток определяет возраст лошади по зубам. Чтобы со стареющим молодцем такого не произошло, он проводит огромную работу над своей челюстью. Юная сияющая улыбка, демонстрирующая безукоризненные белые зубы, странно смотрится на старом лице, создавая впечатление гротеска. «Ржавые» суставы мы заменяем, не дав им возможности донести нас до вечного покоя. Если катаракта мешает видеть, забирая у жизни краски, то ее можно прооперировать, заменив при этом и мутную роговицу. Печень, почки, сердце в случае необходимости можно заменить. То, что запасные части – это не что иное, как части трупа, мы стараемся не принимать во внимание, а ведь это могло бы помочь нам стать честными. Мы мешаем умереть тому, что уже мертво, и заставляем его жить вместе с нами в нас. Делается это для того, чтобы скрыть унылое впечатление, которое мы уже давно производим. Если бы не протезы, какое ужасное лицо продемонстрировала бы нам старость. Нас бы окружали убогие инвалиды, и в их руках было бы зеркало, в которое может заглянуть каждый.

Разумеется, нелепо утверждать, что не нужно посещать стоматолога или ортопеда. Безусловно, вылеченные зубы не препятствуют решению основных задач старости. Но в душевной области мы далеко не так ловки, поэтому каждый из нас в одиночку встречается с проблемой старения. Чем тщательнее мы скрываем внешние признаки старости, тем тяжелее переносим ситуацию внутри себя. Старый индеец, который с достоинством демонстрирует свои морщины и складки, может в душе снова стать молодым. Мы же, отнимая у старости все ее внешние признаки, принимаем ее, скрипя зубами.

Заповедь о том, что следует почитать старость, соответствует давно канувшим в Лету временам, когда преклонный возраст и старые люди представляли собой что-то особенное. Сегодня, если уж мы и «почитаем» старость, то очень прозрачным способом, ограничиваясь фальшивыми уверениями, что все не так плохо, что времена, когда вы будете выглядеть старо, еще не наступили. При этом главную роль играет коротенькое слово «еще»: «Вы еще совсем не выглядите старым», или «У него еще очень подвижный ум», «Ему еще совсем не дашь его лет». Ну и, пожалуй, самый суровый приговор: «В душе он совсем мальчишка». Эти слова ставят глуповатого подростка выше старика и – как бы мы не противились – звучат достаточно смешно. Мы уважаем не старость, а ту ловкость, с которой человек прячет ее признаки.

Становясь бабушками и дедушками, многие из нас впадают в депрессию, вместо того чтобы радоваться новым задачам. Не удивительно, что на отношение к внукам сильный отпечаток накладывает страх перед старостью. А ведь естественная близость бабушек (дедушек) и внуков помогает пожилым «стать как дети». Два поколения имеют возможность встретиться в мандале жизни на более глубоком уровне, потому что, хотя они и движутся в разные стороны, но зато в одной и той же сфере. Именно поэтому старшее и младшее поколения зачастую понимают друг друга лучше и глубже, чем родители и дети, которые движутся в одном и том же направлении, но на разных позициях.

Аналогии между началом и концом жизни достаточно глубоки. В мандале оба эти участка жизни соприкасаются, исходя или впадая в середину в одной точке. В спиральной мандале они входят друг в друга. Если бы не стоматологи, то беззубое детство и беззубая старость были бы похожи. Следовательно, агрессия развивается постепенно, но в старости сходит на нет. Агрессия – это сила нового начинания, которая сначала должна расти, а потом сходить на нет. Гомеопаты зачастую используют одни и те же средства для раннего детства и поздней старости. Действительно, человек проходит фазы развития еще раз, но в обратном направлении. Физически неуверенные шаги только что вставшего на ноги малыша похожи на шаркающую походку старика, который еще не слег окончательно. Нечеткая речь характерна для начала и для конца пути. Необходимые в детстве пеленки снова могут понадобиться в старости. Слабая поначалу иммунная система постепенно развивается, но к старости снова слабеет. И даже в области души тоже можно найти совпадения. Лепечущий малыш не может молчать, но ведь то же самое происходит и со стариками, которые постоянно бормочут что-то себе под нос. И те, и другие во время еды пускают слюни. То, что мы прощаем в начале жизни (хотя нам это и не очень нравится), становится ужасно неприятным в конце. А вот о разрешенной душевной аналогии можно только мечтать, ведь к ней-то и следует стремиться.

Серьезной связью между началом и концом, например, становится отсутствие необходимости иметь успехи. Близость к центру мандалы дает возможность жить расслабленно даже в нашем обществе, где царит высокое напряжение. У стариков уже есть время рассказывать разные истории, а у детей еще есть время их слушать. Это тот отрезок жизни, когда у одних еще, а у других уже нет ничего серьезного, поэтому можно радоваться жизни. У них еще (уже) нет расписания уроков и ежедневника, нет обязанностей, можно поспать после обеда или в любое другое время (окружающие относятся к этому очень хорошо), потому что те, кто ведет серьезную жизнь, любят, чтобы их оставили в покое и малые, и старые.

Мы ставим архаичные народы гораздо ниже себя, потому что они, дескать, оставляют стариков умирать в одиночестве. А разве мы не делаем того же самого? Ведь мы помещаем стариков в дома престарелых. И речь, чаще всего, идет не о тех домах, где старики могут чувствовать себя как дома. Нет, как правило, это подобия камеры хранения, в которых пожилые люди получают необходимые предметы материального мира, но лишены всего остального. Основная задача таких домов – изъять стариков из жизни, развязав руки младшему поколению. Если человек боится старости, то ему не хочется постоянно иметь перед глазами напоминание о том, что все мы смертны.

«Хранение» малышей в яслях, детских садах и группах продленного дня, в принципе, то же самое. В доме престарелых речь навряд ли идет о подведении итогов жизни, да и в детском саду мало что напоминает о подготовке к ней. Самое главное – что родители получают возможность освободиться от детей легальным, одобренным в обществе способом, просто-напросто убрать их с дороги, потому что дети часто стоят у них на пути. А то, что в «камере хранения» их чад чему-то учат, позволяет им не испытывать мук совести.

Гораздо более явственно и жестоко проявляется данная тематика, если мы обратимся к еще более ранней и еще более поздней фазам. В начале, когда новая жизнь создает массу неудобств, в течение нескольких месяцев мы можем принять решение, оставить ее или устранить. В конце у нас, конечно, больше колебаний, но все-таки мы размышляем о том, как бы поскорее покончить с мучениями. Аборт и эвтаназия затрагивают одну и ту же область мандалы жизни.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.