Глава 5 Рождение идеи: мастерство вынашивания

Глава 5

Рождение идеи: мастерство вынашивания

Невозможно проникнуть в утробу, чтобы сформировать там ребенка. Он там есть сам по себе и появляется на свет целиком… Безусловно, то, что вы пишете, вы контролируете гораздо больше; но позвольте процессу захватить вас, и, если кажется, что вы сбились с пути, не мешайте ему и не пытайтесь вернуться назад.

Гертруда Стайн

Описывая творческий процесс, писатели и художники используют много разных метафор. Однако самая распространенная из них – сравнение с беременностью и созреванием плода. Рождение идеи, по их мнению, происходит так же, как и рождение ребенка. Для начала нужно посеять семена. Затем необходимо «чрево», чтобы зародыш развивался в безопасности, питался и чтобы никто ему не мешал. Прародитель – главный, он создает условия, в которых младенец развивается, его можно сравнить с хозяином, но не с производителем. Мы не «делаем» ребенка, он рождается сам, точно так же как озарение или вдохновение. У созревания есть свое собственное расписание. Ни психологически, ни биологически процесс нельзя ускорить. Его невозможно контролировать: как только он начат, все развивается само собой. И, преодолевая опасности и не поддаваясь вмешательству, приведет к желанной цели.

Далеко не только романтики представляют умственные способности подобным образом. Даже Беррес Скиннер, бихевиорист до мозга костей, однажды читал лекцию в Центре поэзии в Нью-Йорке, которую назвал «О “рождении” стихотворения». Свое выступление он начал, пояснив, что есть любопытное качество, которое эта лекция иллюстрирует, и сам он в настоящий момент в муках «рождает» лекцию{51}. Далее он продолжал раскрывать метафору более подробно: «Если женщина родила ребенка, мы не говорим о творческих достижениях. Этот глагол предполагает, что зародыш выношен до положенного срока. А затем, когда она произвела дитя на свет (как будто рождение ребенка – это способность или дар, которые могут быть даны свыше), мы объявляем, что у нее есть ребенок. При этом, говоря “у нее есть”, мы не имеем в виду, что “она им владеет”».

Каков же на самом деле материнский вклад? Мать не может определить по своему желанию цвет глаз или кожи ребенка. Она передает ему набор своих генов, которые на самом деле совсем не ее, а точно так же унаследованы от ее родителей, и через них – от других поколений. Этот набор также от нее не зависит. Так ли это? Определенно в том, что она передает ребенку карие глаза и рыжие волосы, нет ее личной заслуги. По мнению Скиннера, «биологу совсем не трудно описать роль матери. Она – место, где происходит очень важный биологический процесс. Она дает тепло, защиту и питание, но при этом не создает ребенка, который все это получает. Так же и поэт: его личность – это место, в котором сходятся определенные генетические и внешние свойства». И, как мы видим, то, что может быть справедливо для поэта, точно так же справедливо для ученого, писателя, скульптора или разработчика.

Эта аналогия напоминает нам: несмотря на то, что процесс творчества скорее органический, нежели механический, природа «инкубатора» играет жизненно важную роль для прорастания семени. Мать не просчитывает внутриутробное развитие младенца, но на него сильно влияют ее телосложение, характер и темперамент, образ жизни, ее предки, чувствительность, вкус и отношение к окружающему миру. Важно, кто эта женщина, какова физическая и эмоциональная среда, в которой она живет. Эти факторы воздействуют на природу и качество «убежища», внутри которого развивается новая жизнь. Точно так же с интуицией: есть условия, которые создают в ментальном лоне более или менее благоприятные условия для рождения и развития идей. А также для разных людей существует множество конкретных способов, чтобы сознательно или интуитивно их создавать. Чем четче мы можем определить, что это за условия, тем лучше увидим, как поспособствовать их развитию.

Прежде всего нужно найти семена. И для этого человек творческий должен задумываться над сложными вещами, быть открытым новому и жаждать знаний. Человеку необходимо позволить себе наполниться идеей. До тех пор пока вам не дают покоя детали, которые упорно отказываются соответствовать нормам приличия, или пока какое-нибудь случайное замечание находит отклик у ваших собственных неизложенных взглядов или чувств, всегда найдется место творческому процессу. Альфред Хаусман[14] вдохнул новую жизнь в давно избитый образ, сказав: «Если бы мне нужно было охарактеризовать категорию, к которой относится [поэзия], я бы назвал ее внутренним соком. Это и естественный сок, как смола хвойного дерева, и болезненный, как тот, что формирует жемчужину внутри раковины. Я думаю, что в моем случае это второй вариант, хотя я не умею обращаться с ним так же ловко, как это делают моллюски»{52}.

Для ученого стимулом может послужить необъяснимая деталь или несоответствие данных. Воображаемыми семенами, из которых позже взошла теория относительности, стала попытка молодого Эйнштейна представить, как было бы здорово проехать верхом на луче света. Одна молодая женщина-астрофизик из Кембриджа во время ежедневной проверки километровой распечатки данных с радиотелескопа вдруг усмотрела несколько цифр, которые ее озадачили. Их легко можно было не заметить или списать как помехи, но в итоге после трудной последующей работы был открыт абсолютно новый тип звезд. У малюсенькой плодовой мушки, единственной из сотен таких же, был глаз неправильной формы. Одному биологу это не давало покоя. Пять лет спустя он открыл рецепторный белок, который может привести к образованию раковых клеток{53}.

В деловом мире конкурентное преимущество будет у того исполнителя или разработчика, который способен почувствовать что к чему при явном ухудшении дел и у которого найдется время хорошенько обдумать все варианты развития событий на рынке. В воспоминаниях писателей и художников также можно найти подтверждение тому, насколько важно чувствовать и замечать мелкие подробности. Генри Джеймс в предисловии к книге «Трофеи Пойнтона» излагает, насколько необходимы подобные детали. Как-то раз в канун Рождества он ужинал с друзьями, когда девушка рядом с ним сделала, как он выразился, «один из тех намеков», в которых он всегда немедленно узнавал «росток»… И далее Джеймс пишет: «Большинство рассказов, вышедших из-под моего пера, берут начало из [таких]… драгоценных крупиц. Такова интересная правда о случайном намеке, о блуждающем слове, о едва уловимом отзвуке, встречаясь с которым воображение писателя вздрагивает, как от укола острым предметом. Его достоинство целиком зависит от подобного сходства с иглой, от способности проникать внутрь как можно точнее»{54}.

Похоже, что такие семена прорастают только в тех, кто готов к этому на бессознательном уровне. Даже если это интеллектуальный, а не творческий вопрос, осознание его индивидуально, оно происходит на эмоциональном и даже эстетическом уровне (как в случае с нобелевским лауреатом Полом Бергом, который говорил, насколько важно в его работе чувство вкуса при выборе задачи или подхода). Писательница Дороти Кэнфилд так же, как и Генри Джеймс, вспоминает случай, который лег в основу ее книги «Кремень и пламя». Как-то раз ей понадобилось обратиться к соседу, и пришлось идти к нему по узкой тропке через сосновый лес вдоль ручья, полноводного от талого снега. Когда она вышла из леса, то увидела старика, который тихо сидел в одиночестве напротив своего дома. Уладив все дела и стараясь не нарушать приличий, она села рядом с ним поболтать несколько минут.

«Мы немного поговорили ни о чем, просто обсудили последние сплетни, после чего старик пошевелился, глубоко вздохнул и сказал: «Кажется, я никогда в жизни не слышал журчание ручья так громко, как нынешней весной». Внезапно я вспомнила, что его дед утопился в этом ручье, и сидела тихо, потрясенная этой мыслью и звуком его голоса… Я почувствовала, как у меня сильно забилось сердце от беспомощности и сочувствия к нему… И надеюсь, это прозвучит не так ужасно, как может показаться, но в ту минуту я поняла, что постараюсь передать ту острую душевную боль в книге, чтобы и другие могли ее ощутить»{55}.

Поэт Стивен Спендер сказал, что испытывает чувство вдохновения, когда «строчка, фраза или слово, или что-то совсем неопределенное, как туманное облако, скрывающее нечто, что я чувствую, должно пролиться дождем слов».

Итак, семена не дадут ростков до тех пор, пока не соприкоснутся с «правильным знанием» в благоприятной обстановке. Но возникает вопрос: а что значит «правильным»? Результаты исследования мыслей выдающихся ученых и изобретателей говорят о том, что подобные изначально существующие знания дают больше плодов, если у человека богатый опыт. Но этот опыт не должен становиться чем-то привычным, когда действия доходят до автоматизма. Нам необходимы данные для использования; мы должны знать достаточно, чтобы распознать хорошую идею, когда она придет в голову. Совершенно ясно, что человек не может быть творческой личностью в вакууме.

Однако если мы слишком погрязли в проблеме, есть опасность, что ход наших мыслей станет банальным и не позволит по-новому взглянуть на нее или перемешать между собой разные потоки мыслей. Вспомните эксперимент с емкостями для воды. Участники довольно быстро теряли гибкость ума и переставали выходить за рамки наработанных схем. Чем больше у нас опыта взаимодействия со сложными ситуациями, тем меньше вероятность, что мы заметим более простое решение, когда оно возникнет. Внимательное изучение творческих личностей показывает, что зависимость между творческими способностями и возрастом представляет собой перевернутую параболу. Например, для математиков и физиков пик творчества приходится на возраст 25–35 лет{56}.

Давайте рассмотрим более конкретный пример. 18 февраля 1993 года на первой полосе New York Times вышла статья об открытии первого успешного метода устранения вируса СПИДа из клеток человека в лабораторных условиях, а также защиты здоровых клеток от инфекции. Метод был обнаружен аспирантом медицинского университета по имени Юн Кан Чжоу. Именно потому, что он был относительно неопытен, ему удалось пробиться сквозь преграды из гипотез и положений, которые бессознательно возводили на своем пути другие ученые. Сам Чжоу отметил: «Вероятно, мое преимущество заключалось в том, что я был студентом и еще не слишком много понимал в медицине. У меня был более наивный взгляд на проблему».

Чтобы рассмотреть новое за невидимой преградой общепринятого, то, что чаще всего и является ключом к открытию, нужен информированный, но не деформированный разум, мозг, в котором есть каналы, а не накатанные рельсы{57}.

Мы видим, что интуиция лучше всего работает в сложных и запутанных ситуациях, когда вся исходная информация может быть поверхностной и неполной. В этом случае прогресса добьется только тот, кто способен, по словам Джерома Брунера, «выйти за пределы полученных данных» и, опираясь на собственные знания, развить продуктивные гипотезы. И писателю, и ученому нужно искать новые сведения, но творческие идеи рождаются только на стыке «постановки задачи», фактов и запаса собственного опыта. Нужно позволить этим трем переменным переплетаться и взаимодействовать друг с другом так тесно, насколько это получится, чтобы извлечь максимум смысла и возможностей из текущих наблюдений и опыта прошлого. Человек обладает хорошей интуицией, когда готов, хочет и может сделать многое из малого.

Если вы настаиваете на получении отборной информации из безупречных источников до того, как сформируете свое мнение, то можете снизить вероятность ситуаций, в которых будете явно неправы, но вместо этого, скорее всего, ошибетесь и проглядите нечто важное, часто менее заметное. С одной стороны, приняв подобную консервативную позицию, можно упустить из виду интуитивные, но более целостные ответы, которые дает нам подсознание. С другой стороны, если вы везде и всюду применяете интуицию, вы с большей вероятностью зацепитесь за самую слабую догадку или фантазию. Тем не менее самый существенный вопрос, касающийся интуиции: как связать сознательное и бессознательное, чтобы снизить вероятность обеих ошибок? Таким образом, чтобы оставаться открытым для намеков подсознания, уметь слушать и различать их, но при этом не переоценить отсутствие размышления.

Верно ли, что люди в разной степени готовы выносить суждения и принимать решения на основе недостаточной (сознательной) информации? И если так (в отношении тех, кто готов) – действительно ли одни делают это лучше, чем другие? Исследования Малкольма Весткотта из американского Вассарского колледжа показывают, что на оба эти вопроса можно ответить утвердительно. Для исследования Весткотт собрал студентов и дал им примеры отношений, которые могут быть между двумя словами или числами. Затем он попросил добавить к заданному слову или числу пару и тем самым показать, что они выявили правило или взаимосвязь. Например, им давали пару «2 и 6» и просили дополнить пару «10 и …?». Или на основе примера «мышь – крыса» нужно было подобрать пару к слову «выходной – …?». При этом участникам эксперимента давали еще и закрытые подсказки, которые они могли открыть по очереди перед тем, как дать ответ. У них не было ограничений, они могли воспользоваться любым количеством подсказок. Когда студенты отвечали, их просили оценить, насколько уверены они в том, что их ответ правильный. Таким образом Весткотт оценивал каждую задачу по трем параметрам: было ли решение правильным; сколько подсказок хотели открыть люди перед тем, как дать ответ; и насколько они были уверены в своей правоте. Он повторил этот эксперимент с разными группами в Англии и Америке, давая участникам разного рода задачи.

По всем трем параметрам люди очень по-разному подходили к решению задачи, что и позволило Весткотту выделить четыре серьезно отличающиеся друг от друга подгруппы. «Успешными интуитами» он назвал тех, кому для решения требовалось совсем немного информации, при этом они часто оказывались правы. Участников, которые также не запрашивали дополнительных подсказок, но при этом часто оказывались неправы, он назвал «гадалки наобум». К третьей группе относились люди, которые, перед тем как дать ответ, запрашивали много дополнительных подсказок и в основном оказывались правы – таких Весткотт назвал «успешные аккуратисты». К четвертой группе он отнес участников, использовавших все возможные подсказки, но при этом все равно допустивших много ошибок; это «осторожные неудачники».

Кроме этого, Весткотт давал участникам эксперимента разные тесты на определение типа личности, благодаря чему он видел, какими чертами характера обладают представители разных групп. Он обнаружил, что «успешные интуиты» в большинстве своем интроверты: они стараются обходить стороной ситуации, где им приходится быть в центре внимания, но при этом уверены в себе и собственных суждениях. Они сопротивляются контролю со стороны и предпочитают принимать решения самостоятельно. «Успешным интуитам» чужды условности, и они обходятся без стереотипов. На многолюдных мероприятиях они ведут себя сдержанно, но при этом в более приватной обстановке или наедине с собой они решительны и дают волю чувствам. Они восприимчивы к критике – могут ее и отклонить, но способны изменить себя, если это будет необходимо. Они готовы принять вызов и пойти на риск. Себя они считают «независимыми», «предусмотрительными», «уверенными в себе» и «непосредственными». «Они тщательно присматриваются к запутанным и неопределенным вещам и сомневаются гораздо больше, чем представители остальных групп, при этом они не боятся своих сомнений и неопределенности»{58}.

В противоположность первой группе, «гадалки наобум» гораздо больше настроены на социализацию. Но «в их общении присутствует соперничество, кажется, что они заняты только собой, их “эмоциональные вложения” ориентированы на самих себя». Эти особенности часто проявляются в «тревожном ощущении собственной нестандартности в сочетании с упрямством и непреклонными убеждениями, а также в цинизме…» Себя они считают «осторожными», «быстрыми», «упрямыми» и «циничными». Весткотт поясняет, что такие люди «стремятся всеми силами понять реальность, которая то и дело ускользает от них, пытаются разными способами победить [неуверенность], но делают это весьма непоследовательно».

«Успешные аккуратисты» отличаются «стремлением к порядку, определенности и контролю», очень высоко ценят авторитетное мнение. Они хорошо социализированы (в том смысле, что их интересы и ценности весьма типичны для окружающей культурной среды), но склонны не замечать этого влияния. Кажется, что страстное желание определенности и порядка приводит их к тому, что они чувствуют себя неловко и тревожно в мире непостоянных отношений между людьми. Им трудно управлять чувствами, если эти чувства не приведены в систему. Они считают себя «осторожными», «добрыми», «скромными» и «уверенными в себе». Согласно Весткотту, общая картина данной группы такова: «Это консервативные, осторожные и немного подавленные люди, которые хорошо себя проявляют в ситуациях, где есть конкретные ожидания, которые наверняка оправдываются». Мы можем отнести их к типу людей, опирающихся на р-состояние.

И наконец, «осторожные неудачники». Они видят мир «в высшей степени сомнительным и опасным и, по сути, бессильны как-то повлиять на него или управлять им. Для них характерна общая инертность, они остро чувствуют несправедливость, при этом не могут с ней бороться. Им всегда хочется спокойствия и определенности, но при этом им не хватает уверенности в себе… Они достаточно консервативны, очевидно, потому, что это лучшая защита от нестабильности. Кажется, что они плывут по жизни, едва держа голову над водой, не создавая волн. Себя они считают “острожными”, “добрыми” и “скромными”».

Какой же главный вывод можно сделать из всех этих интересных находок? Есть группа, представители которой наиболее легко относятся к неопределенности и неясности и умеют с этим жить. Это и есть люди, лучше всего использующие неточную информацию, которой располагают. Они способны задействовать ресурсы бессознательного, чтобы правильно угадывать в неопределенных ситуациях, и готовы к этому. Отсюда мощное эмпирическое подтверждение идеи, что бегство от неопределенности заставляет людей обращаться лишь к рациональному мышлению, которое плохо подходит для непонятных ситуаций. Весткотт пересмотрел результаты всех исследований, проделанных на сегодняшний момент, и пришел к важному выводу: «Интуиция чаще всего работает в тех случаях, когда информация, на которой основаны заключения, слишком запутанна, ограниченна или вообще отсутствует или когда нет времени на то, чтобы обработать все данные… Эти условия сбивают думающего человека с пути прямого использования зрелой логики, применяемой в обществе»{59}.

Американский социолог Дональд Шон недавно отстаивал идею, что именно с подобными ситуациями сталкиваются в обычной жизни представители таких профессий, как учитель или юрист{60}. Несмотря на существование образцов и правил, призванных помогать им, эти люди проводят уйму времени, решая уникальные и сложные проблемы, которые невозможно решить, просто открыв книгу. Такие проблемы находятся за пределами тщательно вымощенных трасс «формальных рассуждений», поэтому людям приходится прокладывать собственные пути сквозь то, что Шон называет топкими ямами профессиональной практики.

Иногда подобное пересечение данных и опыта – восприятие и понимание – происходит очень быстро. Задачи Весткотта довольно сильно упрощены и специально подогнаны, чтобы позволить интуиции действовать быстро. Для решения не требуется богатый опыт. Не нужно искать никаких едва заметных сходств и метафор, не нужно раскрывать никаких едва уловимых схем, соединяющих разрозненные элементы.

Тем не менее очень часто, когда перед нами стоит трудная и запутанная задача, стоит на некоторое время оставить субразум в покое, и здесь самой важной становится способность к терпению. Необходимо разбудить ее, перетерпеть неизвестность и позволить себе некоторое время пребывать в состоянии незнания, сделать шаг в сторону и дать процессу в голове идти своим чередом, не наблюдая за ним и не контролируя его.

Тот, кто не может вынести неопределенность, по той же причине не может обеспечить «утробу», необходимую для развития творческой интуиции. Как уже было сказано в главе 4, Милтон Рокич показал, что творческие способности проявляются лучше, когда людей просят немного помедлить и дают им больше времени. Он приходит к заключению, что «говоря о разных людях – гибких и менее гибких, мы имеем в виду разное отношение людей ко времени… Доступное время [то есть склонность думать медленно] дает возможность познавать шире, применять абстрактное мышление… и, следовательно, быть более гибким». А дальше он приводит довольно правдоподобное объяснение, как эти различия возникают. «Некоторые люди из-за прошлого опыта, когда их потребности удовлетворялись с большим опозданием, становятся почти неспособными пережить ситуацию, которая их расстраивает. Чтобы унять тревогу, такие люди довольно быстро реагируют на новые проблемы… И неизбежным следствием такой ситуации будет ригидное поведение»{61}. Независимо от того, является ли человек хорошим интуитом или нет, у него возникают привычки и склонности к познанию. Эти привычки лежат в основе глубоко скрытых личностных характеристик. Если человек опасается, что им пренебрегут, он не может заставить себя терпеть и ждать и в результате хватается за режим познания, то есть за р-состояние. И похоже, что этот режим дает верное направление мысли и контроль над ситуацией, но в реальности он может оказаться негодным инструментом.

Существует масса данных, подтверждающих распространенное мнение, что, когда люди находятся под угрозой давления извне, или просто в напряжении, или боятся, что их осудят, – они склонны обращаться к проверенным на практике, традиционным и более однозначным путям познания. Другими словами – к менее творческим. Эксперимент супругов Лачинс с сосудами показывает нам, что приверженность к применению более сложных решений при наличии простых возрастает в состоянии напряжения. В одном старом исследовании (которое сейчас комитет по этике не одобрил бы) студентам заранее говорили, что по данным скрытно проведенного опроса было доказано, что у них есть «неадекватная черта характера» и что их поведение с сосудами с водой поможет прояснить ситуацию. Чем больше были запуганы участники исследования, тем упорнее они цеплялись за устаревшие решения и тем меньше была вероятность, что им удастся увидеть новую возможность{62}.

Если напряжение мало, это тоже мешает выполнению работы. Артур Комз и Чарльз Тейлор давали людям задание расшифровать несколько предложений, пользуясь простым шифром. Похожие шифры можно найти в детских комиксах про шпионов. Одни предложения как бы случайно затрагивали личные вопросы (например: «В семье не уважают мое мнение»), другие были совершенно нейтральными (например: «Осенью на школьной площадке становится грязно»). Иногда перед нейтральными предложениями экспериментатор как бы невзначай говорил: «Не могли бы вы сделать это побыстрее?» Расшифровка «личных» предложений обычно занимала больше времени, и люди при этом делали больше ошибок. Но самым сложным было расшифровать нейтральное предложение за ограниченное время. Даже в таких простейших заданиях, где почти не нужен творческий подход, призыв «сделать быстрее» имел обратный эффект{63}.

Отрицательное воздействие дефицита времени, или спешки, на качество мыслительного процесса описано еще в исследовании А. Круглански и Т. Фройнда. Студентам давали определенную информацию о гипотетическом соискателе на должность управляющего и просили определить, насколько тот подходит для данной работы. У половины студентов положительные качества соискателя были даны прежде отрицательных, а у второй половины – наоборот. Те, у кого сначала шла положительная информация, были гораздо более уверены в успехе соискателя, чем остальные, и данная тенденция проявилась сильнее, когда студентов попросили сделать то же самое, но на время. Судя по всему, происходит следующее: когда мы сталкиваемся с какой-то ситуацией, то интуитивно начинаем ее представлять, и от нас требуется усилие, чтобы «зачеркнуть» этот образ и начать все заново. Поэтому до тех пор, пока более поздняя информация расходится с картинкой, мы можем бессознательно истолковывать противоречащую информацию по-новому, вместо того чтобы радикально переделать саму картинку. И чем большее давление мы ощущаем, тем меньше вероятность начать все с нуля. Подобное упрямство может стать опасной западней для интуиции. Например, нам нужно сделать выбор в жизненной ситуации, и, как это часто случается, информация поступает порциями, а не вся сразу. Если мы принимаем решение быстро и интуитивно, то информация, поступившая позже, может остаться незамеченной или ей уделят слишком мало внимания. Особенно если получится так, что она не подкрепит уже принятое решение{64}.

Даже если напряжение не относится непосредственно к решению проблемы, оно все равно снижает гибкость. Пациенты больницы, которых готовят к операции, дают более шаблонные ответы, чем испытуемые, которые проходят тест Роршаха[15]. К тому же они становятся неуклюжими и рассеянными и у них гораздо хуже получается придумывать сравнения типа «злой (интересный, сильный), как ___»{65}.

Одним из тех, кто приложил больше всего усилий к развитию интуиции на практике, в реальных условиях, был Джордж Принс. Вместе с Уильямом Гордоном он разработал метод синектики[16], при помощи которого можно активизировать творческое мышление. Принс считал, что людей надо учить искусству генерировать идеи – как можно больше и как можно лучше: «Я был убежден, что люди уходят от нас более креативными, чем были до этого». Но позже он осознал, что суть не в этом. Принс понял, что размышление, процесс выражения и изложения предварительных идей на публике, особенно на работе, заставляет людей становиться крайне уязвимыми. Зачастую при всем многообразии в той или иной степени хитроумных способов выражать свое мнение люди начинают с опаской относиться к служебным встречам.

Можно с легкостью подавить желание заниматься почти неощутимыми изысканиями на грани своих умственных способностей, если начать осуждать их или попытаться создать условия для хотя бы минимального состязания. Принс отмечает:

«Подробно расспросить того, кто предложил хорошую идею, не заметить чужого предложения или беззлобно подшутить над ним – на первый взгляд, это вполне обычные действия, но в этом случае автор идеи всегда вынужден защищаться. Поэтому такие действия не только могут снизить его собственную способность размышлять, но и повлиять на остальных».

Неутешительное заключение, к которому он приходит в результате исследований, состоит в том, что взрослые люди на рабочем месте куда больше подвержены обидам и их гораздо проще задеть, чем мы привыкли считать. А также что существует тенденция, в равной степени распространенная для работников всех уровней и всех должностей: они то и дело вступают в конкурентную борьбу ради сохранения и увеличения довольно-таки хрупкого чувства самоуважения, хотя сами, как правило, этого факта не признают. В заключение Принс говорит:

«В битве конкурентов или в ситуации, где кто-то выигрывает, а кто-то обязательно проигрывает, жертвой всегда будет размышление и, как следствие этого, – формирование идеи и решение проблемы. Когда человек размышляет, он уязвим. Ничего не стоит заставить его почувствовать себя неудачником»{66}.

Будущие матери становятся довольно придирчивы к условиям, в которых протекает беременность и рождается ребенок: обычно они требуют какую-то особенную еду или удобства, что окружающим может показаться капризом. Точно так же писатели и художники, согласно собственным убеждениям, иногда выдвигают требования или устанавливают собственные правила, чтобы почувствовать себя защищенными и создать условия для проявления интуиции. Например, писательница Перл Бак не могла работать, если на столе не стояла ваза с живыми цветами, а за окном не было пейзажа Новой Англии. А Жан-Поль Сартр ненавидел провинциальные пейзажи, ему нужно было видеть кирпичные стены и трубы парижских улиц. Киплинг утверждал, что простым карандашом не может написать ничего стоящего. Поэт Шиллер любил складывать себе на стол подпорченные яблоки, уверяя, что их запах стимулирует творческие способности. Уолтер Де Ла Мар, Зигмунд Фрейд и Стивен Спендер, а также многие другие, когда писали, курили сигарету за сигаретой. Коллективный мозговой штурм очень полезен, в нем рождается масса новых идей, однако для более глубокого проникновения в суть и для использования интуиции нужны другие условия – чаще всего требуется уединение и отсутствие любого рода давления. Томас Карлайл пытался построить звуконепроницаемую комнату. Ральф Эмерсон уходил из дома и поселялся в гостинице на период работы. Мне удается сделать трехмесячный объем работы за две недели, проведенные в моем домике на пляже в Новой Зеландии.

Однако не только неблагоприятные внешние условия могут снижать творческие способности. Если что-то угрожает нашей системе убеждений – например, какой-то неожиданный вывод, сделанный из безобидной на первый взгляд цепочки мыслей, – мы можем остановить интуицию или размышление. То, что вначале было интересной задачей, по мере того как мы вникаем в нее все глубже и глубже, становится чем-то совершенно иным – неугодным способом представить наш образ жизни или образ мыслей. Чем более основательны наши убеждения относительно нас самих или относительно нашего положения в обществе, тем сложнее их пересмотреть. Иногда подобная вялость ума целиком и полностью оправданна: нельзя просто взять и полностью перестроить «чертоги разума». Если вам предложить, скажем, передвинуть мебель в комнате, вы можете согласиться и попробовать. Однако если вам кто-нибудь скажет, что дом будет смотреться гораздо лучше, если передвинуть его вместе с фундаментом на пару метров вправо, то, скорее всего, вы будете сильно возражать. То же касается и фундамента, который заложен в основе наших знаний.

Эфраим Фишбайн из Тель-Авивского университета по этому поводу прокомментировал инертность науки, однако этот же принцип можно применить к обычным умственным способностям, которые мы применяем ежедневно.

«Если ученый сформулировал определенную гипотезу, он сделал это не случайно: гипотеза соответствует его общим взглядам в данной предметной области, принципам изложения проблемы, форме познания и методам исследования. Конечно, он очень заботится о том, чтобы сохранить свое изначальное толкование проблемы, и не только ради репутации, которая, безусловно, тоже очень важна, но в основном потому, что именно эта гипотеза наилучшим образом вписывается в его убеждения. Он не захочет отказываться от нее, так как, отвергнув, будет вынужден пересмотреть полностью все свое мировоззрение»{67}.

Таким образом, мы пришли к выводу, который изложен в высказывании немецкого физика Макса Планка: новая научная истина торжествует совсем не потому, что ее противники признают свою неправоту, – просто ее оппоненты со временем вымирают.

И этим не исчерпывается список того, что можно назвать угрозой для расслабленного и благоприятного настроения, которое способствует раскрытию творческих способностей. Все, что заставляет вас излишне стараться, влияет точно так же. Слишком сильное желание получить ответ может помешать процессу вынашивания идеи. Карл Висти проводил исследование, где просил участников определить, какая из трех сложных картинок была лишней, при этом он наблюдал, как улучшаются их результаты от теста к тесту. Несмотря на то что на изучение каждого набора картинок давалось много времени, те участники исследования, которым предлагали хорошее вознаграждение, действовали хуже и запоминали меньше, чем те, кому платили чисто символически. Висти пришел к выводу, что «денежное вознаграждение, независимо от размера, не оказывает существенного влияния на задания, требующие проникновения в суть. При этом сам факт наличия вознаграждения может помешать работе»{68}.

Интересно, что похожий эффект, когда поощрение приводит к обратным результатам, можно наблюдать и в животном мире. Крысы и обезьяны, которым нужно освоить навык для добычи еды, гораздо меньше узнают об окружающей среде, если они очень голодны, чем если они только немного проголодались. Чем важнее человеку достичь цели и решить проблему, тем меньше он обращает внимание на общую картину мира вокруг и тем больше старается выбрать лишь те параметры, которые помогут «поставить галочку» о сделанной работе; таким образом он приспосабливается делать до поры до времени; но, когда мир меняется и появляются новые возможности, такой подход к делу считается ограниченным, а человек – зашоренным (сказанное во многом относится и к поведению животных){69}. Кажется, что материальное вознаграждение должно повысить работоспособность, однако при этом нет условий для озарения и высококлассных решений. Слишком много пряников, равно как и ударов кнута, вредно для творческой интуиции.

Еще одно необходимое условие, способствующее творческой интуиции, – это, если так можно выразиться, «пинок». Прорастание семян идеи можно сравнить с тем, как будущая мать узнаёт о появлении внутри нее независимой жизни. И то, насколько она чувствительна к этим слабым сигналам, как она отвечает на них, существенно влияет на сам процесс созидания. Ход вынашивания идеи во многом зависит от способности включить на границе между сознательным и бессознательным своего рода восприятие, принимать все, не будучи стяжателем, и вдохновляться, не будучи ослепленным. По всей видимости, самое главное заключается в том, что опытные интуиты могут наблюдать появление своих творений, не торопя их, не приглаживая и не стараясь сразу же обратить в слова.

В 60-е годы XX века поэт Тед Хьюз выступал по радио с лекциями о литературном творчестве для молодежи. В одной из них он очень красиво описал способность спокойно наблюдать за мыслями, не беспокоя их: «В школе… меня очень заинтересовали мои собственные мысли, которые я никак не мог поймать. Иногда мне было даже сложно назвать это мыслями – это было больше похоже на слабое чувство… [и] в большинстве своем они были бесполезны, потому что я никогда не мог их “прибрать к рукам”. С подобной проблемой сталкиваются очень многие. Мысли, которые возникают у них в голове, мимолетны: вспышка – и все исчезло. И хотя они понимают, что знают что-то, что у них есть идеи, они не могут вытащить их на поверхность, когда это нужно. Кажется, что они не могут дотянуться до своего разума… Процесс размышления, с помощью которого мы вторгаемся во внутренний мир… это тот вид мышления, которое мы должны узнать. Можно представить себе, что наш разум лежит, как рыба, на дне озера, рядом с которым сидит человек, не умеющий рыбачить… Вероятно, я даже не должен называть это размышлением. Я говорю о какой-то хитрости или навыке, которые помогают нам поймать эти неуловимые расплывчатые мысли, собрать и держать вместе так, чтобы их можно было хорошенько рассмотреть»{70}.

Далее Хьюз говорит о том, что сам не слишком преуспел в подобной рыбалке. Но тот навык, что у него есть, он приобрел не в школе, а… на рыбалке, в буквальном смысле слова с удочкой и поплавком. Когда вы часами смотрите перед собой на красно-желтую точку на воде, все обычные небольшие раздражители, которые то и дело борются за ваше внимание, постепенно испаряются. Вы при этом остаетесь наедине со своим сознанием, которое отдыхает и на поплавке – беспечно, но очень сосредоточенно, – и в покоящемся под ним невидимом, независимом водном царстве, которое, скорее всего, движется к поверхности и к приманке у вас на крючке. Воображение и сознание исследуют надводный и подводной мир. Таким образом, рыбалка – это упражнение, развивающее своего рода расслабленный, но внимательный режим работы разума, сочетающий в себе познание и воображение, питающий интуицию. В то же время она предлагает модель того, каким именно психологический настрой становится посредником между разумом и субразумом.

Такой способ накопления и изучения плодов интуиции – когда вы не сбиваете их с веток, не делаете из них варенье или начинку для пирога – и есть, по словам Хьюза, то, с чем люди по-разному знакомы и в чем по-разному преуспели. Это мастерство, которое можно развить не во время рыбалки в буквальном смысле слова, но при помощи размышления, во время наблюдения за чем-то. И при этом не вмешиваясь в сумеречный мир, который лежит между сознанием и субразумом, между тьмой и светом, между сном и бодрствованием. Если сидеть тихо и наблюдать, то в сумерках разума можно разглядеть легкие движения предвестников сознательных умственных способностей и, если повезет, увидеть мерцание новой и полезной мысли. Как сказал Эмерсон в эссе об уверенности в себе, говоря о творческих способностях,

«человек должен научиться распознавать возникающий изнутри луч света и наблюдать за ним… В каждом слове гения мы узнаём свои собственные мысли, от которых отказались. Они возвращаются к нам с отчужденным величием»{71}.

Несколько исследований показывают существование большого количества отличий между способами, которыми люди могут достичь состояния спокойной мечтательности. А также, что это связано с тем, насколько творчески развитыми их считают. Например, людей с живым воображением, которые могут в любой момент перенестись в свои фантазии или вспоминать детство во всех трогательных деталях, весьма высоко оценивают при стандартном тестировании творческих способоностей{72}.

Точно так же психоаналитик Джеймс Хиллман осуждает неофрейдистскую игру, где игроки должны «растолковать» сон. Хиллман считает, что сон часто представляет собой целое, мистическое сочетание смысла и тайны, которое можно просто-напросто растерять при попытке расчленить на знакомые мыслительные категории. Снам свойственно лишь давать легкие намеки. «Образ кажется всегда более глубоким, более сильным и красивым, чем его осознание». Спрашивать «Что это значит?» про сон так же неправильно, как про картину, стихотворение или про закат, раз уж на то пошло. «Присваивать снам значения, свойственные здравому рассудку… все равно что перетаскивать по мосту с одного берега на другой все то, что достали со дна сетью. При таком отношении мы хотим получить от бессознательного как можно больше, хотим использовать его ради собственного эго, чтобы добыть информацию, силы, способности: мне, мне, мне…»{73} Согласно аналитической психологии, правильное отношение к снам состоит в том, чтобы «подружиться» с ними: «участвовать в них, вникать в их образы и понимать настроение… играть с ними, узнавать их – все как с друзьями». Поэтому «первое, что нужно усвоить в подходе ко сну без толкования, – что мы даем ему время и проявляем терпение, не ищем решения и не стремимся к завершению… При таком подходе мы встречаемся со сном на воображаемой поверхности и даем ему возможность раскрыться дальше самому».

Когда мы сталкиваемся с определенными проблемами в повседневной жизни, мы часто заранее ставим четкую цель, а ценность решения измеряется заранее продуманными критериями. Если машина ломается на шоссе, вам нужно, чтобы механик починил ее и завел, вам не нужно, чтобы он начал перетягивать обивку на сиденье.

Однако если продажи компании ухудшаются, то существует целый ряд целей, на которые можно обратить внимание: реклама, работа с клиентами, анализ рынка, сокращение персонала, разработка продукта, реорганизация структуры компании… Если раньше времени решить, какой аспект компании нуждается в «починке», можно упустить нетривиальную возможность.

«Хороший интуит» иногда в состоянии оттянуть момент принятия решения и выбрать, куда пойти, уже после того, как выйдет из дома. Живопись – это как раз одна из областей, где ценится нежелание постановки цели заранее. Многие художники описывают, с каким трепетом они дотрагиваются кистью до холста, не представляя, что из этого получится. Дэвид Лоуренс, художник-любитель, описал это головокружительное чувство:

«Для меня самый захватывающий момент – когда есть чистый холст и большая кисть, смоченная в краске. И я начинаю погружение. Представьте, что вы нырнули в пруд, а потом начинаете яростно махать руками и плыть. Насколько я себе представляю, это все равно что плыть против течения, очень бояться этого и дрожать от волнения, с трудом ловить воздух ртом и перебирать ногами и руками изо всех сил. Наметанный глаз видит детали, но картина появляется полностью после работы интуиции и совершенных физических действий. Как только инстинкт и интуиция подбираются к кончику кисти, получается картина, если это, конечно, картина»{74}.

Михай Чиксентмихайи и Якоб Гетцельс проводили исследование со студентами Чикагского института искусств. Они подробно рассмотрели разные методы работы студентов, когда те выполняли задания, и изучили, существуют ли какие-то особенности принципа работы, от которых зависит качество законченной картины (с точки зрения преподавателей и художников).

Студенты действительно работали по-разному. Из многочисленных предметов, которые им предлагали для натюрморта, некоторые выбирали не больше двух, в то время как другие перебирали несколько вещей перед тем, как сделать выбор. И некоторые не просто перебирали предметы, они «играли» с ними: гладили, подбрасывали в воздух, принюхивались к ним, пробовали на вкус, разбирали на части, смотрели через них на свет и т. п. Еще студенты различались по тому, какие предметы они выбирали. Одни брали традиционные вещи, которые часто используют для натюрмортов, – книги в кожаном переплете или гроздь винограда. Другим нравились более необычные и менее банальные вещи. Однако интереснее всего было наблюдать, как по-разному студенты берутся за картину. Одни продолжали менять предметы в композиции или переставлять их местами довольно долго, поэтому после начала творческого процесса результат начинал просматриваться очень не скоро. Другие составляли композицию и добросовестно ее изображали, поэтому конечная идея картины начинала угадываться довольно быстро.

Результаты исследования оказались весьма наглядными. Более оригинальными и имеющими эстетическую ценность были признаны картины, созданные студентами, которые перебирали больше предметов и выбирали наиболее привычные, которые дольше «играли» с предметами и как можно дальше оттягивали появление конечного варианта картины, передумывали по ходу дела. Более того, когда этих же студентов нашли через семь лет, среди не оставивших живопись более успешными были те, кто в свое время дольше возился с предметами и проявлял больше терпения. Это были люди, которые запомнили, как нужно следовать подсказкам интуиции. Они чувствовали себя комфортно в процессе исследования, не зная наперед, к чему придут. Они в хорошей компании. Пикассо говорил: «Картину нельзя продумать и определить заранее; напротив, когда ее пишешь, она сама следует за подвижной мыслью»{75}.

Существует огромное количество признаков, по которым люди отличаются друг от друга в отношениях с интуицией. И точно так же есть масса способов улучшить как внешние, так и внутренние условия, которые помогут интуиции расцвести, сделать их более благоприятными.

Быть «матерью творения» – это мастерство, которому можно научиться. Можно научиться признавать и серьезнее относиться и к крошечным семенам проницательности, и к загадкам, которые попадают в нас, и к мерцанию мыслей на границе воображения. Нужно найти, в каком состоянии и при каких условиях мы более восприимчивы к творчеству, и убедиться, что у нас достаточно времени на пребывание в подобном состоянии. Можно принимать меры предосторожности и не слишком глубоко вникать в происходящее, не прикладывать слишком много усилий; освоить мастерство и не улаживать проблемы слишком быстро, не принимать решений на скорую руку. Нужно развивать способность запасаться терпением, к чему нас и призывает книга «Дао дэ цзин»:

«– Это были те, которые, соблюдая спокойствие, умели грязное сделать чистым.

– Это были те, которые своим умением сделать долговечное движение спокойным содействовали жизни.

– Они соблюдали дао и не желали многого.

– Не желая многого, они ограничивались тем, что существует, и не создавали нового.

– Нужно сделать [свое сердце] предельно беспристрастным, твердо сохранять покой, и тогда все вещи будут изменяться сами собой, а нам останется лишь созерцать их возвращение.

– [В мире] – большое разнообразие вещей, но [все они] возвращаются к своему началу.

– Возвращение к началу называется покоем, а покой – возвращением к сущности»[17].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.