Разрушение целостности

Разрушение целостности

Считается, что то самое ощущение счастья, которое люди всю жизнь ищут, связано с воспоминаниями о своей детской целостности. С переживанием того, что когда-то был собой и все, не нуждался в том, чтобы себя лечить, переделывать или совершенствовать. И это состояние неизбежно разрушается, похоже, что у всех. Дальнейшая жизнь посвящена возвращению в это состояние. Люди стараются найти кого-нибудь, кто принимал бы их «такими, как они есть»: друга, терапевта, партнера, спутника жизни, некую высшую силу, наркотик или даже смерть.

Поиск этого принятия рождает разного рода зависимости от «принимающих» и насилие над «не принимающими». И всю терапию можно представить как возвращение к себе целому.

Как происходит разрушение? Механизмов несколько:

1. Социализация,

2. Слияние с конфликтующими фигурами,

3. Встреча с травмирующими обстоятельствами.

1. Социализация.

По большому счету, это обучение навыку соотношения своих интересов с интересами остального мира. Обучение встрече. И отражение вечного конфликта родителей и детей.

Если присмотреться к ситуации воспитания, то можно обнаружить, что интересы детей и родителей действительно разные.

Интересы ребенка – стремиться к немедленному удовлетворению всех своих потребностей, то есть быть максимально распространяющимся, экспансивным.

Интересы родителей – оберегать и сдерживать детскую экспансию. Спасать мир от ребенка, и ребенка от мира, до тех пор, пока бывшее дитё не возьмет себе функцию самоограничения.

И родители могут решать эту проблему разными способами. Более бережно и уважительно, с сохранением целостности ребенка. И более разрушительно. Как это делается?

Самый банальный пример. У пятилетнего ребенка кто-то пытается отнять его машинку. Как себя ведут родители в этой ситуации?

1. Разрушительный способ.

Очень нужно сделать страшное лицо и заорать: «Не будь таким жадным! Отдай немедленно!» Опаньки! Вот малыш и поделился на две половинки. Он узнал, что в нем есть плохая и жадная сторона, и хорошая и добрая. Если продолжить «воспитательную работу» в том же стиле, то он идентифицируется либо с доброй стороной, будет расти «добрым» мальчиком и когда-нибудь родители обнаружат в квартире группу бомжей, которым «добрый» ребенок предложил в подарок вещи. И конечно, он будет чем-нибудь болеть, поскольку в этом случае, потребности, связанные с защитой его интересов, будут блокированы. У него будет что-нибудь типа «запора».

Если малыш примет за чистую монету свою жадность, то зимой снега у него не допросишься. А болеть он будет каким-нибудь «поносом».

Я, конечно, утрирую. Но принцип остается. Ребенка пытаются отвергнуть целиком. Он может поверить, что целая группа его потребностей сохранения и удержания чего-либо оказывается под табу.

На самом деле, в этот момент происходит конфликт потребностей внутри самого ребенка. Он нуждается в сохранении своей целостности и это одна потребность. Оставить машинку у себя – значит остаться целым. И он нуждается в родительском признании. Остаться целым – значит быть отвергнутым. Быть отвергнутым в пятилетнем возрасте – смертельно, такие маленькие люди еще не умеют выживать самостоятельно. Конечно, лучше пожертвовать кусочком себя, чем всем собой. Так и происходит. Ребенок начинает отвергать «плохую» часть себя.

Это сделка. Причем совершенно бессмысленная сделка. Если бы родители понимали, в чем она состоит, то, скорей всего, вели бы себя по-другому. Но ведь родители в такие моменты боятся собственных монстров. Они боятся обвинения в том, что они плохие родители и так далее, до бесконечности. Все воспроизводят одну и ту же модель разрушения целостности, поколение за поколением.

Признание для детей витально. Ребенок не способен к самостоятельному выживанию до определенного возраста. Если система отвергает ребенка, – он обречен на гибель. Большинство, если не все системы воспитания, основаны на торговле признанием. По сути дела, на торговле любовью. «Если ты ведешь себя правильно, – я принимаю тебя, если нет, – ты мне не нужен». По сути дела – это торговля жизнью. Нет такой потребности, которую ребенок не блокировал бы ради признания. Нет таких изменений, которые не могли бы произойти в организме.

Пример.

Одна из моих ранних профессиональных работ, когда я еще не очень понимал что делаю, а просто делал, была посвящена работе с «беспричинной» тоской молодой женщины. Это была ее не первая работа с этой темой, и она не очень надеялась на какой-то результат. Происходила вялая и не очень продуктивная беседа, во время которой клиентка постоянно делала какой-то странный жест рукой. Я спросил ее о том, что она делает. Она ответила, что как будто что-то отодвигает. Я предложил ей пересесть на место этого отодвигаемого нечто, побыть им. Она села на это место, как-то странно скрючилась и заплакала. Она сказала, что чувствует себя словно запертой в каком-то кубе. Оказалось, что в этом «кубе», который она постоянно отодвигала от себя, была заперта вся ее женственность, и физическая и психическая. Она была замужем, родила ребенка, но это не мешало ей выглядеть мальчиком-подростком. Выяснилось, что все ее попытки поправиться, приобрести женские формы, были безуспешными. Ей не помогли даже инъекции гормонов, способствующих повышению массы тела. Оказалось, что ее отец очень хотел мальчика, а родилась девочка. Она знала о том, что в некотором роде разочаровала отца, но не придавала этому особого значения. Весь «концентрат» отцовского отвержения единовременно она впервые ощутила в этой работе.

Я научился дарить своим «мужественным» клиенткам следующую идею. Подходить к своему папочке в момент его воспитательной суровости, ласково обнимать его и произносить следующую фразу: «Я де-воч-ка!». Хотя при-чем тут папа в сорок лет? Научиться бы так говорить самой себе!

Все мы в той или иной степени заложники идеалов. В каждом из нас живет некий образ, который достоин любви и признания. Сначала он возникает из отношений с родителями. Чем меньше безусловной родительской любви, тем сильнее призрак, фантом. Ребенку кажется, что проблема в нем. Если он действительно исправится, – его полюбят, это обман, экзистенциальная ловушка. Есть хорошее выражение: «Любят не за, а не смотря на…». В лучшем случае, если ему удастся «попасть в десятку», им начнут гордиться. Любовь и гордость – очень разные вещи, гордость связывает, заставляет прятать свое «больное и слабое». Любовь позволяет получить поддержку в «больном и слабом».

В период подросткового кризиса часть детей становятся более автономными, они либо научились самоподдержке, либо нашли признание за пределами семьи, либо гнет обусловленной любви становится невыносимым. Они бунтуют и либо становятся здоровыми, перестают блокировать себя, «перерастают» многие детские болезни и очень многому могут научить своих родителей. Это подлинная экзистенциальная автономия. Но многие просто переворачивают перфокарту. Не получив любви – они добиваются ненависти. Эрик Берн прав – отрицательное признание – это тоже признание. Такие люди в сорок или пятьдесят лет обнаруживают, что прожили жизнь назло своим родителям. Это очень печальное открытие. Определение взрослого человека от Боба Резника: «Человек взрослый, когда может позволить себе что-то, даже если его мама хотела того же самого».

Но есть дети, которые «попали в десятку», ими гордятся. Их как бы любят, не важно, какой ценой это достигнуто, за счет каких жертв. Если такой человек не знал ничего другого, с ним будет «все в порядке». До тех пор, пока не наступит легендарный «экзистенциальный кризис». Когда в один прекрасный день человек обнаруживает, что живет совсем не свою жизнь, а какая она, «его жизнь» – он не знает. Когда меня учили психотерапии, мой учитель сказал мне: «Если терапия происходит адекватно – клиент рано или поздно приходит к экзистенциальному кризису».

И, наконец, есть дети, которым повезло. Их действительно любили. С ними почти не торговали признанием. Я говорю «почти», поскольку такая торговля принята в нашей культуре, это кажется естественным и потому не-заметно. Такие дети могут быть почти свободны от идеала, и значит – способными к значительной самоподдержке. Я снова говорю почти, поскольку ничто не может ограничить детскую фантазию.

Мой сын, которого я часто вспоминаю в этой книге, как-то решил, что взрослые никогда не ходят в туалет, ни по большому, ни по маленькому. По одной про-стой причине – он никогда этого не видел у взрослых. Его основным аргументом было то, что этого не показывают ни в одном фильме, ни в одной передаче по телевидению. Убедить его в обратном оказалось невозможно. Он решил начать взрослеть. И начал посещать туалет только в случае крайней необходимости. Естественно, он и не думал заботиться об этом перед сном. Ни о каком энурезе не было и речи. Ночью он начинал жутко кашлять. Его сонного усаживали на горшок. После этого кашель прекращался. Единственный выход из создавшейся ситуации – держать двери домашнего туалета открытыми. Что мы и сделали.

Я привел этот пример, чтобы показать – рядом с ребенком всегда присутствует идеал, человек, который обладает неизмеримо большими возможностями. Ребенок естественным образом стремится стать таким, но часто он стремится к невозможному. Поскольку он не видит правды. Взрослые «дер-жат свои двери закрытыми». Если они держат их закрытыми и от себя, то они болеют и обучают болеть ребенка. Ребенок видит волевого и решительного человека с больным сердцем. Он не связывает одно с другим, он становится волевым и решительным, учится «преодолевать себя», а больное сердце получает впридачу.

Пример.

Ко мне обратился больной псориазом. Через пять минут работы выяснилось, что первые ощущения, предшествующие поражению кожи, возникали в детстве в отношениях с отцом. Еще через пять минут этот пациент попросил меня перестать работать с ним, а поработать с его сыном, у которого еще нет псориаза, но отношения у них такие же, как у моего клиента с его отцом. Этот человек вполне логично предположил, что стоит ждать продолжения семейной традиции.

В этом примере я взялся за работу с сыном. Я тогда еще верил, что терапевту следует работать с детьми. Теперь я думаю по-другому. Дети намного пластичнее взрослых. Они напоминают пластилин в мешке с камнями, где камни – это взрослые члены семьи. Они в любом случае примут соответствующую форму. Если лечатся родители, – дети лечатся сами собой. Вот почему я сейчас считаю, что работать следует всегда со взрослыми.

Как происходит возникновение психосоматики в результате травмирующей социализации, показано на следующих схемах.

Схема отражает первый этап неадекватной социализации. Те линии поведения, которые по какой-либо причине отвергаются воспитывающими фигурами, блокируются. Однако с этими вариантами поведения связана реализация определенных потребностей. Могут блокироваться: агрессивные проявления – активность, подвижность, гнев; связанные с инстинктом самосохранения – страх, отвращение; связанные с разрядкой и восстановлением гомеостаза – плач, печаль и т. д. В принципе, отвергаться могут любые линии по-ведения (Схема 2).

Ребенок начинает отвергать и блокировать свое «неадекватное» поведение. Если ему не удается найти принимаемые его «воспитывающими фигурами» способы реализации его потребностей, его здоровье оказывается под угрозой. Возможно, он выздоровеет в более старшем возрасте во время «подросткового бунта», или позже в результате работы над собой (Схема 3).

Процесс внутриличностной диссоциации победоносно завершен. Различные телесные проявления утрачивают ассоциативную связь с потребностями и переживаниями. И самим пациентом и окружающими они начинают восприниматься как нечто чужеродное – болезнь. Об адекватной реализации потребностей, проявлением, которым является болезнь, не может идти и речи. Парадокс в том, что болезни нет, она существует только в воображении, то, что воспринимается как симптомы – проявление блокированных потребностей.

Схема, отражающая формирование драмы треугольника (Схема 4). Болезнь окончательно перестает восприниматься как нечто, связанное с потребностями больного человека. Им самим и окружающими она воспринимается как некое, чаще всего агрессивное существо – роль преследователя. Но болезнь может спасать больного от нежелательных контактов и действий – тогда она – спаситель, и наконец с болезнью борются и стараются ее «победить», в этом случае она – жертва.

2. Адекватная социализация. Есть люди, которым повезло больше. Их родители никогда не использовали экзистенциальное отвержение в качестве инструмента воспитания. Социализация осуществлялась за счет влияния на способы удовлетворения потребностей, а не на сами потребности.

Примеры.

1. Самое простое, что приходит в голову. Когда мой ребенок научился ползать, мы с женой не запрещали ему подползать к краю кровати, мы просто подложили подушку на пол. Конечно, ребенок упал. Он никак не ударился. Только испугался. Но что такое «высокий край», он понял для себя навсегда. Конечно, и в этом случае его целостность была нарушена. Это стресс. Но зато мы, как родители, могли принять, поддержать и успокоить.

2. Мне понравился пример от моего друга. Я увидел, что он не заставляет свою дочь идти садиться за стол вместе со всеми. Он предложил ребенку выбор: или идти кушать сейчас, или оставаться голодной до следующего семейного приема пищи, поскольку у него не будет времени готовить для дочери отдельно. Вот, на мой взгляд, уважительное столкновение потребностей и интересов ребенка с потребностями и интересами взрослого человека.

В большинстве случаев адекватная социализация требует больших затрат времени и сил. Зато она окупается. Простите за меркантильность. Я помню, в Москве одна из радиостанций устроила дебаты в прямом эфире на тему международного терроризма. Был одинокий голос женщины, которая предложила тратить силы и средства не на уничтожение террористов, а на образование и просвещение в странах – источниках терроризма. Еще у христианства были два пути: миссионерство и крестовые походы. Таких же два пути есть и в воспитании детей. Как-то мой друг спросил: «Как себя следует вести с детьми?». Ответ прост: «Обращайся со своими детьми так, как хотелось бы тебе, чтобы с тобой обращались в твоем детстве». Ответ относительно хорош. Люди разные.

Однако нарисуем схему.

Схема, отражающая адекватную социализацию. Воспитывающие фигуры стремятся к сотрудничеству и с тем, что для них удобно и адекватно, и с тем, что кажется неправильным. Это вовсе не означает вседозволенность. Родители уважают права ребенка и настаивают на том, чтобы ребенок уважал права других людей.

Тема социализации останется незавершенной, если я не упомяну о полном отсутствии таковой. Есть семьи, в которых возможно все. В таких семьях дети не болеют. Но увы. Они начинают болеть, когда сталкиваются с внешним миром: детьми из двора, детского сада, школы и т. д. Рано или поздно «мягкая прослойка разрушается». И мир настаивает на своих правах.

2. Слияние с конфликтующими сторонами.

Дети часто идентифицируются с родителями, находятся с ними в психологическом слиянии. В этом случае конфликт между родителями или другими близкими ребенку фигурами вызывает внутренний раскол. Иногда родители усиливают этот раскол, пытаясь привлечь ребенка на свою сторону. Если хотите, такую ситуацию можно описать как нарушение баланса инь и ян, что, как мы помним, приводит к болезни. Как дети выпутываются из этой ситуации? Достаточно драматично. Иногда люди проносят этот конфликт через всю свою жизнь. Я приводил в этой книге пример пациентки с больной голенью. Есть такие, которые разрешают этот конфликт путем отвержения и признания «плохим» одного из своих родителей. За это приходиться платить вечной виной или обидой. И наконец – можно отвергнуть обоих родителей, признать обоих «конченными». И всю оставшуюся жизнь искать им замену. Перспективы безрадостные. Очень немногим удается сделать почти невозможное, сохранить свою любовь к обоим своим родителям и отделить себя от сопричастности с их плохими отношениями.

Лично я часто был на стороне мамы. И расплачивался за это собственными идиотскими отношениями с женщинами. Только лет в тридцать я сумел сказать своим родителям: «Папа и мама, я вас обоих люблю, не вмешивайте, пожалуйста, меня в выяснение ваших отношений». Примерно такая фраза и помогает ребенку. Родители могут напомнить малышу, что их трогает, то что он переживает, но не он отвечает за разногласие родителей. Их задача также сказать, что если возникла ссора, то в ней нет «плохого» и «хорошего», просто они оба столкнулись с трудностями, которые пытаются решить. Важно добавить, что на любовь к малышу их разногласия никак не влияют. Рекомендации простые, но какого смирения они требуют!

3. Встреча с травмирующими обстоятельствами.

За эти беды как бы никто не отвечает.

Начну с примера.

Я работал с подростком, который попал в психиатрическую лечебницу по поводу очень сильного, катастрофического страха смерти. Страх начался внезапно, после того, как мальчик узнал о смерти одноклассника. В процессе работы всплыл случай, о котором не знали даже родители. В присутствии этого мальчика в пятилетнем возрасте машина насмерть сбила такого же малыша. Ребенок был так потрясен, что даже не смог рассказать родителям. Он постарался об этом забыть. Спустя несколько лет «старая рана» дала о себе знать.

Как уберечься от таких эпизодов? Скорее всего, никак. В чем состоит терапия? В поддержке, сопереживании и отреагировании. Процессуальные терапевты еще учат возражать даже безликим стихийным силам. С этим я не очень согласен, на мой взгляд, со стихийными силами лучше дружить и договариваться. Но это совсем другая история.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.