Кони, свиньи и драконы: король Марк и Тристан

Обычно считается, что имя Марк произошло от латинского имени Маркус – в честь бога войны Марса. Но это имя может также быть связано со средневерхненемецким существительным marc – «боевой конь». На эту мысль наводит другое имя короля Марка – Эохаид, которое этимологически восходит к древнеирландскому слову ech и латинскому equus – «конь». Примечательно, что в одной старофранцузской версии романа (принадлежащей перу Беруля) мы наталкиваемся на очень интересное заявление: «У Марка уши, как у лошади» (Marc a les oreilles du cheval)⁹.

Этот образ наводит на целый ряд глубокомысленных мифологических ассоциаций. Прежде всего на ум приходит древняя легенда о царе Мидасе, у которого были ослиные уши и чье прикосновение превращало все в золото, в том числе собственную дочь. Мы вспоминаем, что предводителей англосаксонских племен, которые вторглись на территорию Британии (450 год), звали Хенгест и Хорса – оба имени с германского переводятся как «конь» (ср.: в современном немецком языке: Hengst – жеребец, по-английски – horse).

На ил. 41 изображен бронзовый солнечный диск с золотыми спиралями, на бронзовых колесах, который везет бронзовый конь. Этот артефакт был найден в Трандхольме, Нордсидлэнд, Дания (откуда и прибыли Хенгест и Хорса); он был изготовлен около 1000 года до и. э.

На ил. 42 изображена пара монет периода Поздней Галлии, украшенных фигурками коней: у каждого на спине сидит орел, солнечная птица, а одна из фигурок изображена с человеческой головой.

Ил. 41. Солнечный конь и колесница. Бронза и золото, Дания, 1000 год до н. э.

Как известно, в античном Риме ежегодно в октябре проходила церемония принесения коня в жертву Марсу. Кельты и германцы совершали обряд в день летнего равноденствия. У кельтов был бог-мул по имени Мулло, воплощение Марса, что вполне могло иметь какое-то отношение не только к имени Марк, о чем уже говорилось выше, но и к смертоносной роли, уготованной королю Марку в романе о Тристане и Изольде.

Ил. 42. Солнечный олень и орел. Бронза, галло-римский период, II–III века

В арийской Индии существовало множество символов, которые поразительно схожи с символикой арийских кельтов. Великую церемонию принесения в жертву коней (asva-medha) исполняли цари. Благородное животное ассоциировалось не только с солнцем, но и с тем царем, во имя которого проводился ритуал. Затем из спальни выходила царица и исполняла довольно непристойный ритуал, имитировавший соитие с принесенным в жертву конем, в яме. После совершения этих ритуальных действий царь приобретал статус повелителя солнца, правителя мира, чей свет, словно лучи солнца, должен освещать всю землю. В период власти императоров в Японии была популярна примечательная легенда о рождении принца Шотоку (537–621), когда его мать ходила по дворцу и осматривала его, чтобы выяснить, все ли в порядке. «Когда она зашла в стойло и только открыла дверь в конюшню, как тут же легко и безболезненно разрешилась от бремени», – гласит легенда¹⁰. Совершенно очевидно, что намек на сходство кельтско-арийского короля Марка из Корнуолла с конем и замечание о том, что у него уши, как у коня, свидетельствуют о том, что его образ первоначально был как-то связан с символикой королевских солнечных ритуалов.

Образ ритуальной роли солнечного монарха стали соотносить с его личной биографией (в сущности, этот посыл проник во многие биографии вплоть до сегодняшнего дня). Возможно, какие-то поступки королевы повлекли за собой толки, из-за чего возникла аналогия с ритуалом, который совершали с принесенным в жертву мертвым конем в яме. Поскольку классическая литература была известна бардам и поэтам того времени, сатирические аналогии между царем Мидасом легко могли оказать влияние на истории, которые они рассказывали. Кельтские барды и поэты (как некоторые сегодняшние журналисты) с удовольствием и гордостью используют сатиру, чтобы насмерть поразить тех, кто отнимал у них хлеб насущный.

Так или иначе, какая-то дискредитирующая короля Марка история, должно быть, просочилась из Корнуолла в Уэльс, где переплелась с легендой о трикстере и любовнике Тристане, сюда же примешалась аналогичная ирландская история о побеге Диармида с Грайне и о преследовании Финна Маккула.

Существует древняя уэльская триада, гораздо более глубокая и содержательная, чем та, что мы обсуждали, которая погружает нас в подземный океан истории. Ее эпизоды, темы и даже персонажи стали прототипами легенды о Тристане. Там мы читаем: «Тристан, сын Талвча, переодевшись свинопасом, украл свиней короля Марка, сына Мейрхиона, пока настоящий свинопас был послан с письмом к Езильде»¹¹. Здесь знаменитый треугольник уже сформировался – плюс еще один, уже известный эпизод романа, где Тристан, переодевшись свинопасом, отправляет письмо с настоящим свинопасом жене Марка.

Эта стратагема очевидна. В ней явственно прослеживается мифический первоисточник, и весьма примечательный. Не только потому, что свинья и свинопас на протяжении всей истории существования кельтской мифологии были связаны с божественностью, но еще и потому, что связанные с ними мифы и ритуалы всегда указывают на темы инициации и входа в потусторонний мир и бессмертия через смерть. Иными словами, они касаются того измерения и области бытия, которое существует вне области обычных страхов и желаний как пар противоположностей – смерти и любви. Как выразился Готфрид Страсбургский в предисловии к своему роману: «Оно связывает воедино в одном сердце горькую сладость, трепетную печаль, радость сердца и его страдания от разлуки, драгоценную жизнь и печальную кончину, драгоценную смерть и полную печалей жизнь»¹².

Широко почитаемый ассирийский бог Адонис, возлюбленный Афродиты, был убит диким кабаном. Так же погиб и Аттис, возлюбленный и сын фригийской Богини-Матери всей Вселенной Кибелы. Оба эти бога были лишь местными воплощениями лунного бога смерти и жизни, неоднократно убитого и возродившегося, которого шумеры звали Димузиапси, «Сын Бездны», позже известного в Библии как Таммуз. В Египте таким богом и великим воплощением духа фараона был Осирис, которого его брат Сет разрубил на куски во время охоты на дикого кабана. Осирис совершил прелюбодеяние с сестрой и женой Сета, что придает ему еще больше сходства с Тристаном – разве нет? – и с Диармидом, на которого Финн натравил дикого кабана.

Позвольте мне не повторять примеров из другой моей книги «Маски Бога», посвященной культурным ассоциациям и идеям древних восточных и западных мифов мира. Достаточно вспомнить лишь о том, что в первом томе обсуждались древнейшие церемонии тайных мужских обществ Меланезии, где выращивание и принесение в жертву кабанов придавало их владельцам власть в земной жизни и бессмертие в мире потустороннем. С такими ритуалами были связаны святилища мегалита, а также мифологии лабиринтов, ведущих в потусторонний мир, которые непосредственно касаются символики лабиринта в эгейский период, некоторых аспектов элевсинских мистерий, мифологии орфиков и древнеегипетской Книги мертвых.

Очевидно, сверкающие клыки кабана, растущие по бокам из его темной головы, по аналогии вызывали ассоциации с растущим и убывающим месяцем. У скотоводов, выращивавших крупный рогатый скот, бык и корова ассоциировались с лунным серпом; даже в более поздних цивилизациях бронзового века, когда поклонение свиньям было вытеснено ритуалами скотоводов, выращивавших коров и быков, символика прежних культов сохранялась (особенно связанная с высшими темными мистериями, имеющими отношение к зарождению жизни). Во время элевсинских мистерий, напоминавших о ежегодном погружении девственной богини Персефоны в потусторонний мир и ее возвращении оттуда, в жертву приносили поросят. А миф, который ассоциировался с этим древним ритуалом, воспроизводит эпизод ее похищения повелителем подземного мира Аидом: когда земля разверзлась, целое стадо свиней провалилось вместе с ней в подземное царство. Примечательно, что свинопаса из этого эпизода звали Эболеус – «хороший советчик» (так обращались и к повелителю подземного царства Аиду). Разве не напоминает эпизод с Тристаном из Уэльса, который отправлял весть Езильде, переодевшись свинопасом, о свинопасе Аиде-Эболеусе из этого мифа? Джеймс Фрезер в книге «Золотая Ветвь» напоминает, что Персефона принимала облик свиньи и была покровительницей этих животных.

В «Одиссее» есть эпизод о волшебном острове Цирцеи Длиннокудрой, превратившей спутников Одиссея в свиней. Когда им вернули человеческий облик, выяснилось, что они помолодели и оздоровились. Она принимает Одиссея у себя на ложе, а потом становится его проводницей в потусторонний мир, где он встречает умерших и разговаривает с ними. Более того, когда Одиссей возвращается в родной дом на Итаку, то именно в хижине свинопаса он встречается со своим сыном Телемахом, которого не видел двадцать лет.

В кельтском фольклоре также есть похожие темы, связанные с богиней – покровительницей свиней, открывающей тайны за пределами обыденной жизни. Например, дочь свиноголового короля в Стране вечной юности. Она приходит на землю и влюбляется в сына Финна Маккула Ойсина (Оссиана), которого поначалу раздражает ее навязчивое присутствие, но потом он узнает, что она может принять облик несравненной красавицы. Тогда он целует ее прямо в свиной пятачок и становится королем Страны вечной юности¹³.

Ил. 43. Принесение свиньи в жертву (краснофигурная ваза, Греция, V век до н. э.)

На ил. 44 изображен галло-римский алтарь; центральный персонаж сидит на низком помосте, скрестив ноги, а на сгибе его левого локтя лежит напоминающий рог изобилия сверток, из которого высыпается зерно. Перед помостом бык и олень поедают это зерно. Античные римские боги Аполлон и Меркурий стоят по бокам от центральной фигуры, напоминающей галла, которого древние римляне отождествляли со своим владыкой поземного мира по имени Дне Патер, Плутон, а греки называли Аидом, увлекшим Персефону к себе в подземное царство.

С завидным постоянством образы кабана и свинопаса, возникающие в легендах о Диармиде и Тристане, похоже, традиционно ассоциируются с эпохой раннего бронзового века и даже неолитическими богами и ритуалами, относящимися к подземному миру. А вот конь – гордое животное патриархальных воинов-скотоводов, которые появились, вооруженные железным оружием, на Британских островах на колесницах. Конь ассоциировался не с хтоническими силами бездны, а скорее с небесными, в особенности с солнечными силами. Он воплощал свет, порядок, разум, закон и пробуждение сознания благодаря присущему ему благородству и достоинству, в отличие от тайн, связанных с тьмой, чувствами, мистическими предчувствиями и вещими снами, всем, что нельзя выразить словами. И все это растворено в тех образах, которые Зигмунд Фрейд называл «океаническими чувствами».

Ил. 44. Повелитель жизни. Мрамор, Франция, 50 год н. э.

И потому нет никаких сомнений, что романы о Тристане в значительной степени корнями уходят в мифологический цикл бронзового века, связанный со смертью и воскрешением божества, чьи гибель и постоянное возрождение так торжественно – и ужасающе – воспроизводились в ритуалах обширных человеческих жертвоприношений в древнем мире. Но другие черты и элементы этого романа восходят к железному веку, который на Британских островах начался со времен вторжения кельтских племен. В их культуре главная роль отводилась вовсе не животворным силам земли, раю и подземным водам, женскому началу непредсказуемой природы, символом которой была Великая Мать. Акцент был сделан на войне и мужской силе, ярко представленной в образе выдающегося героя (как в эпосах Гомера), который пользовался покровительством патриархальных богов-громовержцев. Часто в мифах речь идет о победе над каким-нибудь чудовищем, обычно оно напоминает змею или дракона; этот персонаж в древних мифологиях изображал сына и мужа Матери-Земли (например, Тифон и Гея). Теперь дракон интерпретируется как воплощение злого, связующего и бесплодного мужского начала, а победа над ним символизирует освобождение жизненных сил (обретение золота или спасение девушки) от его власти. У античных греков обычно в мифах повествуется о деяниях Аполлона, поразившего змея Пифона, о Персее, спасающем Андромеду от морского чудовища, и о Тезее, победившем Минотавра.

Примечательно, что в романе о Тристане все, что касается цивилизации, рассудка, закона и чести – с патриархальной точки зрения, – относится к образу обманутого и ставшего жертвой предательства короля Марка/Эохаида с лошадиными ушами. А мистические идеи бронзового века о бессмертии, обрести которое можно лишь путем личных потерь и подвигов, связаны с парочкой влюбленных, и роман изобилует символическими образами свинопаса и кабана. Всегда трудно понять, в каком случае поэты более поздних эпох использовали какие-то образы согласно традиции, а когда эти образы возникли случайно или были специально придуманы. Многие сегодняшние художники наивно полагают, что они просто силой своего гения докопались до сущности бытия. Но оказывается, что они в полуночной тиши начитались Юнга, Фрейда, Ницше и Джойса.

Однако также вполне вероятно, как убедительно доказал Юнг, что символические образы могут спонтанно возникать и во сне, а искусство перекликается с великими древними мифологиями. Подобные образы помогают освободить источники энергии, которые возникают до рациональной интерпретации происходящего и не зависят от нее (и даже могут ей противоречить). Я уже обсуждал эту проблему во вступлении к книге «Древняя мифология» и не буду здесь к этому возвращаться, лишь напомню, что мотивы искусства и воздействие его образов на человека (в отличие от их искусствоведческой интерпретации) являются непосредственной функцией энергетического потенциала. И в подобных произведениях искусства, как и в тех, о которых я рассуждал в книге «Сотворение мифа», мне прежде всего интересно, каким образом используется этот потенциал.