Отделение стимула от причины: практическое руководство
Я придаю особое значение разделению причины и стимула с практической, тактической, а также философской позиции. Я хотел бы это проиллюстрировать, вернувшись к своему разговору с Джоном, шведским заключенным.
Джон: Три недели назад я обращался к администрации тюрьмы с просьбой, и мне до сих пор не ответили.
МР: И что именно вызвало ваш гнев?
Джон: Я же вам только что сказал! На мой запрос не ответили!
МР: Подождите. Вместо того чтобы говорить «Я зол, потому что они…», остановитесь и осознайте, что вы говорите себе.
Джон: Я ничего себе не говорю.
МР: Подождите, остановитесь и просто послушайте, что происходит внутри вас.
Джон (после безмолвных раздумий): Я говорю себе, что они не уважают людей, что это кучка холодных бездушных бюрократов, которым плевать на всех, кроме себя! Они просто сборище…
МР: Спасибо, этого достаточно. Теперь вы понимаете, почему злитесь – потому что думаете таким образом.
Джон: Но почему нельзя думать таким образом?
МР: Я не говорю, что думать таким образом нельзя. Заметьте, если бы я сказал, что думать таким образом нельзя, я повел бы себя таким же образом по отношению к вам. Я не говорю, что нельзя судить людей, называть их бездушными бюрократами или клеймить их действия как глупые или эгоистичные. Однако именно это мышление с вашей стороны вызывает у вас очень сильный гнев. Сосредоточьтесь на своих потребностях. Что вам нужно в этой ситуации?
Джон (после долгого молчания): Маршалл, мне нужно пройти обучение, о котором я просил. Если мне этого не разрешат, я сразу же снова попаду в тюрьму, как только выйду, – как пить дать.
МР: Теперь, когда ваше внимание направлено на ваши потребности, что вы чувствуете?
Джон: Страх.
Когда мы осознаём свои потребности, гнев уступает место чувствам, способствующим жизни.
МР: А теперь поставьте себя на место администрации. Если я заключенный, в каком случае у меня больше шансов получить положительный ответ? Если я приду к вам и скажу: «Эй, мне очень нужно это обучение, и я боюсь того, что может случиться, если мне этого не разрешат» или если я буду обращаться к вам как к бездушному бюрократу? Даже если я не произнесу этих слов вслух, это отношение будет читаться в моем взгляде. В каком случае у меня больше шансов удовлетворить свои потребности?
(Джон молча смотрит в пол.)
МР: Эй, дружище, что случилось?
Джон: Я не могу об этом говорить.
Через три часа Джон подошел ко мне и сказал: «Маршалл, мне очень жаль, что два года назад я не знал того, чему вы научили меня сегодня. Тогда я не убил бы своего лучшего друга».
Насилие проистекает из убеждения, что другие причиняют нам боль и поэтому заслуживают наказания.
Насилие всегда является результатом самообмана, когда мы убеждаем себя, как этот молодой человек, что причина нашей боли – в других и что эти другие заслуживают наказания.
Услышав слова, которые тяжело принять, мы вспоминаем о четырех возможностях:
1. Обвинить себя.
2. Обвинить других.
3. Ощутить собственные чувства и потребности.
4. Ощутить чувства и потребности других.
Однажды я увидел, что младший сын взял из комнаты сестры пятидесятицентовую монетку. «Брет, а ты спрашивал у сестры, можно ли тебе это взять?» – поинтересовался я. «Я у нее ничего не брал», – ответил он. Теперь у меня было четыре моих варианта. Я мог обвинить его во лжи, но это бы лишь навредило мне, потому что любое осуждение уменьшает шансы на удовлетворение наших потребностей. В тот момент было очень важно правильно сосредоточить свое внимание. Если бы я подумал, что он уважает меня недостаточно, чтобы сказать мне правду, то действовал бы в другом направлении. Но если бы я в тот момент посочувствовал ему или прямо выразил свои чувства и потребности, то сильно увеличил бы шансы на их удовлетворение.
Мой способ выразить сделанный выбор, – который в данной ситуации оказался удачным, – заключался не столько в словах, сколько в действиях. Вместо осуждения его за ложь, я постарался прислушаться к его чувствам. Он боялся и хотел себя защитить от наказания. Сочувствуя ему, я мог установить эмоциональную связь, которая удовлетворила бы потребности нас обоих. Однако если бы я обратился к нему с позиции того, что он лжет, – пусть даже я бы не высказал этого вслух, – он вряд ли почувствовал бы себя в безопасности, рассказывая правду. В таком случае я стал бы частью процесса: самим фактом осуждения другого человека за ложь я способствовал бы самосбывающемуся пророчеству.
Осуждение других способствует самосбывающимся пророчествам.
С чего бы люди захотели говорить правду, зная, что их за это осудят и накажут?
Я хотел бы сказать, что, когда наши головы заняты осуждением и анализом неправоты, жадности, безответственности, лживости, нечестности других, их деятельностью, которая провоцирует загрязнение окружающей среды, их деструктивной погоней за прибылью или другими их нежелательными поступками, – очень мало кто из этих людей захочет обратить внимание на наши потребности. Если мы хотим защищать окружающую среду и приходим к руководителю корпорации с настроем «вы убиваете планету, вы не имеете права так обращаться с природой», то существенно уменьшаем шансы на удовлетворение своих потребностей. Мало кто способен внимательно относиться к нашим потребностям, когда мы выражаем их в терминах чужой неправоты. Конечно, мы можем преуспеть в высказывании таких суждений, заставляя людей прислушаться к нашим потребностям с помощью стыда. Если нам удастся пристыдить или запугать их достаточно, чтобы они изменили поведение, мы можем поверить, что можно «победить», рассказывая людям, какие они неправильные.
Однако в более долгосрочной перспективе мы понимаем, что каждый раз, когда наши потребности удовлетворяются таким образом, мы не просто проигрываем, но и весьма ощутимо умножаем насилие на планете. Может быть, мы решили проблему, тревожащую нас непосредственно в данный момент, но создали новую. Чем больше осуждения и обвинений слышат люди, тем более агрессивную и оборонительную позицию они занимают и тем меньше будут склонны заботиться о наших потребностях в будущем. Поэтому даже если в данный момент наша потребность удовлетворена, в том смысле, что люди выполняют наши желания, позже мы за это расплатимся.