Река

Река

Обширные владения принадлежали герцогу Гольденшоргу. Причудливые скалистые горы, альпийские луга, тенистые ущелья, поросшие густым лесом, реки, озера, ручьи, наполнявшие окрестности веселым, мелодичным журчанием, — все это вызывало в душе тихий восторг, умиротворенность, какое-то удивительное чувство покоя и приобщенности к жизни Природы.

Самым прекрасным уголком по праву можно было назвать долину реки Лиурны. Ее прозрачные воды, то прихотливо ускоряющие свой бег, то замирающие в неподвижности, всегда казались пронизанными светом, так что даже в темноте река излучала мягкое сияние, а на дне, покрытом разноцветными камешками, ярко зеленели водоросли, среди которых покачивались необыкновенные подводные цветы. Никто не знал их названия, и, поднятые на поверхность, они немедленно увядали, но в воде они казались затейливым, бесконечным ковром, рисунок которого менялся в течение дня. Утром, сквозь синеватую дымку тумана, солнечные лучи, касаясь нежных лепестков, делали их ослепительно белыми, затем мохнатые головки вдруг розовели, как перья фламинго, потом становились алыми, фиолетовыми, все оттенки синего и зеленого спешили на смену, и наконец, когда солнце пряталось за горы, они словно уютные огоньки зажигались на дне ослепительно желтым цветом.

Берега Лиурны, покрытые высокой, стелющейся травой, на которой просторные дубравы сменялись зарослями ольшаника или березовыми рощами, скорее напоминали изысканный парк, чем дикий лес, где можно встретить и оленя, и барса. В верховьях, где округлости холмов уступали место суровым каменным утесам, высокие стройные ели протягивали свои ветви над рекой, и голос ее, стремясь вырваться из тени, становился громче. Эхо относило его к подножию гор, и с вершин на зов спешили сотни смеющихся ручьев, неся прохладу ледяных гротов, где они родились. Может быть, их влияние определило непостоянный, капризный характер Лиурны.

Не только времена года меняли Лиурну — каждый день она казалась иной, и ее превращения свершались с непостижимой легкостью и никогда не повторялись. И если отцом Лиурны справедливо считался покрытый вечными снегами молчаливый хребет, своей синевой спорящий с небом, то матерью можно было представить радугу, растворившую свои лучи в ее волнах.

В северном конце долины стоял замок герцога. Громадные, нелепые башни, расположенные на холме, зубчатые стены, незнакомые с симметрией, высокое здание капеллы с готическими окнами-витражами — все это вносило диссонанс в картину местности, будто неуклюжее, бесформенное чудовище свернулось под горой, чтобы покоиться в глубоком сне. Владелец его хотя и ощущал эту несообразность и был в состоянии перестроить родовое гнездо, но видел в серых стенах надежного друга. Рыцарские времена давно миновали, но Гольденшорг чтил традиции предков. На башнях по ночам горели факелы, освещая закованных в броню часовых. Ржавые цепи с лязгом и скрежетом двигали подъемный мост. Утром звонкое пение рогов перекликалось с низким протяжным боем колокола, венчающего замковую часовню.

Внутри покои герцога являли смесь истлевшей пышности былых веков с простотой и незатейливостью нынешнего. Мебель из резного черного дерева с высокими спинками, рыцарские латы по углам в каждой зале, выцветшие гобелены, шкуры медведей, чучела птиц и оленьи рога. И тут же кованые распятия, перед которыми мерцали лампадки, изображения мадонны и апостолов, фамильные гербы и флаги герцогов. Сам Гольденшорг, человек необычайно скрытный и противоречивый, словно задался целью играть какую-то роль на подмостках сцены или мистифицировать окружающих. Хотя его тело не страдало дефектами, он носил под одеждой легкий доспех, скованный таким образом, что на спине возникал уродливый горб. Желая подчеркнуть его, герцог не расставался с бордовым бархатным плащом, окаймленным черной, с траурной вышивкой. Высокий рост, шаркающая походка, какая-то разболтанность движений, в которых ноги противоречили туловищу, а руки голове, навевали мрачные недоуменные чувства. Но больше всего поражало его лицо, в оправе седой гривы. Крупные черты, большой нос, густые низкие брови, из-под которых глаз невозможно было разглядеть, из-за чего казалось, что он слеп. Но темный блеск устремлялся на собеседника, тусклые лучи пробивались из глубины пещер-глазниц. Герцог видел — и не только днем, но и ночью. Он не знал сна, и никто никогда не видел Гольденшорга спящим. До самого рассвета замок оставался озаренный колеблющимся пламенем канделябров и факелов, а тень герцога неутомимо скользила по длинным анфиладам зал.

Иногда он запирался в капелле, душой его владела высокая страсть — он без ума любил музыку. Странствующих музыкантов, певцов принимали в замке лучше, чем именитых гостей. И вот Гольденшорг приглашал их в капеллу. Чаще всего это происходило вечером. Ни одна душа не смела присутствовать на концерте. Тяжелые массивные двери, пропустив музыкантов, запирались за герцогом. Он мог слушать только в одиночестве. В капелле творилось настоящее священнодействие. Музыканты облачались в роскошные одежды, предложенные герцогом, сам же он садился в кресло, обнажив шпагу. На столе перед ним лежали драгоценности, вытащенные из сундука, и, внимая музыке, он глядел, как пламя свечей дрожит в них, словно ожидая пробуждения камней от магии звуков. Если ему нравилась игра, он щедро одарял артистов и порой устраивал для них пиры, которые затягивались до восхода солнца.

Второй привязанностью Гольденшорга была его дочь Анна. Ни один из слуг не мог похвастаться тем, что видел ее мать. Двадцать лет назад герцог вернулся из похода, неся на руках младенца. Он объявил девочку своей наследницей. Самые невероятные предположения высказывали люди, но никто не знал правды и не смел обратиться с вопросами к Гольденшоргу. Во всяком случае внешностью Анна резко отличалась от отца. Тонкий, гордый профиль, удлиненный овал лица, прекрасная фигура делали ее классическим образцом красавицы. Но и на ней отразился гротескный характер герцога. И она несла в себе мир, полный противоречий и несоответствий. Пленительно звучал ее голос, когда Анна читала сложенные ею стихи, слезы навертывались на глаза Гольденшорга, когда он слышал ее игру на арфе, птицы садились к ней на плечи и кормились из рук. Однако наступал момент — Анна отправлялась на охоту или на прогулку и до смерти загоняла лошадей. В пылу гнева она могла плетью отхлестать не угодившего ей слугу. Нет числа издевкам, которым она подвергала даже своего отца. Жестокость и чуткость странным образом уживались в ней. Анна подчинялась законам, которые устанавливались в ее душе, для всего остального она была глуха.

Еще, пожалуй, следует упомянуть ее гордость. Вот в чем юная герцогиня не звала недостатка, и может, здесь были корни глухой вражды, сквозившей порой в ее отношении к отцу. Анна носила его знатную фамилию, но он скрывал даже имя ее матери, в конце концов, она могла быть даже не его дочерью, и Анна мстила Гольденшоргу. Часто, уступая его просьбам, она садилась играть на арфе, но в середине причудливых вариаций, когда отец кивал головой, видимо получая высшее удовольствие, она вдруг обрывала мелодию и вставала. Ни дикие угрозы, ни слезные мольбы герцога не действовали, наступал черед ее торжества. Она наслаждалась его унижением, и трудно сказать, чем могли бы закончиться их ссоры, из раза в раз все более ожесточенные, — когда жизнь их внезапно и резко изменилась.

Как-то весной герцогиня охотилась и, сбившись со следа, очутилась на берегу Лиурны. Долго глядела она в светлые воды, пока странные музыкальные звуки не пробудили ее от задумчивости. Анна двинулась в ту сторону, откуда доносилась музыка, и вдруг заметила, что по течению реки плывут чудесные розы. Удивленная, она наклонилась, чтобы достать их, но волны, плеснув ей в лицо, отогнали цветы на глубину. Герцогиня продолжила путь и наконец вышла на поляну.

Какой-то юноша, стоя на коленях у воды, вынимал из нее букет роз. Туман клубился над Лиурной и на противоположном берегу скользили призрачные тени, то взмывая вверх, то стелясь над самой травой. Вот с легким вскриком незнакомец бросился в воду и поплыл на другую сторону. С минуту его фигура темнела на песчаном откосе, затем он вернулся и сел на камень. Анна неслышно приблизилась к нему.

— Ага! Наконец-то я поймал тебя! — воскликнул молодой человек и схватил Анну за руки.

Герцогиня недоуменно подняла брови, и он отступил.

— Разве не вы плыли сейчас у того берега? — спросил он.

— Боюсь, что нет, — ответила Анна, продолжая пристально разглядывать его.

Это был хрупкий юноша, едва ли не моложе ее самой. Чистое, открытое лицо его таило в себе удивительную гармонию, которая чаще встречается у девушек, глаза вмещали разом восторг и испуг, а порывистые движения свидетельствовали о восприимчивости и необыкновенной впечатлительности натуры.

— Значит, не вы? — пробормотал он и бросил цветы в воду. Розы, описав круг, вернулись обратно и легли у ног юноши.

— Как ваше имя, кто вы? — спросила она.

— Я — Роальд. А прозвище у меня — Музыкант. Видимо, в этом и состоит мое занятие.

— Не вы ли недавно играли здесь?

— Да, я, — ответил он, указывая на деревья.

Приглядевшись, герцогиня увидела, что между двумя деревьями натянуты струны и рядом лежит молоточек.

— Откуда эти инструменты?

— Я сам их делаю.

Этот день оказался днем открытий. Юноша показал ей старый, высохший дуб, в котором были проделаны отверстия.

— Когда налетает ветер и попадает в дупло, я могу извлекать из этой флейты самые разнообразные звуки, — объяснил он.

У ручья вертелась маленькая мельница, и стеклянные палочки, подвешенные к ней, ударяясь о выступ, издавали мелодичный звон. Анна улыбнулась, представив, как бы выглядел сейчас герцог, будь он на ее месте. Однако она не спешила приглашать Роальда в замок. Поблагодарив его, она протянула ему золотой. Юноша рассмеялся и швырнул его в кустарник:

— На нем нельзя играть!

Герцогине понравился его жест.

От егерей она узнала, что Роальд из обедневшей семьи дворян, что слывет он чудаком и всю жизнь провел на берегу Лиурны. Люди часто видели, как он блуждает вдоль реки, прислушиваясь к ее волнам, и то улыбка, то слезы появляются на его лице. Музыка же его никого не оставляет равнодушным, и даже звери выходят из леса, когда Роальда озаряет вдохновение. Живет он в лесу в обветшалой старой усадьбе, совершенно один. Целые дни предается любимому искусству и выращивает цветы, вызывающие зависть у всех садовников.

Плохо провела ночь герцогиня. Неотвязно вертелась в голове мысль: кого искал Роальд на берегу реки и что за странные розы плыли к нему по течению? Самолюбие не позволяло ей расспросить об этом Музыканта. Она привыкла к поклонению всех мужчин, а этот осмелился принять ее за другую и кинул цветы в воду, вместо того чтобы поднести ей. Обида и желание отплатить за нее сплели тонкую паутинку в сердце Анны, в которое странный незнакомец тайно проник.

Прошло немного дней, и Роальд очутился в замке. С жадностью юноша буквально набросился на инструменты в капелле. Не замечая ничего вокруг, он брал их один за другим и извлекал из них чарующие мелодии. И почти с такой же жадностью его слушал герцог, впервые забыв затворить за собой двери.

Поздно ночью Роальд очнулся от своего восторга и хотел уйти, но Гольденшорг взял его за руку и повел по своим обширным покоям. Со скрипом открывались массивные двери, хлопали откинутые крышки сундуков, наполненных всевозможным добром, звенели бесчисленные ключи на поясе герцога, и он показывал свои богатства гостю:

— Все, что я имею, будет в твоем распоряжении, если ты останешься в замке.

— А если нет? — спросил юноша.

Гольденшорг побледнел и положил руку на шпагу:

— Здесь, под этими сводами, я один могу произносить это слово.

И вот в замке поселился чудесный Музыкант. Неистовый слушатель нашел неистового исполнителя. Вскоре Роальд не смог удовлетворяться одной своей игрой, ему не хватало рук, и вот по велению герцога в замок явились другие музыканты. Целый оркестр возник при капелле, и душой его был Роальд. Его вдохновенные импровизации потрясали стены, его пылкие настроения вносили свежесть в давно известные мелодии, когда он брал дирижерскую палочку.

Правда, причуды Роальда и здесь проявлялись, но на них смотрели почти как на должное. Так, во время игры он нередко начинал дрожать и оглядываться и, окончив, спешил к конюшне. Герцог не отставал от него ни на шаг, и вот двое всадников глубокой ночью неслись во весь опор к Лиурне.

До рассвета мог простоять Музыкант над рекой, и Гольденшорг ни единым словом не нарушал его молчания. Верно, через музыку Роальда он проникал в чудесные голоса реки. В самом замке временами стал раздаваться нежный звон и всплески волн, так что испуганные слуги спешили взглянуть, не случилось ли наводнение.

Прошел год с тех пор, как Роальд явился к Гольденшоргу, и как-то весной прибыл гонец от короля с приглашением герцогу присутствовать на празднике миннезингеров. В ту пору было модным покровительство музыке, и в столице ежегодно устраивались состязания лучших музыкантов. Немногие могли похвастать собственной капеллой, и Гольденшорг, втайне предчувствуя сюрприз, который он преподнесет двору, велел музыкантам собираться в путь.

Блеск и богатство во дворце короля подействовали на Роальда угнетающе. Роскошные наряды, убранство залов, шум чопорной толпы вызвали в нем глухое раздражение. И лишь звуки музыки заставляли проясниться его лицо. В громадном зале, озаренном тысячами канделябров и люстр, один за другим выступали знаменитые музыканты и певцы. Победителю сам король должен был вручить орден с большим бриллиантом. Впрочем, никто не сомневался, что приз получит главный королевский капельмейстер, чье искусство пользовалось особой благосклонностью короля, и надеяться перейти ему дорогу осмеливался только Гольденшорг.

Вот наступил заключительный момент, когда знаменитый музыкант исполнил свою мелодию, король долго хлопал и затем что-то шепнул церемониймейстеру. Тот поднялся, чтобы заключить праздник. Зал затих. В то же время встал и герцог.

— Я прошу прощения у его величества, но еще не все музыканты выступили, прошу прослушать мою капеллу.

Ропот пронесся по толпе. Дерзость Гольденшорга переходила все границы. Но король махнул платком.

— Их королевское величество милостиво соглашаются прослушать ваших музыкантов, — объявил церемониймейстер.

Оркестр герцога приготовился. Роальд должен был начать вступление и вести партию фортепьяно, а затем дирижировать, но с ним что-то случилось.

— Я не могу играть, — сказал он герцогу.

Гольденшорг схватился за кинжал, и лицо его стало одного цвета с краскым плащом.

— Иди! — приказал он.

Роальд сделал несколько шагов, но затем повернулся к дверям. В зале послышался смех. Герцог, дрожа от ярости, сделал знак музыкантам. Те сразу приступили к главной части симфонии, сочиненной Роальдом. Вяло и бесцветно прозвучала без него музыка, хотя новизна темы явно заинтересовала многих знатоков.

— Мы довольны вами, — передал король, — но победителем считаем нашего придворного капельмейстера.

Гольденшорг вышел из залы. Роальд ожидал его у выхода со слезами на глазах.

— Прочь! — крикнул герцог. — Или я убью тебя.

Анна шла за ним следом. Только не из сочувствия протянула она ему руку, но бедный юноша припал к ней, полный благодарности.

Среди ночи Роальд почувствовал, как силы вернулись к нему. Стыд и позор жгли его с такой силой, что рыдания не могли их смягчить. Он бросился будить своих товарищей, умоляя их пойти с ним во дворец и сыграть, но они решили, что он сошел с ума. В отчаянии метался юноша от одной двери к другой, а затем выбежал на улицу.

Ярко светила луна, какие-то фигуры обступили Роальда. В руках они держали музыкальные инструменты. «Мы пришли, чтобы помочь тебе», — раздались голоса. Он не узнавал лиц, не понимал, откуда они могли явиться, но в этот момент ему было не до размышлений. И вот тишину спящего дворца вдруг снова нарушила музыка. Сбежались слуги, затем гости, сам король в сопровождении свиты встал у порога. Факелы осветили упоенного музыканта, оркестр вторил его мелодии, не заглядывая в ноты. Головы оркестрантов украшали венки из благоухающих цветов, а одежда состояла из искусно сплетенных листьев и трав. Такой музыки еще никогда не слышали во дворце.

Вот наконец смолкли последние звуки. Потрясенный король и все, кто явился за ним, не находили слов. Между тем юноша встал и, протянув руки, двинулся к зеркалу.

— Ты здесь? — крикнул он.

Эхо подхватило его голос. Он ударил кулаком по стеклу и разбил его. Следующее зеркало постигла та же участь. По знаку короля его остановили.

— Мы прощаем вам столь позднее выступление, и так как приз уже вручен, то мы дарим вам другой, — сказал король, снял со своей шеи рубиновую звезду на золотой цепи и надел ее на Роальда.

Юноша был еще вне себя и даже не мог произнести слова благодарности. Неведомые музыканты бесследно исчезли. Сопровождаемый восхищенным шепотом придворных, Роальд покинул дворец. Герцог торжествовал победу. Теперь ему оставалось вымолить прощение у Роальда и заставить его вернуться в замок. Неожиданно на помощь пришла Анна. Она усадила Роальда в свою карету. Признательный за недавнюю поддержку, юноша подчинился ей.

Падение и ослепительный взлет Музыканта заставили ее по-иному взглянуть на него. Не отдавая себе отчета, она все больше привязывалась к этому чудаку, чей гений служил ее отцу.

По дороге домой она попыталась вывести его на объяснение его странных поступков. Юноша ничего и не собирался скрывать от нее:

— Анна! Еще задолго до нашей встречи я стал видеть прекрасную девушку на берегах Лиурны. Она слушала меня, иногда играла и посылала мне цветы, но всегда нас разделяла река. В тот день, когда мы встретились, я в который раз пытался поймать ее. Но как только я переплывал к ней, она оказывалась на противоположном берегу. Я чувствую, что моя жизнь незримо связана с ней. Только в ее присутствии я обретаю способность творить. Во дворце я также почувствовал ее приход и увидел в зеркалах. Может, этот мой бред, но я не в силах от него избавиться.

— Успокойтесь, Роальд. Я помогу вам, — ответила Анна.

И опять потекли дни в замке. Гольденшорг после триумфа юноши стал необычайно ревнив к нему, не отпуская от себя ни на шаг. Тяжелые мысли мучили его: «Король, несомненно, захочет переманить Роальда к себе. Но я не допущу этого. Я один должен слышать его. Он мой, пока я жив!»

С большой неохотой герцог согласился, чтобы Роальд играл на дне рождения Анны. Съехались гости. Среди других прибыл граф Витгельс, блестящий молодой человек, покоренный красотой Анны и надеющийся получить ее руку. У графа имелись и иные тайные цели. Мало кто знал, что придворный щеголь давно промотал все свое состояние и находился на содержании главного королевского капельмейстера. Услышав Роальда, тот понял, что солнце его славы близко к закату, и обратился за помощью к графу, пришло время оплачивать долги. Виттельс должен был найти способ устранить Роальда.

И вот торжественный час праздника наступил, и Музыкант сел за клавиши. Робко и медленно потекла мелодия, но затем зазвучала все уверенней и сильней. В середине игры Роальд поднял голову и вперил свой взор в зеркало. Уже давно по приказу герцога, после поездки во дворец, все зеркала были убраны, но Анна нарочно поставила одно из них, желая проверить музыканта. И вот теперь и она увидела в стекле почти прозрачную фигуру девушки. Музыка оборвалась, и призрак исчез. Роальд, опустив голову, вышел на террасу.

Начались танцы. Виттельс не отходил от Анны, стараясь обворожить ее. Она не слушала его. Вновь и вновь перед глазами ее вставало легкое видение, возникшее и исчезнувшее в зеркале. А душа, надрываясь от ревности, тянулась к музыканту.

Между тем ее кавалер становился все более настойчивым, и наконец герцогиня решила от него избавиться:

— Мне очень жаль, граф, но я не могу ответить на ваши чувства, мое сердце принадлежит другому.

Виттельс, пораженный ее прямотой, отступил. Даже менее проницательный, чем он, сумел бы разгадать соперника. Зловещая гримаса мелькнула на его лице.

— Тем лучше, — шепнул он. — Я разом убью двух зайцев.

Праздник подходил к концу, когда граф приблизился к Роальду и как бы случайно толкнул его. Юноша, удивленный, остановился. Виттельс насмешливо глядел на него.

— Что вам угодно? — спросил Роальд.

— Кажется, руки музыкантов слишком чисты для шпаги, — сказал граф.

Дальнейших объяснений не требовалось. Всю ночь Роальд не смыкал глаз, нанося на ноты мелодию, родившуюся в его душе в предвестии смерти. На рассвете юноша вышел на балкон. Свежий ветер пахнул ему в лицо — и вдруг вырвал из его рук ноты и понес их к лесу. Печально помахав вслед своему произведению, Роальд отправился к месту поединка; вскоре явился и его противник. Шпаги сверкнули и скрестились.

И в тот же момент из леса грянула музыка. Это была мелодия, сочиненная Роальдом ночью, и исполняли ее те же музыканты, что явились той ночью ко дворцу короля. Виттельс, опытный боец, с удивлением заметил, что его шпага, так же как и шпага противника, подчинились мелодии и сам поединок стал походить на танец. Тревога овладела им, он перестал управлять своими ударами, и когда загремел заключительный аккорд поэмы, клинок Роальда проник в его грудь.

А из замка уже спешил герцог, испуганный отсутствием Музыканта. Увидев мертвого графа, он салютовал Роальду.

После дуэли Анна не сомневалась, что Роальд сделает ей предложение, причину ссоры она видела только в себе, и гордость ее торжествовала, что избранник сумел оружием поддержать свою честь. Но день проходил за днем, а Роальд молчал. Слезы и ярость душили герцогиню. Она поклялась, что если теперь музыкант признается в своих чувствах, то она откажет и посмеется над ним. Но он по-прежнему сторонился ее. Не выдерживая, она сама спрашивала, не хочет ли он чего-нибудь сказать ей. Роальд качал головой и уходил.

Гольденшорг так же не мог добиться ни слова от него и становился все мрачнее. Одна идея всецело завладела им: «Никто не должен слышать его, кроме меня. Никто, даже после моей смерти».

«Эта проклятая музыка отнимает у меня возлюбленного!» — думала доведенная до отчаянья Анна.

И однажды отец и дочь поняли друг друга. Трое преданных слуг, закрыв лица масками, сели на коней и выехали из замка в сторону Лиурны. В эту же ночь и Роальд отправился к реке. После поединка он почти постоянно чувствовал присутствие своей призрачной покровительницы. «Вернись», — шептала она, и ей вторили далекие голоса из леса.

Герцог впервые не последовал за ним, и лошадь понесла музыканта по знакомой дороге.

Тьма поглотила его. Рано утром прогрохотали копыта всадника по подъемному мосту, и один из троих слуг предстал перед герцогом и его дочерью.

Плащ его превратился в ветошь, и многочисленные раны покрывали тело, однако в руках он держал небольшой ящичек. Гольденшорг откинул крышку. На черной бархатной подушке лежала окровавленная правая кисть Роальда.

— Где твои товарищи? — спросил герцог.

Воин тяжело перевел дух:

— Они остались там, на песке Лиурны.

— А что с Музыкантом?

— Он невредим, — усмехнулся слуга. — После сражения он бросился к воде.

Звук рога на сторожевой башне прервал его слова. Герцог взглянул в окно. К замку приближался Роальд. Вот его шаги зазвучали на лестнице, и он вошел в зал. Анна и Гольденшорг с ужасом и удивлением увидели, что его руки целы. Длинные пальцы сжимали деревянную флейту.

— Я пришел проститься с вами и поблагодарить за приют, оказанный мне в замке, — раздался ясный голос.

Герцог судорожно глотнул воздух:

— Куда ты идешь?

— К Лиурне.

— Кто будет там слушать тебя? Кому нужна твоя музыка?

Роальд улыбнулся:

— Деревья, травы, цветы, облака! Они все имеют уши и сердце.

Поклонившись Анне, он повернулся, и двери за ним закрылись. Долго в немом оцепенении стояли отец и дочь, а затем бросились в погоню.

Сумерки мягким пологом спустились на землю, когда взмыленные кони Гольденшорга и Анны достигли берега реки. На другой стороне шел Роальд. Аиурна преграждала дорогу преследователям. Герцог пришпорил коня, но тот вздыбился и не решился опустить копыта в волны.

Между тем навстречу юноше из воды выступила светящаяся тонкая фигура. Платье струилось на ней, переливаясь нежнейшими оттенками, длинные волосы сплетались с травами, неведомые цветы украшали голову. Сладкое благоухание пронеслось вместе с поднявшимся ветерком, из-за деревьев на лужайку выступили лесные музыканты. Тихая прекрасная мелодия зазвучала в тишине наступающей ночи. Роальд протянул руки, и они встретились с руками чудесной девы. Еще несколько шагов — и волны расступились перед ними, а затем сомкнулись.

Герцог изо всех сил стегнул коня, и тот, сделав гигантский прыжок, рухнул на середину реки. Вода забурлила и покрылась пеной.

На том месте, где скрылся Гольденшорг, выросла громадная скала и образовался водопад. До конца своих дней Анна приходила к реке. В шуме волн она слышала звуки прекрасных мелодий, и порой глаза ее различали музыканта, играющего на прозрачных струях водопада. С ним рядом сверкали счастьем глаза той, чье имя было Лиурна.