8. Точка опоры для рычага
8. Точка опоры для рычага
В предыдущей главе я кое о чем умолчал, и теперь пришло время к этому вернуться. Все, что написано мною про обучение мужеству, звучит райской музыкой, отдает возвышенной и совершенно бесполезной риторикой. Сразу видно: не хватает точки опоры, чтобы слово не расходилось с делом. Что ж, если филигранная работа над созданием психологической этики и этической психологии увенчается успехом, честь мне и хвала. А если нет? Вдруг она покажется мне чересчур утомительной, скучной, неподъемной? Ну, тогда придется прибегнуть к последнему средству, к резервному запасу горючего, необходимому для взлета, к чувству, которое так успешно эксплуатирует и преодолевает наша психика и которое Блондель называл основополагающим компонентом, вторя Платону, стоикам, самураям, схоластам и tutti quanti[78]. Я имею в виду чувство долга.
Мы настолько увлеклись разговорами о мотивации, что совершенно забыли вот о чем: после того как человека долго убеждают, уговаривают, подбадривают, награждают и наказывают, наступает черед последнего непреложного аргумента: „Вообще-то ты просто обязан так поступить, потому что это — твой долг“. И тут психология отступает, делаясь вдруг такой смирной, такой деликатной: мол, я наука, а науки понятие долга не изучают. Увы, она заблуждается. Чувство долга — психологический механизм, необходимый для организации свободного поведения. Этику интересует исключительно подоплека обязанностей, а не узы, соединяющие эмоциональный мир субъекта с объективными нормами.
Раз речь идет о психологическом механизме, неудивительно, что больше всего о долге я узнал из трудов одного из самых позитивных психологов, Ганса Айзенка. Сила долга заключается не в чувстве уважения, как утверждал Кант, не в стыде, не в страхе, не в супер-эго, как говорили другие. Она является следствием условного рефлекса, который вырабатывается у человека и побуждает его автоматически делать то, что считает нужным разум. „Верность долгу“ становится рефлекторной, отсюда ее власть над нами… и ее опасность. Она приводит к самоотверженному фанатизму, бездумному нацизму, к абсурду послушания. Эта мысль появилась у меня, когда я писал о подготовке американских морских пехотинцев. Надеюсь, читатель согласится, что здесь мы наблюдаем ту же неоднозначность, которую отмечали, когда говорили о мужестве или о свободе. Ну, разумеется, иначе и быть не может. Придется снова призвать на помощь разум, пусть он выведет нас из затруднения. Критический, просвещенный разум придаст обязанностям смысл, поможет наметить достойную, правильную, ясную цель, прежде чем механизмы долга вступят в действие.
Чтобы лучше понять связь между долгом и свободой, следует сначала разделить обязательства на три типа. Я много писал об этом в других книгах, но что поделаешь, повторю еще раз. Итак, к первому типу относятся обязательства, навязанные нам угрозой. Ко второму — те, что продиктованы верностью данному слову: я должен сделать то-то и се-то, поскольку сам обещал. И наконец, третий тип обязательств заслуживает особого интереса. Это условия или требования, которые необходимо выполнить ради осуществления замысла. Именно замысел определяет и обосновывает их. Откажусь от замысла — сниму с себя обязательства. Врач может сказать: „Если вы хотите выздороветь, должны бросить курить“. Непреложность слов „должны бросить“ состоит именно в нашей верности цели, то есть в желании поправиться. Не будет желания, не будет и обязательства. Долг мужества неразрывно связан со стремлением быть достойным человеком, то есть свободным и справедливым. Тот, кому такой замысел чужд, никому ничего не должен, но пусть он знает: подобное отречение чревато возвратом к законам джунглей, к звериной борьбе за выживание, к одиночеству, к праву сильнейшего, к ужасу хаоса.
В наших построениях нетрудно разглядеть несущую конструкцию — независимость, способность самостоятельно ковать замыслы и подчинять им свою жизнь, ведь они ведут нас к благородной свободе. Не надо забывать, что человек может выбрать и другой путь — путь низости, уничтожения, одичания, на котором также есть своя свобода — свобода разрушения. Чувство долга, опираясь на элементарные психологические механизмы, организует нашу личность, направляет все силы в единое русло жизненного замысла. Это напоминает мне устройство компьютера. На определенном уровне существует множество программ (читай: идей, желаний, действий), и надо подняться на более высокий уровень, чтобы решить, какую программу запустить. Чувство долга и обеспечивает такой переход согласно следующему силлогизму: если хочешь достичь цели А, то должен совершить поступок Б. И поскольку, как мы знаем, голос рассудка не всегда достаточно силен, чтобы побудить человека к действиям, а чувства нередко подводят нас, приходится прибегать к надежным автоматизированным навыкам. Прав был Блондель, когда говорил, что свобода, это хрупкое изобретение человечества, базируется на тяжелых механизмах предопределения, которые порою необходимо принимать во внимание. Если не привить ребенку чувство долга, он не вырастет более свободным, а, напротив, станет переменчивым, капризным, зависимым.
Как уважение, так и справедливость налагают на нас обязательства, и тут мы обнаруживаем нечто давно забытое. Необходимость поступать уважительно, справедливо, отважно распространяется не только на наши отношения с другими, но и на отношение к самим себе. Мы не должны посягать ни на чужое, ни на свое достоинство. А раз достоинство подразумевает свободу, нам нельзя отрекаться и от нее — впадая, например, в зависимость или поддаваясь малодушию; если достоинство немыслимо без знания, мы не имеем права коснеть в невежестве; если достоинство требует борьбы с тиранией, мы не можем склоняться перед тем, что порабощает нас изнутри.