Каин – преступник

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Каин – преступник

Каин – военный преступник

Пример 4: Мартон Цёлди в Венгрии. 53-летний полковник жандармерии с детства страдал эпилептическими припадками. Как военный, он был прототипом самоотверженного патриота и в то же время известен и как опаснейший садист в отношении своих зачастую надуманных врагов. После политического расследования в южной Венгрии, во время нацистского режима, он без каких-либо указаний, полученных свыше, от своего руководства, исключительно по собственной инициативе, выстроил вдоль берега Дуная тысячи и тысячи сербов и евреев и расстреливал их одного за другим, сбрасывая трупы в реку. За этот поступок своими политическими соратниками он был возведен в ранг «героя». Позже он принимал участие в депортации евреев в Аушвитц. Расследованием было установлено, что его участие в этом «мероприятии» отличалось небывалой жестокостью.

После свержения нацистского режима он был арестован и повешен как военный преступник.

Во время психологического обследования нашего «патриота» в тюрьме он показал клиническую картину религиозного помешательства. С разрешения доктора Л. Нослопи, проводившего глубинно-психологическое обследование нацистских преступников, мы приводим здесь результаты его исследования побуждений этого преступника.

У нашего «патриота» обнаружилась сексуальная патология. Он фиксирован на догенитальной, полиморфно-перверсной ступени сексуального развития и одержим садомазохистскими, анал-садистическими эксгибиционистскими и бисексуальными притязаниями. В качестве члена клуба для перверсных он смог удовлетворять свои противоестественные притязания, избивая в этом клубе своего партнера и оказываясь избитым им. В то же время, однако, он стремился найти своим извращенным сексуальным притязаниям и «более высокий» уровень социализации, удовлетворяя их в форме «служения отечеству». И свой мазохизм он возвел в ранг патологического самопожертвования на службе отечеству.

Во-вторых, у него было чувство, что кто-то преследует его лично. Однако свои параноидные, бредовые мысли частью он сдерживал, а частью же «социализировал» в своей профессиональной деятельности полковника жандармерии, свято веря, что его отечеству угрожают проживающие в нем нацменьшинства (сербы и евреи). Этот перенос своих собственных параноидных идей на отечество и нацменьшинства позволил ему в политически благоприятной ситуации уничтожать «врагов» отечества с нечеловеческой жестокостью садиста.

Возник антагонизм несовместимых стремлений: героического самопожертвования и нечеловеческой жестокости, которые должны были в нашем «патриоте» взаимно уничтожаться. Однако он никакого противоречия в них не видел. И жил с уверенностью, что по-овечьи кроткое, «религиозно-политическое» преданное до самопожертвования служение своему отечеству не противоречит творимому им в это же время зверству.

В то же время, когда его кротость отступала на задний план, а на переднем плане его души начинали хозяйничать Каин и перверсный садист, он предстает пред нами в этой чудовищной бойне как герой и патриот. Но, как только его Каин отходит на задний план, мы видим уже смиренного аскета, готового пожертвовать всем ради своего отечества, или же – как было перед казнью – божьего юродивого.

В его жизни были фазы, когда происходила как бы «синхронизация» его мазохистского стремления к самопожертвованию с его звериным садизмом; в это время он, в глазах своих соратников, становился «героем своего времени» (1933–1945). Но в глазах психиатра он все это время оставался перверсным параноидным Каином.

Судьба полковника жандармерии дает нам парадигму того, какое многообразие путей – выходов и псевдовыходов – может служить Каину для реализации в действительности его настроенности на убийство. В детстве – это генуинные эпилептические припадки, в профессии – он выбрал жандармерию, в сексуальной жизни – он был перверсным садомазохистом, в политике – мономанически одержимым «гиперпатриотом», затем он становится нацистом, преследующим сербов и евреев, затем убийцей, устроившим массовую бойню, и, наконец, «национальным героем». В конце жизни – незадолго до того, как его повесили, – от страха смерти он бежит в религиозное помешательство.

Каин в человеке может приобретать различный вид, меняясь с возрастом или в связи с изменением обстоятельств. Однако потребность, стоящая за всеми этими действующими лицами, их побудительная сила всегда одна и та же – предрасположенность к убийству, удовлетворить которую полностью каиниты не в состоянии. Этот случай предостерегает нас, что надо быть крайне осторожными с так называемым «национализмом», предусмотрительно пресекая его, когда он попытается, вводя в заблуждение своей маской, вытащить на свет Божий свою предрасположенность к убийству.

Пример 5. Этот случай представляет судьбу чудовищнейшего военного преступника Адольфа Эйхмана (А. Э.) – одного из «пишущих Каинов», который сам не убивает, но одним лишь росчерком своего пера лишает жизни в своем кабинете миллионы людей. Описывая его судьбу, мы почти дословно приводим доклад психиатра И. С. Кульчара, с 20 января 1961 года по 1 марта 1961 года проводившего психиатрическое и психологическое обследование А.Э., результаты которого он опубликовал в книге, названной «Преступление, закон и исправление» [62].

А. Э. родился в 1906 году в Золингене (Германия). В 1913 году его семья переехала в Линц (Австрия), в котором его отец был директором городской трамвайной компании. Здесь А. Э. посещал школу, а позже работал продавцом в компании «Вакуум Ойл», и здесь же – вопреки воле своего отца – он вступил в нацистскую партию.

В детстве он был непослушным и неряшливым ребенком, в противоположность своему отцу, который стремился к наведению строжайшего порядка. В школе он часто прогуливал уроки, и его никак нельзя было назвать образцовым ребенком.

Отец же строго следил и за одеждой, и за порядком в ящичках стола, и за выполнением школьных заданий, и за чистой ушей у своих детей; он был гиперпедантичным и строгим отцом, не переносившим разговоров за обеденным столом. В своей автобиографии А. Э. пишет, что отец был крайне строгим только с ним, к другим детям он относился более снисходительно. Эта манера обращения с ним вызывала у него против отца яростный протест. Однако за этим протестом Кульчар обнаружил у А. Э. следы почтения и трепета перед строгим, уважаемым в обществе отцом. Переехав в Австрию, отец заслужил и там высокую репутацию. Во время школьных каникул А.Э. часто работал в трамвайной компании, руководимой его отцом, и находил эту работу более легкой, чем учебу в школе.

Мать была добродушной, не сварливой, красивой женщиной, умершей в 30 лет от туберкулеза. На вопрос психиатра о том, что он чувствовал, когда умерла его мать, А. Э. отвечал стереотипно: глубокое горе и скорбь. Однако могилу своей матери он никогда не посещал.

Вскоре после смерти матери его отец женился вторично. «Вторая мама» – так ее всегда называл А. Э. – была религиозной фанатичкой. Этот второй брак отца не имел для А. Э. особого судьбоносного значения. В их семье было много детей. В первом браке родилось шесть детей, Адольф был самым старшим из них. Во втором браке родились двое. И все дети, за исключением одного ребенка, были мальчиками. Самый младший из его братьев был, в отличие от А. Э., прилежным учеником. Кульчар предполагает, что Адольф желал ему смерти. В юношеском возрасте А. Э. болел полиомиелитом, который перенес, однако, без серьезных последствий. Разве что ему пришлось снова учиться ходить. За исключением небольшой операции по удалению фурункула и удаления гланд А. Э. в детстве особо не болел. В школе, будучи самым слабым из учеников, он почти не контактировал со своими соучениками. Поэтому сильное влияние на формирование его характера должно было оказать общественное движение любителей туризма, в котором он активно участвовал. Кульчар подчеркивает, что в своей дальнейшей жизни А. Э. так и не поднялся выше социального и культурного уровня того любителя туризма, которым он был в возрасте полового созревания. И этот юношески романтический образ жизни он вернул себе вновь, уже после войны, в нелегальной эмиграции в Аргентине.

Свое «гуманитарное» образование в гимназии он прервал и, как было сказано выше, начал работать продавцом в компании «Вакуум Ойл». И с этого момента у него начинает расти интерес к политике. Сначала он вступил в ряды австрийской монархической организации, однако вскоре ее покинул, поскольку ее вице-президент был евреем. После этого идеализируемый им секретарь его отца рекрутировал А. Э. в нацистское движение. Здесь в нем проснулся немец – он покинул свое австрийское местечко и вернулся в Германию, полностью посвятив свою жизнь нацистскому движению. Желая быть в своем движении одним из боевиков, он был весьма удручен тем, что ему доставались лишь «административные» поручения. Сперва именно такое ему и дала в «Дивизии масонов», а затем и в «Еврейской дивизии» партия нацистов, и где свою пользующуюся дурной славой роль он исполнил до конца. О жене А.Э. и его двух детях сведения в докладе отсутствуют. Кульчар своих испытуемых предпочитал изучать лишь с помощью тестирования и бесед [63].

О мировоззрении А.Э. он пишет: «Оно было негуманным, в лучшем случае биологически ориентированным, в сути своей скорее механистичным». В разговоре о жизни и смерти А.Э. сказал следующее: «Смерти нет, есть лишь жизнь. Когда я, как человек закончу мою форму бытия, я буду существовать лишь в различных органических и неорганических формах. Душа – это система реле, связанная с электромагнитным силовым полем. Ее центр находится где-то в головном мозге». Бога он идентифицирует с природой, однако он твердо убежден в существовании предопределения. А. Э. отметил: «Порядок в мире неизменен. Взгляните на эту пепельницу. Она представляет собой систему атомов и электронов. Можно разбить ее на мелкие кусочки, но и в этом случае порядок в ней останется неизменным». Психиатр подчеркивает, что это обезличенное, бездушное мировоззрение проявляется у А. Э. и в способе выражения мысли, в стиле речи, и в ее дефинициях. К примеру, его ответ на вопрос «Что такое брак?»: «Брак является объединением представителей двух разных полов для продолжения рода». Психиатр пишет по этому поводу, что «обезличенность – в понимании им слов – должна рассматриваться как базисная черта его характера». В центре его механистической, бездушной экзистенции стоит порядок, который – по его мнению – наивысшего уровня достиг в Третьем Рейхе. Любимым его понятием был идеализм, и он любил, где это только было возможно, выставлять себя в качестве идеалиста. Однако это было характерным не только для его личности, такое мировоззрение было характерным для Третьего Рейха вообще.

В отношении интеллекта Кульчар признает, что его уровень у А. Э. выше среднего, однако у А. Э. имеется и так называемый «комплекс интеллигентности». В его докладе приводится пример того, как он пытался «блеснуть» своим высоким интеллектом, давая заумные определения:

Яблоко: полезный фрукт, укрепляющий здоровье.

Результат: сумма познания.

Начало: временная фиксация деятельности.

Видимое: данная благодаря глазам возможность что-либо распознать, вплоть до уровня едва распознаваемого и т. д.

Читал он мало. Немецких классиков знал только по обложкам. Но любил «Илиаду» и «Одиссею». Читал даже «Критику чистого разума» Канта, правда, не помнил ее содержания. Круг чтения у него был ограниченным. В театр, на концерты и оперу он не ходил, однако сам играл на скрипке.

Его аффективную сферу психиатр определил следующим образом: А. Э. дает шоковые реакции на те тестовые задания, которые провоцируют сексуальность либо агрессию (например, картинка 8МЖ в тесте ТАТ или таблица VI в тесте Роршаха). Давая интервью, он стеснялся сообщать что-либо о своей сексуальной жизни, хотя присутствующий при допросе охранник тюрьмы не понимал немецкого. Кульчар утверждает, что в процессе обследования он не нашел ни малейшего намека на тонкие чувства, скорее скованность или эгоцентрические и лабильные аффективные проявления, толкающие его на неадекватные, импульсивные поступки. Если тестовая карточка его поражала, он тут же начинал путаться, заикаться, нервные тики передергивали его лицо.

В качестве наиболее серьезной психологической проблемы для А.Э. отмечена в докладе Кульчара диалектика отношения активность – пассивность. Естественно, он «только исполнял приказы» и был «человеком, лишь исполняющим свой долг, не более». То, что роль подчиненного было для него непосильно тяжелой задачей, он аргументировал следующим: размышляя о финале своей карьеры, А. Э. говорит: «Я был всего лишь объектом, только в объекте может рождаться столько пессимизма, что – не будь я так занят службой – я бы покончил с собой». (Эти суицидные мысли оставили след и в результатах исследования его тестом Зонди, проведенного в 1961 году.)

Удивительно психологическим является высказывание А. Э. о своих страхах: «Всю свою жизнь я жил в страхе, но я не знал, чего я боюсь. Даже в то время, когда я был абсолютно свободен и самостоятелен, я испытывал внутреннее беспокойство. Я не мог зайти туда, где были незнакомые мне люди. Сначала я должен был узнать, кто они такие. Мои руки потели. И чем меньше я старался об этом думать, тем сильнее. Всегда, когда свои встречи подготавливал я, они проходили плохо. Я был забывчив, многого, о чем мы там говорили, я не запоминал».

Этот сенситивный, почти параноидный страх, и такие невротические симптомы, как кусание ногтей, заикание, потение в незнакомом обществе, робость, невротические тики на лице, не противоречат его каинистической природе, подобное часто можно встретить у самых брутальных убийц.

Имелись ли у А. Э. моральные чувства вообще? Когда психиатр спросил его, испытывал ли он когда-либо чувство вины, А.Э. ответил: «Да, конечно. Один или два раза, когда пропускал занятия в школе». Страх и невротические симптомы говорят против предположения, что А. Э. является «монстром, разновидностью lusus naturae, то есть ошибкой природы». Психиатр склоняется к мнению, что А. Э. защищается от угрызений совести с помощью гиперкомпенсации, цинизма, ухода в себя, а то и аутизма. Используя эту систему защиты, А. Э. пытался обесценить позывы совести. Дословная цитата из доклада: «Согласно полученным нами данным, импульсы к убийству у А. Э. представляли существенную угрозу как для его психики, так и для ядра его Я… Обнаружено, что нравственные чувства, которые А. Э. позволял себе, распределялись по трем слоям:

1) один тонкий, поверхностный слой, привитый в семье;

2) другой – от национал-социалистической партии, устанавливавшей мораль под девизом «слабость – это преступление»;

3) и та мораль, что «убийство несет в себе угрозу для души».

И. С. Кульчар пришел к выводу, что стремление к деструкции у А. Э. не может быть выведено из банальной истории его жизни. Оно не может быть вскрыто и с помощью проективных тестов, истолкованных, по просьбе Кульчар, психологом Шошаном. Автор пишет, что «ему удалось решить эту задачу только с помощью экспериментальной диагностики побуждений, ее теста Зонди».

3 марта 1961 года я получил письмо от И. С. Кульчара с просьбой дать «слепое» заключение по результатам тестирования тестом Зонди «неизвестного 50-летнего мужчины». Хотя я уже почти год как не ставил по результатам тестирования «слепых» диагнозов, в этом случае я его дал, поскольку тест показал такое сходство возможностей экзистенции у неизвестного с несущим опасность образом Каина, как никогда еще в моей практике. Мой «слепой» диагноз гласил:

«Мужчина является преступником с неутоляемой жаждой убивать».

Несмотря на мои многочисленные просьбы сообщить, что же представляет собой этот человек с точки зрения психиатрии, мне пришлось ждать еще около года, пока наконец не пришел ответ, что это был Адольф Эйхман. В «Приложении» я привожу дословный текст данного «слепого» заключения с перечнем возможностей экзистенции этого «неизвестного» [64].

Мы проанализировали, сравнив между собой, жизненный путь двух военных преступников. Судьба полковника жандармерии Мартона Цёлди обнаружила экстремальные клинические проявления пароксизмального Каина: эпилептические припадки (в юности), садомазохистские перверсии, массовое убийство нацменьшинств и религиозное помешательство. Его собрат по судьбе, Адольф Эйхман, наоборот, первоначально был свободен от упомянутых экстремальных клинических симптомов Каина. Однако его тестовые профили указывают на противоположное: в то время как Цёлди с его эпилептоидно-параноидным манифестом показал установку на убийство, то есть признак Каина, лишь в двух из десяти переднеплановых профилей побуждений и в полутора из десяти заднеплановых теоретических комплементарных профилей – в общем всего лишь в 3,5 профилях, Эйхман тестовые признаки Каина дал в десяти (!) из девятнадцати профилей. Правда, на переднем плане лишь раз, зато девять (!) на заднем. На основании этих обследований мы пришли к следующим выводам.

Фактически изживаемая в клинической симптоматике припадков (в манифесте эпилептических припадков, в перверсиях, религиозном помешательстве и т. д.) установка Каина может освободиться от накапливающейся в душе готовности убивать, переместив ее на задний план. Но при определенных обстоятельствах аффективная энергия установки на убийство может разрядиться и не в клинической симптоматике, а напрямую – в аффективном убийстве (М. Цёлди).

Каин, неспособный свою заднеплановую установку на убийство реализовать в виде клинического симптома, может – в обстановке всеобщего хаоса – действовать как политик, губя жизни тысяч людей, хотя сам при этом фактически никого не убивает (А. Эйхман). Наиболее вероятно, что акты массового насильственного уничтожения людей, такие как походы крестоносцев и другие религиозные войны, массовые погромы (евреев, армян и т. д.), во все времена возникали именно на такой каинистической основе.

В 1939 году в своей известной книге «Криминальная биология» Ф. Экснер выдвинул следующий тезис: «За исключением генуинной эпилепсии, наследственная связь между психозом и предрасположенностью к преступности не установлена» [65]. Эпилептики же, а также их кровные родственники и избранники (Штумпфель, Ферфассер), являются носителями тех черт характера, которые представляют основу их склонности к преступным деяниям. Из исследований Штумпфеля (1935) видно, что преступники-рецидивисты, повторно осужденные за убийство или нанесение тяжких телесных повреждений, а также их родственники и подельники имеют повышенную частоту встречаемости среди них случаев эпилепсии [66]. Конрад, изучавший детей эпилептиков, обнаружил, что в случае генуинного эпилептика в качестве одного из родителей, 13 % детей становятся осужденными, когда же один из родителей страдал травматической эпилепсией, среди таких детей криминальность наблюдалась лишь в 3,3 %. На передаче по наследству каинистической аффективной природы мы остановимся чуть позже. Здесь же мы упоминаем о связи эпилепсии с преступной склонностью к дракам лишь потому, что мы рассматриваем каинистическую нацеленность на убийство в целом – в том числе и без манифеста припадков – как врожденную пароксизмально-эпилептиформную склонность.

Согласившись с этим допущением, мы начинаем понимать, почему и притязания на убийство, и совершение реального убийства можно встретить даже у детей. Эту мысль можно подтвердить и примерами 6 и 7.

Каин – убийца

Пример 6: Притязания на убийство у трехлетней девочки. Около 30 лет назад меня разыскала на моих лекциях одна пожилая дама со своей трехлетней внучкой. С возмущением и дрожью в голосе она рассказала мне следующее: ее дочь, мать этой трехлетней девочки, недавно обзавелась вторым ребенком, мальчиком. Внучка, ее первенец, к рождению братика психологически была ими подготовлена. Тем не менее, в один из дней, когда бабушка зашла к ним в гости, девочка попросила бабушку пойти с ней в другую комнату и посмотреть на спящего в колыбельке младенца. Когда же они подошли к нему, девочка достала припрятанный возле колыбельки камень и попросила: «Бабуль! Убей его!» Благодаря работе психоаналитиков с детьми, подобные ситуации, всегда вызывавшие справедливое негодование, стали теперь более редкими.

Пример 7: Одиннадцатилетняя убийца. Случай, закончившийся трагически, за который я признателен психологу, доценту Л. Нослопи (Будапешт).

11-летняя девочка N. появилась на свет вне брака. Когда мать все-таки вышла замуж, девочка получила фамилию этого мужчины. Мать работала в Будапеште подсобным рабочим и была хронической алкоголичкой. После того как мать рассталась со своим мужем, девочка попала в семью своего настоящего отца, у которого была еще одна дочь, уже от другой женщины. Правда, эта дочь воспитывалась в государственном детском доме. Таким образом, девочка попала из огня да в полымя. Душе девочки тяжелейшую травму нанесла ее пьющая мать. Она часто давала глотнуть алкоголь и ей, не заботилась о ней, часто орала не нее: «Ты убийца!» Так что ребенок был запущен и заброшен. Живя в доме своего настоящего отца, она часто пропускала занятия в школе, много раз пыталась воровать и бродяжничать. Однако слабоумной она не была. В марте 1963 года она увидела, что в соседней квартире мужчина чистит револьвер, который он затем спрятал в шкафчике. Выбрав удобный момент, девочка через окно проникла в квартиру соседа и украла там револьвер. После этого она затащила в туалет четырехлетнего мальчика и, направив на него револьвер, выстрелила. Мальчик был тяжело ранен. Испугавшись, она зарыла в тот момент еще живого мальчика в мусорной куче, где позже он и умер. Тело его было найдено лишь много дней спустя.

Под фамилией ее настоящего отца девочка была переведена в другую школу.

Проведенная после убийства экспериментальная диагностика побуждений девочки подтвердила имеющиеся у нее гипертрофированную потребность в любви и нежности, тотальную покинутость и одиночество, а чуть позже – и панический страх. Мы предполагаем, что покинутость разбудила в ней Каина и что панический страх появился у нее в результате массивного наплыва каинистских аффектов, уже после проступка. То, что ребенок, находящийся в состоянии сильнейшей покинутости и депривации, может накапливать в себе гнев и ярость, ненависть с жаждой мести на мир и жизнь, вполне понятно. Неестественный здесь лишь способ разрядки этих аффектов, важную роль в котором могла сыграть обнаруженная тестированием чрезвычайно сильная заднеплановая истериоформная пароксизмальность.

Пример 8. Попытки у 25-летней эпилептички отравить свою мать.

В 1939/40 годах у нас в Будапеште на обследовании была 25-летняя девушка с генуинной эпилепсией. Она жила с матерью, которая преподавала язык и литературу и была обаятельной, но патологически мазохистичной, истеричной и периодами депрессивной личностью. Дуальный союз матери с дочерью имел садомазохистский характер. Дочь в этом дуальном существовании играла садотираническую роль, многократно предпринимая попытки отравить свою мать люминалом, который ей назначили в качестве лекарства от эпилептических припадков. Дважды из-за этих навязчивых каинистски параноидных идей врачи были вынуждены ее интернировать.

Пример 9. Попытки задушить свою мать у 23-летней эпилептички.

Полностью аналогичен предыдущему случаю.

Это 23-летняя девушка, которую мы исследовали в 1945 году в частной психиатрической клинике в Швейцарии. Ее судьба, как и результаты тестирования по экспериментальной диагностике побуждений, были аналогичны результатам ее венгерской подруги по несчастью. Она также страдала генуинной эпилепсией с параноидными чертами и много раз хотела задушить свою мать. Та была истериоформной, депрессивной женщиной, интернированной в эту же клинику в связи с содомией. Но там мать так ни разу и не пожелала встретиться со своей дочерью.

Мы обратили внимание на характерное для эпилептических пароксизмальных семей генеалогическое древо, составленное для этого случая [67].

I. Генуинными эпилептичками были: испытуемая (29), двоюродная бабушка со стороны матери (3).

II. Заиками: дедушка со стороны отца (10), его же брат (12) и их отец (13).

III. Садистами и каинитами: испытуемая (29), ее мать (19) и дедушка со стороны матери (8).

IV. Содомисткой: ее мать (19).

V. Каинитические профессии выбрали: дедушка со стороны матери (8), садистический полковник жандармерии, и дедушка со стороны отца (10), который был мясником и заикой.

Каин – убийца «на сексуальной почве»

Пример 10. Убийца «на сексуальной почве»: подсудимый, 23-летний горняк, обследовался в одном из лечебных заведений Германии. Психиатр, наблюдавший его, прислал нам серию тестовых профилей этого делинквента с просьбой проконтролировать сделанные им выводы. Он писал: «Хотя клинически не было обнаружено ни малейших намеков на эпилепсию, я полагаю, судя по тестовым профилям, что это не исключено. И поэтому диагноз „садистический убийца“ не вызывает у меня никаких сомнений». История жизни и совершенного преступления этого делинквента, поведанная им, следующая:

Рисунок 2. Генеалогическое древо 23-летней эпилептички (пример 9)

Х.Д. родился 11 сентября 1930 года. История семьи: бабушка страдала припадками, судя по описанию, эпилептическими. Брат после частых депрессий в 20 лет покончил с собой.

Предыстория делинквента не содержит ничего, выходящего за рамки обычного. Без особого труда закончил народную школу. В 17 лет имел свое первое сексуальное переживание (мастурбацию), вскоре после которого имел половое сношение с девушкой. Девушки менялись почти каждую неделю. В 20 лет, увидев после полового акта на своих брюках следы крови, испытал прилив чувств нежности и ответственности, так как он лишил девушку девственности. Поэтому на ней и женился. Родился ребенок. Половые акты с ней – раз в неделю, после употребления алкоголя, в основном ночью. Никакого насилия при этом не было, так как жена была очень нежна. Припадков нет. Профессия: горняк.

Сейчас является осужденным за совершение преступления: в темное время напал на женщину, ударил ее кулаком (?) в лицо и потащил на поле. На ее теле были обнаружены признаки удушения. Заключение после вскрытия: смерть в результате удушения. На ее одежде была найдена сперма. Одежда полностью раздетой женщины валялась вокруг нее разорванной. Через три месяца он совершил аналогичное преступление с еще одной женщиной. Когда он возился с ней на земле, мимо проходил случайный прохожий, благодаря которому он и был задержан. Впоследствии выяснилось, что в последние годы он силой добился близости с несколькими знакомыми ему девушками и женщинами (известно около 5 случаев). При этом он всегда пытался придушить жертву или же задушить ее уже после изнасилования. Однако женщины упорно защищались, и он в конце концов лишался сил.

Объяснение осужденного: он не нашел понимания у родителей жены, которые постоянно его ругали за то, что он выпивал. А он постоянно испытывал смутное желание выпить и находил все время различные компании, в которых и выпивал. И ни в одной из них он надолго не задерживался, поскольку всегда у него возникало чувство, что здесь ему уже делать нечего, надо идти дальше. С этим же настроением он встречался и с женщинами, с которыми напивался, выпивая больше, чем они. Женщины его раздражали и возмущали. Убивать их он не хотел. Но, когда их избивал, испытывал сексуальное возбуждение. Подробности того, как он насиловал женщин, вспоминать не хотел. Он думал, что разденется (в первом случае) возле женщины и попытается совершить с ней половой акт, но у него произошло непроизвольное семяизвержение (поллюция). Вернувшись домой и протрезвев, он обо всем рассказал жене, которая стирала его сильно загрязненную одежду. Со временем он все чаще мечтал о подобных ситуациях насилия, возбуждаясь при этом сексуально, но вступал в половую связь со своей женой. Упомянутую выше попытку насильственно вступить в половую связь отрицает. В тюрьме Х. Д. предпринял спонтанную попытку самоубийства, перепрыгнув через перила на лестничной площадке.

Первое впечатление от личности: личность примитивная; интеллектуальное развитие посредственное; выглядит грубым; рыжеволос; мускулатура выражена слабо.

В целом мое толкование тестовой серии подтвердило гипотезу психиатра. Делинквент показал классическую тестовую картину «аффектной эпилепсии», то есть аффективного убийцы на эпилептической почве.

Сравнительное исследование убийц-бандитов и убийц «на сексуальной почве»

На этом мы заканчиваем описание отдельных случаев каинитических убийц и переходим к общему вопросу: не является ли каинитическая диспозиция основной предпосылкой для любого вида насильственных действий? Ответ на этот вопрос мы постараемся получить, сопоставив частоту встречаемости различных экзистенциальных возможностей в 152 профилях побуждений девяти убийц-бандитов и в 134 профилях побуждений семи убийц «на сексуальной почве».

Разработанный нами «метод определения экзистенциальных возможностей» [68] заключается в том, что каждый отдельный профиль побуждений на основе определенных тестовых признаков, в обязательном порядке относится к одной или к двум ранее установленным экзистенциальным формам, имеющим отношение как к психической патологии, так и к психическому здоровью, количество которых как раз и подсчитывается. В соответствии со сказанным, формы экзистенции делятся на две категории: А. экзистенции-опасности и Б. экзистенции-защиты. Благодаря этому, не представляет особого труда сравнить профили побуждений, взятые у убийц-бандитов и представленные либо графически, либо количествами полученных форм экзистенции – с профилями побуждений убийц на сексуальной почве (см. таблицы 2, 3 и 4). В таблицах 2 и 3 различной штриховкой квадратов представлены возможные экзистенции на переднеплановом (ППП), теоретическом заднеплановом (ТКП) и экспериментальном комплементарном профилях (ЭКП). Отнесение профиля одновременно к двум разным формам экзистенции происходит тогда, когда у отдельного тестового профиля имеются тестовые признаки сразу двух экзистенциальных возможностей. В этом случае каждая из этих двух форм экзистенции получает по ? и поэтому штрихуются по половинке квадрата в обоих формах экзистенции.

Результаты: А. экзистенции-опасности (таблицы 2 и 3).

I. Суммарная частота аффективных нарушений доминирует в обеих группах убийц, и количественно они приблизительно равны:

У бандитов (Б.): 44,5 в 152 профилях.

У убийц на сексуальной почве (С. П.): 43,0 в 134 профилях.

Различия заключаются в следующем.

Убийцы-бандиты чаще показывают нарушения в виде грубых пароксизмально-эпилептических аффектов, что говорит об их каинистической диспозиции, убийцы же на сексуальной почве чаще имеют нарушения мягких, истеро-эротических аффектов. Соотношение их следующие:

Эпилептиформная предрасположенность к убийству: 35,00 Б. к 21,5 С. П.

Истериоформная, эротическая предрасположенность: 9,5 Б. к 21, 5 С. П.

А значит, предрасположенность к убийству, которую убийцы на сексуальной почве постоянно носят в себе, является, судя по частоте, эротической (21,5).

II. Суммарные частоты Я-опасностей в обеих группах имеют почти равную величину.

Я-опасности: 22,0 Б. к 23,5 С. П.

Убийцы-бандиты больше тяготеют к нарушениям в Я в виде инфлятивной одержимости (11,5 Б. к 7,5 С. П.); у убийц же на сексуальной почве чаще встречаются негативистское, саморазрушающее, суицидальное нарушение Я (8,0 С. П. к 1,0 Б.).

III. Маниакально-депрессивные и психопатические нарушения контактов и настроения имеют в обеих группах почти одинаковую частоту.

Опасности контактов и настроения: 5,5 Б. к 4,0 С. П. К тому же в обеих группах они встречаются реже других.

IV. Несравнимо более опасной зоной у них является сексуальная сфера.

Сексуальные опасности: 41,5 Б. к 26,0 С. П.

Причем убийцы-бандиты дают больше садистических, а также латентногомосексуальных (инвертированных) профилей (15,0 Б. к 9,0 С. П.). С этим, по-видимому, связано известное стремление бандитов к объединению в банды. Убийцы же на сексуальной почве действуют всегда в одиночку.

Б. Экзистенции защиты (таблица 4):

V. В обеих группах насильственных преступников одинаково часто, но практически безуспешно ведется защита против опасных душевных движений.

Защитные механизмы: 38,5 Б. к 37,5 С. П.

Качественно защитные механизмы в обеих группах имеют почти одну и ту же частоту и представлены одними и теми же их видами. В обеих группах доминирует, в качестве защиты, навязчивость.

Механизм навязчивости: 30,5 Б. к 27,5 С. П.

Гораздо реже у убийц мы находим профили заурядного приспособления.

У убийц на сексуальной почве заурядные профили встречаются относительно чаще, чем у убийц-бандитов.

Заурядные профили: 5,5 С. П. к 1,0 Б.

Зато убийцы-бандиты значительно чаще тяготеют к ипохондрии и органоневрозам (6,0 Б. к 2,5 С. П.). Трагичным в судьбе этих убийц является то, что они не способны к сублимированию.

Сублимирование: 1,0 Б. к 2,0 С. П.

На основании этого сравнения результатов экспериментального исследования побуждениий и Я мы пришли к следующим выводам.

Убийцами являются люди с нарушениями, особенно аффективной и сексуальной жизни, имеющие неудовлетворительные защитные психические механизмы для борьбы с опасностью своих побуждений и аффектов.

Каинистическую предрасположенность к убийству можно встретить у убийцы в тюрьме и много лет спустя после совершенного преступления, поскольку она врожденная. Причем незримо присутствующая в душе убийц-грабителей предрасположенность убивать встречается значительно чаще, чем таковая же у убийц на сексуальной почве. Поэтому никогда не следует отказываться от экспериментальной диагностики побуждений и Я у того убийцы, которого собираются досрочно освободить. Поскольку это люди пароксизмальные, в них всегда может проснуться тот лев, который в данный момент пока что спит.

Таблица 2

Экзистенц-опасности бандитов-убийц

Таблица 3

Экзистенц-опасности убийц на сексуальной почве

Таблица 4

Сравнение экзистенц-опасностей бандитов-убийц и убийц на сексуальной почве

Похоже, что в деле реабилитации убийц, находящихся в тюрьме, относительно наибольший шанс имеет метод выработки у них способности преодолевать свои аффекты и сексуальность с помощью так называемого механизма навязчивости, усилением его вплоть до невроза навязчивых состояний (в групповой терапии). Попытка же ресоциализации убийцы, подталкиванием его к экзистенции заурядного человека или же человека, способного к сублимации, кажется нам, учитывая их врожденную склонность к различным нарушениям аффектов и сексуальности, способной привести к успеху лишь в редких случаях. Однако то, что путь сублимации остается всегда открытым и для них, будет показано на ряде примеров во втором томе – в «Моисее. Ответе Каину».

То, что пароксизмально-эпилептоидный Каин, нарушая закон, может стать убийцей, еще не говорит о том, что он им станет. Довольно часто он может стать на путь и других противозаконных деяний. Так, он может стать поджигателем, патологическим бродягой, страстным ворюгой, или периодически приступообразно впадающим в запой пьяницей, или даже тем, кто приступообразно – и без какого бы то ни было повода – многократно пытается покончить с собой.

В психиатрии нередко говорят еще и о «психических эквивалентах», другими словами об «эпилептиформном психизме» (Маскенс), являющихся своеобразным замещением моторного судорожного припадка, будь то постпароксизмальные нарушения, наступающие вслед за припадком, либо пароксизмальные, переходящие в припадок текущие явления (Г. Шорш) [50]. В литературе прежних лет особенно часто из таковых упоминались следующие нарушения: пиромания (тяготение к поджогам), пориомания (Донат, охота к перемене мест), клептомания (стремление похищать), дипсомания (периодически возобновляющиеся запои). Современная психиатрия в отношении психических эквивалентов более разборчива, прежде всего, из-за применения к страдающим припадками различных диагностических методов. Так, к примеру, Г. Шорш причисляет к психическим эквивалентам лишь дурное настроение, пориоманию и сумеречное состояние.

Напоминаем, что судьбопсихология устанавливает следующие критерии отнесения каких-либо форм к психическим эквивалентам:

1. Действие должно протекать пароксизмально. А это значит: действующее лицо должно быть возбуждено какими-либо внутренними или чаще всего внешними раздражителями, возмутиться, стать резким и ожесточенным и, следовательно, накапливать в себе гнев и ярость, ненависть и месть, зависть или ревность перед действием.

2. Действовать он должен в состоянии сумеречного сознания, возникшего, скорее всего, по причине внезапно нахлынувшего аффекта, который и ограничил над ним контроль сознания. Тем не менее, при этом его действия могут быть заранее подготовленными (О. Бинсвангер, Ж. Е. Мейер).

3. В профилях побуждений, полученных тестом Зонди, он должен показать признаки Каина.

4. В генеалогическом древе преступника должны находиться родственники, страдающие какими-либо припадками (эпилепсия, мигрень, заикание, астма и т. д.), либо сам преступник до совершения преступления страдал выше упомянутыми припадками. Если кратко: он должен быть носителем специфичной для Каина аффективности.

Каин – поджигатель, пироман

На основе проведенных в 1944 году генеалогических исследований мы установили, что выраженные пароксизмально-эпилептоидные личности имеют непреодолимое влечение к праэлементам, то есть к воде, земле, воздуху и в особенности к огню [69]. Из этих специфических инстинктивных связей и следует то, что Каины чаще выбирают те профессии, которые как-то связаны с огнем: пекаря, кузнеца, оружейника, истопника, печника, трубочиста, горняка, асфальтоукладчика, пожарного, пиротехника, огнеметчика и минера в армии и т. д. Предпочитаемый у них способ самоубийства – помимо броситься с высоты – смерть от огня, а наиболее частый вид правонарушений – поджог из мести.

Эта чисто эмпирическая констатация перекликается с мыслями французского философа Гастона Бакеларда, выдвинувшего в 1938 году в своей книге «Психоанализ огня» именно ту природу противоречивости огня, которую мы попытаемся здесь передать парой противостоящих друг другу в качестве символов судьбы – Каина и Моисея. Он пишет:

«Огонь является прекрасным феноменом, которым все так легко объясняется. Все, что меняется медленно, постепенно – объясняется жизнью, то же, что меняется быстро, – объясняется огнем. Огонь живее всех живых. Огонь и интимен, и универсален. Он живет в нашем сердце. Он живет на небе, он поднимается из глубин субстанции, представляя собой любовь Господа. Он вновь погружается в материю и, затаившись там, продолжает невидимо тлеть как ненависть или месть. Среди всех феноменов, пожалуй, именно огонь является тем единственным, которому в равной степени могут быть даны обе полярно противоположные оценки: и добра, и зла…» И затем продолжает: «Он является и ангелом хранителем, и карой божьей, добром и злом. Он может противоречить сам себе, а стало быть, он является одним из принципов универсального понимания мира» [70].

Бакелард, описывая свойства такого праэлемента, как огонь, напоминает им наше описание первоначальной природы человека Каина, который при определенных обстоятельствах может стать Моисеем. Философ видит в огне быстро меняющийся объект, то есть способный к внезапным превращениям, пароксизмальный. Он одновременно и интимный, и универсальный, он Бог с любовью, меняющийся на Бога с ненавистью и местью, ангел-хранитель, меняющийся на Бога карающего (Яхве). Если кратко: огонь символизирует собой основу этики, а точнее – ее элементарные понятия добра и зла.

Устраивать пожар и тушить огонь, причинять боль и избавлять от боли – это именно та смена полярно противоположных инстинктивных стремлений, которую обнаруживаем в ее экстремальном виде у пароксизмально-эпилептифорных лиц, у Каина, становящегося Моисеем, или у Моисея, который до этого был Каином. Наш пример 11 является парадигмой сказанному. Ведь так часто ежедневные газеты сообщают нам о пожарных, жажда огня у которых в том случае, если пожаров слишком долго нет, оказывается такой невыносимо неудовлетворенной, что они тайком, соблюдая все меры предосторожности, устраивают пожары сами.

Пример 11. Поджигательница, медицинская сестра (случай предоставленный нам Г. Эленбергер).

Лина Вальдман, впоследствии сестра Бриджитта, является образцом того, как мстительная и злопамятная поджигательница может вдруг стать прилежной сестрой милосердия. Этот случай подробно описан моей сотрудницей Г. Эленбергер в Зондиане I, 1953 год [71].

Сообщить о семье Л. В. наша сотрудница смогла не так много.

Ее отец был машинистом паровоза, то есть имел профессию, типичную для пароксизмальных натур. Он постоянно находился в пути, так что дома практически не бывал. Иногда он злоупотреблял спиртным, но, как только ему грозило увольнение, сразу же отказывался от выпивок. Временами он был гневным, даже грубым, однако моральные нормы не нарушал и был предан своей жене. На основании этого мы должны рассматривать его как пароксизмальную натуру.

Зато мать она описывает как чрезвычайно авторитарную, выраженно параноидную натуру, просто мегеру. Кипя злобой, она рассказала о своей дочери следующее: с самого раннего детства Лина была ленивым, строптивым, лживым, злобным и завистливым ребенком. С отвращением на лице она рассказала, что ее дочь уже в десять лет читала иллюстрированные журналы, любовные романы, Шерлока Холмса и другое бульварное чтиво. Она была в их семье паршивой овцой. Мать возненавидела свою дочь, которая отвечала ей той же монетой. Эленбергер определяла эту садомазохистскую связь мать – дочь как «d?lire ? deux»[13] с зеркально дополняющими друг друга клиническими картинами. Также мы еще узнали еще и о том, что первый год жизни (начиная с пятого дня) Лина прожила у дедушки с бабушкой. Она постоянно плакала и была из-за этого совершенно невыносимым младенцем.

Ее брат производит впечатление шизоида, к своей сестре он относится враждебно.

Учительница Лины подчеркивает ее замкнутость и проблемы с концентрацией внимания. Пастор сообщил о ее патологической страсти ко всякого рода проделкам и выходкам. В своей семье Лина играла роль Золушки, в то время как ее брату – любимчику матери – было позволено все: занятия музыкой, в художественной студии и т. п. Все ее стремления к чему-то возвышенному тут же подавлялись. Первый выбор профессии у Лины – желание стать медсестрой – родителями был отвергнут. Тогда она стала учиться на белошвейку, однако учебу не закончила, став позже домработницей. В двенадцать лет она прочла письмо непристойного сексуального содержания, полученное ее братом. В шестнадцать или в семнадцать лет, поздно ночью она подверглась нападению какого-то молодого человека и была, правда, без изнасилования, жестоко избита.

Эленбергер делит историю жизни Лины на две фазы: 1) поджигательницы и 2) медицинской сестры. Описание двух этих фаз, данных автором, мы передаем дословно.

I. Поджигательница

«В воскресенье, 13 февраля 1921 года, на улицах Цюриха царил проводимый там карнавал. Все улицы, трактиры и места увеселений до полуночи были заполнены людьми в карнавальных костюмах и масках.

Повсюду господствовало неописуемое веселье, которое затем постепенно начало спадать. Когда уже, примерно к трем часам утра, все немного успокоились, раздались крики: „Пожар! Горит!“ Однако на фоне праздничного веселья эти крики не воспринимались всерьез, и над ними даже посмеялись. Но они не было розыгрышем. В доме 57 по Акерштрассе действительно вовсю бушевал пожар. В этом доме жило четыре семьи, это около 20 человек, а в подвале дома находилась лавка по продаже бумаги. Такое впечатление, что злой рок преследовал этот дом: сначала отказал телефон, по которому хотели вызвать пожарных, затем сирена, которая оказалась неисправной и не издавала ни малейшего звука, к тому же погас стоявший возле дома уличный фонарь. Так как невозможно было проскочить сквозь огонь по горящей лестнице, большинство обитателей дома собралось на крыше, откуда они и пытались позвать на помощь. В 3:30 пожарная команда была на месте пожара, начав борьбу с бушующим пламенем. Пожарным помогали находившиеся поблизости люди, многие из которых были навеселе. Когда наконец с большим трудом к крыше приставили лестницу, чтобы спасти собравшихся на ней людей, на нее взобралось сразу пятеро из находившихся там людей, и под их тяжестью она тут же рухнула. Не оставалось ничего иного, как спасать оставшихся на крыше людей с помощью тента, туго натянутого внизу, на который люди прыгали прямо с крыши. При этом 11 человек получили телесные повреждения различной степени тяжести и были госпитализированы. А один мальчик, получивший травму черепа, вскоре из-за нее скончался. Общий убыток от пожара составил, самое малое, 150 000 швейцарских франков.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.