Каин – заурядный человек

Каин – заурядный человек

Практический психолог встанет перед одной из самых трудных задач, если он попытается найти Каина среди заурядных людей, пользуясь исключительно беседой. Даже для того чтобы увидеть Каина, манифестировавшего приступом, врачу необходимо иметь особое счастье. Каинитические приступы происходят, по-видимому, лишь иногда и очень редко именно на приеме у врача или психолога. И поэтому обратить на них внимание они могут в большинстве случаев лишь после того, как им скажут вслух о случившемся приступе или, соответственно, о разрядке каинитических аффектов. Естественно, что в тех случаях, когда скрытый Каин проявляет себя в типичных пароксизмально-невротических, психотических, криминальных или антисоциальных действиях или психосоматически, можно – как было рассмотрено и показано на предыдущих примерах – узнать его, это не составит особого труда. Зато в случае так называемого «заурядного Каина» приведенных признаков Каина явно недостаточно, так как зачастую они превосходно маскируются повседневными чертами характера (камуфляж как реактивное образование). Похоже, что характер является достаточно надежным убежищем для Каина.

Как известно, искусство маскировки Каина безгранично. И хотя некоторые из этих техник маскировки под заурядного человека уже известны (см. ниже), психолог, тем не менее, не должен закрывать глаза на экспериментальную диагностику побуждений и Я, так как Каина она обнаруживает – несмотря на всю его маскировку – чрезвычайно успешно.

В таблице 5 нами представлены различия между эдиповым комплексом и комплексом Каина. В ней же указано, что комплекс Каина становится видимым в середине, а эдипов комплекс, наоборот, мы можем обнаружить в крае тестового профиля (см. примечания 110 и 111). То есть в эксперименте, через особые реакции выбора, эдипов комплекс становится видимым в векторе контакта, а комплекс Каина – в векторах аффектов и Я.

Далее мы попытаемся дать описание нескольким вариациям заурядного Каина. На основании судьбы аффектов у Каинов можно выделить следующие вариации:

1. Заурядный чистый Каин, доверху накопивший в себе грубые аффекты, который свою чрезмерную тенденцию к значимости подавляет настолько умело, что в будничной жизни он становится незаметным. Однако благодаря тесту мы его все же замечаем.

2. Заурядный Каин, легко узнаваемый по тому камуфляжу, за которым он прячется. В частности, его можно обнаружить по «отрывистой» манере говорить.

3. Стыдливый заурядный Каин, грубые аффекты которого также накапливаются, однако закамуфлировавшись неадекватной для него стыдливостью, он появляется всегда как абсолютно безвредный человек. Особенно такой вид маскировки предпочитают эксгибиционисты.

4. Мнимо авелезированный заурядный Каин накапливает внутри себя свои грубые аффекты, сдерживая при этом как их, так и свою завышенную тенденцию к значимости. Снаружи кажется все так, как будто бы и на самом деле он является чистым, добросердечным Авелем. Хотя по вопросу справедливости и несправедливости внутренне он совершенно амбивалентен, тем не менее свою внутреннюю злость он пытается замаскировать манерами поведения Авеля. Более того, в этом маскировочном одеянии он может появляться в обществе даже в качестве священника, член церковного совета, руководителя детского дома или органов соцобеспечения, в качестве врача, воспитателя или медицинской сестры, но под маскирующим его одеянием он остается все тем же Каином.

К этим четырем формам заурядного Каина мы прибавим еще и пятую форма проявления, которую представим ниже, при обсуждении каинитической тенденции к насилию. В тестовых профилях распознаются эти экзистенции Каина относительно легко. Однако мы не имеем права уклоняться здесь и от ответа на следующий вопрос: что же понимает психология под понятиями «грубые аффекты» и беспредельная тенденция к значимости?

A. Аффекты Каина

В связи с обсуждением депрессивных самоубийств уже упоминалось, что психология судьбы понимает аффект как интенциональные, конкретные и, следовательно, направленные чувственные сигналы соответствующих состояний в жизни побуждений и Я. Аффекты отличаются от настроения тем, что они всегда направлены на какое-то лицо или вещь, интенциональны и зависят от определенного раздражителя. Настроение же, напротив, – это не направленное, а беспредметное, независимое и потому изначальное, фундаментальное ощущение своего существования.

К сожалению, в настоящее время глубинная психология еще не располагает современным учением об аффектах, которое было бы равноценным учению о побуждениях. Поэтому мы и вынуждены принимать старое феноменологическое разделение аффектов Фомы Аквинского (1225 или 1227–1274), который, опираясь на Аристотеля, разделял аффекты на две категории:

I. Аффекты вспыльчивости (vis irascibilis[21]): 1) гнев; 2) ненависть; 3) зависть; 4) ревность; 5) боязнь.

II. Аффекты вожделения (vis concupiscibilis[22]): 1) тоска; 2) желание; 3) любовь; 4) смелость; 5) сочувствие; 6) радость [112 a, b].

Аффекты I категории мы относим к грубым, каинитическим, а II категории – к тонким, мягким аффектам Авеля.

Определение понятия единого аффекта мы нашли в «Этике» Бенедикта Баруха де Спинозы (1632–1677). Хотя он так резко и не разделял друг от друга побуждение и аффект и, кроме того, допускал смешение представлений о настроении и аффекте [113], его определение грубого аффекта является настолько чеканно четким и ясным, что мы все еще считаем его наиболее подходящим. Однако в этом старом определении нам приходится постоянно заменять слово «траур» на слово «зло», а слово «идея» на слово «представление», чтобы сделать смысл этих понятий понятным для сегодняшней психологии. Определение Спинозы мы приведем дословно:

«Под аффектом я понимаю, – пишет Спиноза, – аффектацию (возбуждение, раздражение) тела, которая увеличивает или уменьшает силу воздействий тела и в то же время содействует или противится идее (= представлению) этой аффектации» [114].

Гнев – «это жажда причинить зло тому, кого ненавидишь, у разозлившегося от этой ненависти» [115]. Таким образом, ненависть, согласно Спинозе, предшествует гневу.

Ненависть: «Тот, кто кого-то ненавидит, будет стремиться причинять ему зло, если только он не боится, что этим большее зло он причинит себе сам. <…> Тот, который что-то ненавидит, стремится вещь, которую он ненавидит, удалить от себя или разрушать» [116]. Также и «недооценка» другого является ненавистью, так как она означает, что у того, кого мы ненавидим, не осталось ничего такого, чтобы нас устраивало [116].

Зависть – «это ненависть, поскольку именно она доводит человека до того, что он радуется, когда счастье другого омрачено или, более того, беде другого» [117]. Аффекты зависти и злорадства зачастую имеют один и тот же источник.

Месть – «это жажда причинять зло тому, кто причинил зло нам, и на которого мы разозлились от ненависти к нему – ненавидящему нас» [118].

Аналогичным образом Спиноза определяет 48 видов «аффектов», однако ярость и ревность в этом списке отсутствуют. Вероятно, ярость понималась у него как гнев, а ревность как синоним зависти и мести.

Нам кажется, что ярость у каинитов является относительно наименьшим злом. Человек приходит в ярость тогда, когда происходит что-то обратное тому, что им в этом случае ожидалось, и от бессилия разрушительная сила его аффекта направляется на объекты, не имеющие к тому, что вызвало ярость, никакого отношения. Ярость против женщины, к примеру, можно разрядить, разбив вдребезги тарелку, стул или стол. Однако, если ярость разряжается не против лица, которое привело в ярость, это значит, что она, скорее всего, направлена против лица, явно невиновного. Например, человек, пришедший в ярость на работе, разряжает ее на жене и детях. И еще для ярости ненависть – вовсе не необходимое предварительное условие, каким она является в случае с гневом.

Ревность, по Шлаирмахеру, – страстное стремление, «направленным на усердный поиск того, что будет заставлять этого человека страдать». Однако это давно всем известное и весьма остроумное определение характерно для всех стремлений страсти вообще, оно не дает ту специфическую особенность ревности, которая бы выделяла ее из остальных аффектов.

Ревность – страстное стремление иметь тот объект, которым в данный момент обладает другой, и, соответственно, стремление получить его обратно. Одним из предварительных условий ревности часто бывает и утрата объекта, которым довольно долго до этого владели. Например, мальчик ревнует меньшего брата из-за той любви матери, которую он имел, а теперь потерял. Хотя между завистью и ревностью часто и имеется связь, все-таки между ними есть и существенное различие. О зависти говорят тогда, когда кого-то огорчает счастье другого. О ревности же можно говорить лишь в том случае, если имевший ранее исключительные права на названное счастье полностью их потерял, в то время как другой взял на себя право наслаждаться этим счастьем (= объектом).

Боязнь, по Спинозе, – «это чувство печали от того зла, которое вытекает из идеи дела, которое должно иметь место в будущем или же уже имело место в прошлом и в исходе которого имеются относительно большие сомнения».

Спиноза также полагал, что не бывает боязни без надежды и надежды без боязни. У каинитов аффект «боязни» чаще всего встречается в случае, когда есть страх убить другого либо убить самого себя, или же в тот момент, когда они соглашаются на искупление своей вины и на отказ от чрезмерного стремления к значимости. Однако очень часто они сомневаются в том, что это получится надолго, что осуществится их надежда твердо встать на путь исправления.

В современной глубинной психологии, особенно в экстремистской школе Мелани Кляйн, занялись изучением грубых аффектов у детей от грудного возраста и до взрослого состояния. Но эта школа, пойдя по ложному пути, считает запредельно грубые аффекты параноидом и депрессией, совершенно проглядев принадлежность этих появлений к пароксизмально-эпилептоидной, каинитичной конституции.

М. Кляйн описывает зависть как «чувство недовольства тем, что какая-то личность владеет и пользуется чем-то желаемым, и потому импульс зависти как раз и направлен на то, чтобы это желаемое отнять или испортить. Зависть ограничивается отношениями объекта лишь с одной личностью и возвращает человека назад, к своему самому раннему, исходному отношению к матери» [119].

Ревность сближается, согласно автору, с завистью, однако возникает она лишь при наличии у субъекта отношений, самое малое, с двумя людьми. В процессе ревности апеллируют, главным образом, к правам на определенный объект, который подвергается опасности быть отнятым или уже стал отнятым из-за чьей-то к нему любви, а может быть, и из-за зависти к той вещи, которая представляла для него ценность (материнская грудь, игрушка или позже собственная машина, дом, жена и т. д.) и потому и стала объектом зависти и оценивается теперь уже как «испортившаяся» или та, которая будет у него отнята.

С точки зрения этой школы, материнская грудь является первичным объектом зависти. В этом отношении материнской груди надлежит занять место в числе тех трудностей, с которыми приходится сталкиваться маленькому ребенку, постольку он чувствует, «что недаваемая ему грудь лишает его удовольствия, оставляя его для себя самой». Из-за зависти грудной ребенок желает этой груди не только – согласно М. Кляйн – смерти, «но и чтобы она была разграблена и чтобы затем его злость, прежде всего злость, заключающаяся в его экскрементах, злость, находящаяся в нем самом, вылилась в мать и особенно в ее грудь, чтобы испортить ее и разрушить» [119]. Автор полагает, что грудной ребенок в состоянии делить груди матери на «добрую» и «злобную» грудь.

Если зависть экстремально велика конституционально, как у параноидных и у шизоидов, то это может стать серьезным нарушением в отношениях с матерью. Поскольку в этом случае ребенок становится неспособным выстроить и в дальнейшем сохранять внутри себя «хороший объект». То обстоятельство, что грудной ребенок в своих оральносадистических притязаниях хотел бы «из зависти» испортить материнскую грудь, может – согласно автору – помешать установлению у него стабильности и построению сильного Я. Ибо именно материнская грудь – как самый ранний объект – и образует, согласно Мелани Кляйн, ядро Я, «поскольку в том случае, когда насыщающийся часто испытывает чувство ничем не нарушаемого насыщения, у него почти наверняка происходит интроекция материнской груди в качестве хорошего объекта» [120]. Для того чтобы быть счастливым и получать удовольствия в дальнейшем, и закладывается в душе «хорошая грудь» в качестве основания.

Мелани Кляйн разводит понятие «благодарность» и понятие «зависть». На том основании, что благодарность включает в себя способность ассимиляции объекта, в этом случае можно любить и не завидовать, принимать подарки от любимого объекта, оставаясь при этом способным, в свою очередь, дарить от всей души подарки и ему.

Шокирует в этой гипотезе то, что начиная с самых первых месяцев жизни грудной ребенок в состоянии отличать так называемый «добрый» объект от «злого». Находить это отличие грудной ребенок смог бы лишь в том случае, «когда бы он имел соответствующую способность любить». Если же зависть чрезмерно велика конституционально, то она мешает ему отличать добро от зла.

Создается впечатление, что эта школа сводит суть этики к способности грудного ребенка отличать хорошую грудь от злой и на этом основании строит уже все возможные этические отношения.

С этим можно было бы и согласиться, но лишь в том случае, если М. Кляйн признает эту способность грудного ребенка отличать добро от зла свойственной ему от природы, а значит – конституциональной. Однако гипотеза, согласно которой младенец способен на подобное «этическое» различение добра и зла, а подвергающийся психоанализу взрослый, благодаря «памяти чувств», в состоянии испытывать эти переживания различения ассоциативно еще раз, уже в психоанализе, кажется нам рискованной, если не «фантастической». Мы относились бы к этой гипотезе как к эмпирически подтвержденной истине, а не как к «поэзии», если бы смогли подтвердить ее предположение о том, что раннедетское Я действительно начинает функционировать уже у младенцев. Однако автор совершает здесь ошибку, которая заключается, во-первых, в том, что она путает функции Я (проекцию и интроекцию) с психическим содержанием этих Я-функций, а вовторых, в том, что она часто путает чувства (аффекты) с Я-функциями. К примеру, утверждение, что Я грудного ребенка проецирует, правильное. Но утверждение, что проецирование заключается исключительно в «преследовании», в высшей степени спорное. У младенцев содержанием проекции является в основном партиципация, а следовательно, единобытие и отождествление себя с матерью. Однако эта посланная и вернувшаяся обратно проекция с партиципативным содержанием является таким же бессознательным содержанием, как и инфляция (сосание, онанирование), и интроекция.

Очень портит все впечатление то, в частности, как безответственно отождествляется проекция с параноидом, а интроекция с депрессией. Хотя то, что параноидный проецирует, а депрессивный интроецирует, и является бесспорным, опыт не позволяет нам делать обобщение, что содержанием каждой проекции всегда должно быть преследование и что каждая интроекция имеет лишь депрессивное (скорбь) содержание.

Что касается понятия «безмерное стремление к значимости» Каина, то здесь важную роль играет следующее:

Тенденция к значимости является страстным желанием выставить себя или свои качества под яркие лучи прожектора, выставить их напоказ. Противоположностью же ей является тенденция к утаиванию их или соответственно к скромности. Тенденция к значимости, физиологически понимаемая как тенденция к самосохранению, сама по себе еще злом не считается. Однако, сочетаясь с чрезмерной тенденцией к насилию, она становится уже тенденцией к предумышленному причинению другому вреда, причем насильственным образом. Следовательно, выставляя себя каким-то образом напоказ, он заставляет и другую тенденцию, к насилию, уже предумышленному, выйти на сцену, и из-за этого его тенденция к значимости становится уже вредоносной, каинитической.

Пятой вариацией заурядного Каина является вредоносный, нарциссистически честолюбивый Каин.

Мы можем встретить его на любой ступени социальной лестницы нашего общества: начиная от классовых борцов, соперников в науке, искусстве, литературе и политике и до тех, кто просто постоянно гоняется за постами, дающими более высокое положение в обществе. То, что в своей области эти политики, художники и ученые могут себе позволить, так это чаще всего лишь когото преступно оболгать. Головы их постоянно заняты тем, как бы получить премию в области науки и искусства, министерский пост, кафедру в университете или церковную кафедру. И если в результате выборов Каин становится-таки победителем, в этом помогает ему чаще всего клевета. Хотя его клевета и наговоры в адрес соперников в основном опровергаются. Но тут же забываются. А вот если вред, причиненный его клеветой, прилипает к его персоне, то это уже рассматривается им как неудача. В Академии искусств, музыки и литературы или же в университете этот вредоносный, нарцисстически честолюбивый Каин, со своей безмерной тенденцией к значимости, может задержать прогресс в искусстве или в науке на десятилетия. Но, действующий напрямую как «тормоз» и «разрушитель», этот честолюбивый Каин в качестве «опоры общества и покровителя искусств и науки» часто оказывается еще и премированным. Хотя его вредоносность как была, так и остается всегда при нем.

Любой непредвзятый человек знает о таланте действовать «в темную», о коварстве и даре опустошать этого вредоносного, нарцисстически честолюбивого Каина. И поэтому, искусно замаскировавшись, он вводит всех в заблуждение своей доброжелательностью. Я знал лишь одного бесстрашного честолюбивого Каина, который не боялся в открытую обнаружить свою природу Каина. Много лет назад он был генеральным секретарем «Венгерской Академии наук» и в свое время начал свою речь над гробом умершего, весьма прославившегося члена Академии со следующих, выражающих радость в связи с утратой слов: «Воздадим же хвалу и благодарность Богу! Снова на одного достойного члена у нас стало меньше…»

Так кем же был этот «бесстрашный» Каин? Однажды, в связи с трагическим убийством, мне пришлось исследовать его семью генеалогически. Среди членов его семьи я нашел двух убийц в аффекте. Один застрелил свою невесту и себя самого из ревности; а другой, 14-летний гимназист, зарубил топором свою параноидную мать, которая с упомянутым генеральным секретарем состояла в ближайшем родстве. В настоящее время он интернирован в связи с религиозным бредом. Кроме упомянутых, я нашел в этой семье еще несколько самоубийц, параноиков и пьяниц, но также монаха и монахиню. И потому предположение о кондукторной роли Каина в судьбе генерального секретаря является для нас весьма вероятным.

B. Происходящее в Я Каина

При рассмотрении этого вопроса мы опирались на результаты экспериментального Я-анализа, которые были подготовлены и изложены нами в 1947 году в первом издании «Экспериментальной диагностики побуждений» [121].

Как в обыденной жизни, так и в психологической практике укоренился обычай устанавливать природу Каина в человеке, исходя исключительно из происходящего с его аффектами. Действительно, еще никто не ставил под сомнение то, что именно открыто или слегка закамуфлированно проявляющие себя аффекты и являются наиболее зримыми признаками заурядного Каина. Но, для понимания природы Каина в целом, проявлений грубых аффектов еще недостаточно. Нам необходимо также ознакомиться и с Я каинитов, с теми действующими в нем Я-функциями, которые встречаются там чаще, чтобы сделать, благодаря этому, более понятной и их судьбу, и психологию их Я.

Сказанное нами о происходящем в Я каинитов базируется на экспериментальном анализе Я 2237 заурядных людей (в возрасте от 4 до 80 лет) и 1880 психически больных лиц, то есть в целом на выборке из 4117 человек. На основании результатов этого тестирования и была получена нами в 1947 году следующая последовательность предпочитаемых Я-судеб у каинитов.

1. Аутически недисциплинированное Я стоит у них на первом месте. С точки зрения психологии Я, это означает, что каиниты в Я создают кооперацию двух таких Я-функций, как проекция и интроекция. Содержанием их проекций может быть вынесение вовне различных желаний. Чаще всего это желание убить, убрать, унизить или очернить ближнего. Содержанием интроекции чаще всего является всемогущество в обладании. Также их наиболее часто используемая Я-функция, так называемая интропроекция, указывает на то, что каиниты в основном соглашаются с проецируемыми притязаниями своих побуждений разрушать и включают их в себя. Превосходство же у этих людей в интроекции тесно связано с их склонностью к депрессии.

2. Пароксизмальное дезертирующее Я стоит в ряду их Я-судеб на втором месте. А от этого и повышенное стремление к бродяжничеству, к частой смене места жительства и места работы, к импульсивности и беспокойности всех заурядных или, соответственно, болеющих каинитов. Их Я является, как известно, дополняющим до целого, зеркально противоположное ему, одержимое, инфлятивное Я. Эти две дополняющие друг друга Я-картины (одержимого и дезертирующего Я), как правило, и сменяются друг другом.

3. Чисто проективное Я и навязчивое Я стоят с одинаковыми частотами на третьем месте. С проективным Я тесно связана склонность каинитов клеветать и обвинять других людей; а также их предрасположенность к кверулянции, сутяжничеству и к другим хорошо известным видам параноидного поведения. Навязчивое же Я служит им для торможения их антисоциального и антигуманного образа мыслей. С этой Я-картиной они могут себя – при случае – и защитить. Однако навязчивое Я напоминает психологам и криминологам о том, что на заднем плане этого навязчивого каинита скрывается его женственная и часто гомосексуальная Я-судьба. Вместе с тем становится ясными и то, почему гибель и убийство относительно чаще встречаются среди гомосексуалистов.

4. Приспособленность людей с так называемым вымуштрованным Я, которая заурядному человеку, как солидному бюргеру, весьма подобает, у заурядных каинитов в ряду их Я-судеб находится на четвертом месте.

Следует упомянуть еще и тот факт, что «чистый Каин» чаще всего использует: 1) аутически-недисциплинированное Я, а значит, интропроекцию; 2) тотально-нарцисстическое Я, которое все хотело бы иметь и всем быть. (Тестологические формы этой Я-констелляции профессиональный психолог найдет в примечании 111a и б.)

В целом для происходящего в Я каинитов характерно то, что в раннем детстве предпочитаемыми Я-функциями у них являются: именно интропроекция, проекция с навязчивостью (дезертирующее Я) и чисто проекция. Вправе ли мы из всего этого делать вывод, что на нижних ступенях развития Я каиниты остаются фиксированными на какой-то функции? Мы можем согласиться с этим выводом, но с предельной осторожностью и лишь в отношении группы заурядных каинитов. Так что, заключая сказанное, приходим к следующим выводам:

Функцию и ее содержание в Я необходимо строго отделять друг от друга. А из этого следует, что при развитии Я те функции, которые появляются раньше других, необязательно должны вступать в действие с содержанием раннедетских притязаний. К примеру, возможно, что проективное либо дезертирующее Я, да даже и аутичное Я, при определенных обстоятельствах – в зависимости от особых психических качеств, способностей и таланта человека – проявит себя высокоразвитым содержанием, что особенно часто и случается у художников или у ученых-исследователей. То обстоятельство, что художники и ученые-исследователи представляют собой мизерную долю от населения в целом, соблазнило много психологов на то, чтобы отождествлять функции Я с их наиболее часто встречающимся содержанием. Тем самым Я-функция проекции стала отождествляться ими с ее параноидным содержанием, а интроекция – уже с ее депрессивным содержанием. Однако такой вид отождествления функции с ее наиболее часто встречающимся содержанием ошибочен. Хотя, конечно, с помощью метафоры взаимосвязь между функцией и ее содержанием можно сделать более понятной. Но ведь на той машине, на которой в мирное время производят консервные банки, в военное время производят шрапнельные гильзы и наполняют их взрывчаткой и пулями, а отнюдь не мясом или овощами.

Урок рассмотренного выше в том, что установление диагноза ни в коем случае не должно происходить без учета психических особенностей человека, поскольку происходящее в Я каинитов на раннедетской ступени развития Я никогда не стоит на месте. И отделение функции от ее содержания в Я является для нас законом.

Каин замаскировавшийся

Нет никакого преувеличения в утверждении, что культура и цивилизация, при определенных обстоятельствах, могут любого человека заставить прибегнуть к маскировке. Мы вправе вспомнить и о «конвенциональной лжи», которую вряд ли есть необходимость избегать в обществе, если имеешь «других-не-обидеть-желание». Кроме аберраций[23] в сексуальной жизни наиболее часто, по нашему мнению, человек скрывает в себе самом «злого». Этика религии требует от бедного Каина, чтобы он возлюбил ближнего своего, как хотел бы, чтобы ближние возлюбили его самого. Однако ближних своих он всем сердцем ненавидит. Ближнему он завидует, завидует всему его движущемуся и недвижущемуся имуществу, ближнего своего он ревнует ко всему и желает ему смерти. И что ж теперь ему делать, если он должен жить вместе со своими ближними, вопреки своей каинитической природе? Получается, что окружающий мир как бы вынуждает его маскироваться, натягивая на себя, созданного Каином, «камуфляжный комплект» наподобие «маскхалата», чтобы избежать судьбы изгоя и, значит, не вести жизнь одиночки.

Потребность Каина маскировать себя частично является конституциональной, то есть врожденной, частично вырабатываемой и, соответственно, дорабатываемой общественной культурой и цивилизацией, религиозными этикой и моралью, и устанавливаться судьбоаналитиком должна постепенно, от случая к случаю, с помощью тщательного анализа их семей и окружающей среды. Этот вопрос находится в тесной связи с истеро-эпилептиформной конституцией каинитов. Конечно, и в тюрьмах, и в закрытых учреждениях находится предостаточно каинитов, которые гордо хвастаются перед всеми своими злыми поступками. Но все-таки достаточно и тех, кто сожалеет о своих каинитических поступках в лишь демонстрируемом или даже искреннем раскаянии. Да и вряд ли бы каиниты – уже из одного лишь инстинкта самосохранения – смогли бы обходиться без маскировки и обнаруживать себя перед людьми в обыденной жизни.

Тестирование тестом Зонди показало, что лишь «чисто» истериоформные каиниты имеют потребность выносить себя – и свои поступки – на всеобщее обозрение. Убийца, к примеру, возвращается на место убийства, пироман находится на пожаре, который сам же и устроил, и продолжает поджигать или же тушит. Иногда бывает, что звонят они по телефону в полицию или редакцию газет сами и инкогнито хвалятся своим каинитическим поступком. Однако происшествия подобного рода встречаются не так часто. Известно, что, совершив проступок, они маскируют свой внешний вид тем, что отращивают бороду и волосы или, наоборот, сбривают бороду и остригают волосы либо волосы свои красят, переодеваются в другую одежду, называются вымышленным именем и т. д. Но такой вид камуфляжа нас здесь не интересует. Пусть им занимаются криминологи. Нас же интересуют лишь способы маскировки обычного заурядного Каина. Однако количество этих способов практически беспредельно, и потому мы ограничимся здесь кратким описанием лишь нескольких основных видов маскировки.

Маскировка «измами» для народных масс является и была во все времена политических беспорядков, революций, войн и освободительных движений самой удачной маскировкой, с помощью которой каиниты могли «безнаказанно» удовлетворять свои самые зверинные потребности. Ультрашовинизм, ультрапатриотизм, ультранационализм и ультрарасизм издавна были камуфляжем, который часто превращал каинитов даже в героев. Примеры 7 и 8, приведенные в этой книге, могут считаться показательными для этого утверждения.

То, что страдающим манией величия императору или королю, политику или руководителю для своих самых бесчестных акций, которые во все эпохи всемирной истории они преподносили миру как «священную войну или борьбу», удавалось мобилизовать миллионы людей и повести их на преступные деяния, было возможным только потому, что в так называемом «народе» всегда определенную его часть составляют незримые каиниты. Эти ультрашовинисты и ультрарасисты только и ждут того часа, когда им, замаскировавшимся под «патриотов», наконец-то удастся свободно реализовать свои каинитические притязания силой оружия. Когда ты «масса» – это такой превосходный камуфляж, за которым каиниту так легко спрятаться, постольку масса снимает с него всякую личную ответственность. Сегодня этот вид маскировки im Tutti[24], в случаях массового уничтожению народа, является достаточно известным не только психологией масс, но и судебными процессами по делам военных преступников – post festa[25]. Менее известен камуфляжный комплект, используемый in solo[26]. К нему мы относим следующее.

Мимические жесты маскирующегося Каина, который, проявляя сдержанность, может маскировать свои грубые аффекты одним – доходя в этом до ригидности – мышечным напряжением, в особенности жевательной мускулатуры (что более характерно для мужчин). Часто говорит в этом случае о маскировке дрожь их жевательных мышц и мышц губ.

Музыкальность речи изменяет маскирующемуся Каину значительно чаще, чем ее содержание. Он говорит отрывисто, как будто разжевывает слова. Нормальная тональная последовательность предложений рубится, часто даже на отдельные слова. Бывает, что скрывающийся Каин в своей речи переставляет акцент. Например, переносит его на несущественные слова: и, из-за, частично, если, с одной стороны, с другой стороны, теперь и т. д. Затем он останавливается и, показывая куда-нибудь пальцем, непостижимым образом надолго задерживает свое дыхание, вероятно, от тщеславия или чтобы не сорвались с языка те грубые слова, которые он жаждет сказать либо чтобы умалить этим значение сказанного им без акцента. К этой же языковой маскировке принадлежат и елейная, пасторальная тональность голоса некоторых каинитов, в особенности некоторых врачей, психотерапевтов, пасторов, работников отдела социального обеспечения и т. д. Интересно, что узнать Каина по голосу в телефонном разговоре значительно легче, чем в обычной беседе. Когда ему звонят, то он так орет в трубку свое имя, что телефонный аппарат буквально разлетается вдребезги, но, как только он узнает, с кем он говорит, его голос резко меняет звучание на тихое, ласковое, почти льстиводружественное, в особенности у женственных каинитов.

Поведение и поступки латентных каинитов часто являются преувеличенно чарующими, притворно и лживо верноподданническими. Может случиться и то, что они начинают прерывать собеседника почти ежеминутно, не резко, не грубо, а лишь лицемерными сверхпредупредительными предложениями, например такими: «Извините, пожалуйста, что я вмешиваюсь, но мне не хотелось бы забыть и о том, что…» – и так далее с аналогичными предложениями, которые они постоянно повторяют. И собеседник просто не в состоянии прекратить его речи.

Стыдливость, которая в высшей степени характерна для определенной группы каинитов. В действительности, они хотели бы выставлять себя напоказ, представляя себя в качестве чрезвычайно значительных лиц, изредка даже эксгибируя сексуально. Но вместо этого они ведут себя робко-стыдливо, как лесная лань, захваченная врасплох. Наличие маскировки стыдливостью у габитусных эксгибиционистов было подтверждено Й. Стэелиным [122] почти в 70 судебных случаях.

Особенный сорт академически образованных, скрывающих себя каинитов представляют так называемые каины-чернильницы. Это те критики и рецензенты, которые из-за защитного бруствера газетной либо журнальной редакции, буквально поливая их из чернильниц, очерняют художественные, научные или иные произведения своих коллег. Они поступают так, как будто в их лице представлены истинные литература, искусство и наука. Но в действительности чаще всего они являются лишь оказавшимися на ложном пути талантоидами, «мнимыми или испорченными гениями», которые сами едва ли в состоянии совершить что-либо мало-мальски серьезное, но как критики заняли они себе место под эгидой литературы, искусства и науки. Некоторые из них достигли таких высот в искусстве лицемерия, что бедный читатель едва ли в состоянии заметить их огромную подспудную зависть, так как в рецензиях и в критике они прячут своего Каина за невзрачными придаточными предложениями или в закодированной парадоксальности [123].

Можно было бы продемонстрировать еще много и других средств маскировки заурядного Каина, однако и сказанного должно хватить для того, чтобы можно было представить себе эту чрезвычайно искусную маскировку каинитов.

Каин, нашедший себя в профессии

Одной из причин, по которой найти живущего среди нас скрытого каинита зачастую так тяжело, является то отрадное обстоятельство, что социализация в профессии грубоаффективного и властолюбивого каинитического образа мыслей является относительно одной из самых легких. Уже мои сравнительные исследования 36 однояйцевых, 36 однополых двуяйцевых и 25 разнополых двуяйцевых (в целом 97) пар близнецов, проведенные в 1939 году, четко показали, что, по сравнению с другими потребностями побуждений, построение социальных барьеров именно против жаждущей насилия ментальности Каина является более успешным.

То же самое было установлено и в отношении тех двух потребностей побуждений, находящихся в самой тесной кооперации с Каином и поддерживающих его деяния, а именно в отношении агрессии и в отношении одержимо стремящейся к деньгам и другим ценностям анальности. Каинитический образ мыслей, агрессия и анальность представляют, согласно этому исследованию близнецов, ту триаду факторов побуждений, в которой влияние окружающей среды – в противоположность влиянию наследственности – может быть наибольшим [124]. В качестве первого следствия этого благоприятного влияния окружающей среды мы понимаем прекрасно развитое искусство маскировки каинитов, а второго – социализацию или сублимация Каина профессии.

Сказанное представлено в примере 28.

Пример 28. Профессиональная социализация каинитического образа мыслей в эпилептиформной семье выбором профессии мясника и хирурга. В этой семье патологические, асоциальные и социальные судьбы каинитического образа мыслей можно проследить по четырем ее поколениям (см. генеалогическое древо № 3).

В первом поколении мы находим генуинного эпилептика (№ 4), ревнивого торгового агента, который трижды женился и умер в результате эпилептического припадка.

Во втором поколении следует обратить внимание на асоциальную, со склонностью к насилию судьбу сына этого эпилептика. Из ревности он откусил у своей невесты нос, а затем совершил самоубийство (№ 9). Его брат (№ 12) страдал от глаукомы, то есть от болезни, принадлежащей к пароксизмально-эпилептиформному наследуемому кругу (Штудер-Зальцман) [125]. И наконец, в третьем поколении появляется адекватный Каину выбор профессии: мясник и хирург.

Рисунок 3. Эпилепсию, насилие, самоубийство, глаукому, экзему, мясника и хирурга мы находим в каинитически предрасположенной семье (пример 28)

№ 18 был в высшей степени ревнивым мясником. Его 35-летний брат, № 19, это наш пациент, который, на тот момент был свободным хирургом. Отличался патологической ревностью, страдал ипохондрией, фобиями (в особенности перед и после проведения операций), а в дальнейшем – сексуальным неврозом с потерей трудоспособности. В процессе краткой психотерапии удалось выяснить, что потеря трудоспособности, выражающаяся в депрессии, была вызвана у него тем, что по финансовым причинам он был вынужден оставить большую хирургию в клинике, где в течение четырех лет он ежедневно проводил в качестве ассистента по нескольку хирургических операций в день, и открыть скромную гинекологическую практику, проводить хирургические операции в которой ему приходилось лишь в редких случаях. Мы посоветовали ему вернуться в большую хирургию, так как без этой социализации в «кровавой» деятельности он становился нетрудоспособным.

Еще в 1944 году мы высказали предположение о том, что занятие каинитов четырьмя праэлементами: землей, водой, огнем и воздухом – создает прекрасную возможность для социализации образа их мыслей [126].

Земля: В особенности ежедневная работа под землей, в шахте, является весьма привлекательной в выборе профессии каинитами. В профессиональной деятельности этих людей – которые изначально могли бы обратить на себя внимание своим стремлением к разрушению – осуществляется их стремление скрыться в земле, точнее под землей, и свое стремление к разрушению удовлетворять взрывоподобно – в буквальном смысле этого слова, но не на своих ближних, а на горных породах, работая, например, в качестве шахтера. Эта их суть была установлена Х. Дрейером в 1953 году на основании около тысячи тестовых профилей, полученных от 36 отличных, 51 средних и 13 плохих, то есть в целом от 100 горнорабочих в Рурской области [127].

Дрейер установил, что «отлично работающие шахтеры относятся к числу лиц с пароксизмально-эпилептиформным характером. Кажется, что желание зарыться в землю является у них бессознательным инстинктивным стремлением. В пользу этого утверждения говорит и то, что эти люди: 1) могут разряжать свои грубые аффекты в виде взрыва; 2) охотно скрываются под землею в шахтах».

Классическим подтверждением этому высказыванию является пример 29.

Пример 29. Выбор профессий и смерти в семье каменотеса. 42-летний, атлетически сложенный мужчина, бывший сначала студентом философского факультета и работающий в настоящее время каменотесом на строительстве дорог. Он просил меня помочь ему в выборе профессии и выборе супруги, так как до сих пор у него не получалось ни создать семью, ни определиться с выбором профессии. Он отличался исключительно нерешительным, робким, сдержанным, неуверенным и застенчивым характером, так разительно контрастирующим с его телосложением. Кроме того, очень комплексовал он и из-за того, что, как только подходил он к людям, тут же начиналось у него обильное выделение пота. Все эти обстоятельства отравляли ему жизнь, портили настроение и заставляли его терпеть неудачу за неудачей. Он вынужден был оставить учебу в университете. Лишь в 1947 году, проведя пять лет в плену, он возвратился в Германию. В своем Curriculum vitae[27]) он пишет о своей семье следующее (см. генеалогическое дерево 4):

Отец (в генеалогическом дереве № 18) был учителем и застрелился, когда пациенту было пять лет.

Отец отца (7), старший преподаватель, умер, отравившись грибами. Брат (5) этого дедушки тоже застрелился. Сестра (6) дедушки была слабоумной.

Два брата отца (16 и 17) также были учителями; один из них (17) лишился жизни в аварии при загадочных обстоятельствах.

Двоюродный брат отца (12), сын отцовского дяди, совершившего суицид, повесился.

Двоюродная сестра отца (11) закончила свою жизнь таким же образом – повесилась.

В семье отца имелось четверо самоубийц (5, 11, 12, 18), из которых двое повесились и двое застрелились.

Мать (19) пробанда, крестьянская дочь, душевно-лирическая, чувствительная, сентиментальная, в девичестве вела дневник.

Брат матери (20), учитель, написал сборник сказок. Два других брата матери (21 и 22) остались, как и ее отец, (9) крестьянами. Еще один брат матери (23) был доктором политологии. В автобиографии пациент пишет, «что его материнскую сторону представляли светлые, яркие, жизнестойкие, жизнеутверждающие, жизнерадостные, веселые и бесстрашные личности, сторону же отца, напротив, личности темные, тусклые, нежизнеспособные, отрицательно относящиеся к жизни, с меланхолией, страхами и самоубийствами».

Одиннадцать лет назад, проучившись девять семестров (философия, психология, литературоведение), он был вынужден из-за угроз разоблачения его профессорами, не закончив обучение, покинуть университет. В этом университете он был вечным пессимистом, чудаком и одиночкой, живущим уединенно, обособленно от других. Прячась в своей комнате либо в библиотечном зале, где никому он не бросался в глаза, сидел тихо, совершенно бессмысленно, в подавленном состоянии.

Из университета он сбежал домой, к своей матери, и три года жил у нее, как в башне из слоновой кости, ничего не делая. Часто фантазировал, представляя, как он насилует девушку. После этого «мертвого периода», в 34 года, он, как и его отец, пытается стать учителем в народной школе, но и в этой попытке он потерпел неудачу. Вновь начались обильные потовыделения, нерешительность, робость и скованность в обществе, которые отравляли ему жизнь и приводили к срыву. Из-за всего этого он был вынужден покинуть также и Педагогическую академию.

После той жизни «в башне из слоновой кости», с книгами, читальными залами и семинарами, происходит резкий поворот к полярно противоположному занятию: его потянуло к тяжелой физической работе на природе, к выполнению тяжелой мышечной работы. И поэтому следующие шесть лет он проработал каменотесом на строительстве дорог. Сначала такая жизнь его устраивала и он даже был счастлив. Но проходит шесть лет, и постепенно такая жизнь становится для него невыносимой. Он снова впадает в депрессию и уходит с этой работы. Целый год он опять живет у матери, усиленно занимаясь самообразованием, особенно глубинной психологией, находясь при этом в полной изоляции и в состоянии депрессии. Его мучит чувство, что он промотал свою жизнь, что он неудачник, что он упустил свой шанс. Все это время у него не прекращаются бессонница, состояние паники, страхи непонятно чего, поскольку для любви, брака, получения профессии, стать кем-то он уже слишком стар, ведь скоро ему будет уже 42 года.

С семнадцати лет он лелеял мечту стать актером, однако не решался реализовать эту мечту из-за возникающих в его воображении многочисленных страхов. Также ему хотелось бы быть и психологом или психотерапевтом. Он ставил передо мной и вопрос о том, не вернуться ли ему в дорожное строительство, чтобы вести жизнь подсобного рабочего, или же отложить это на потом. В настоящее время он находится в «безвоздушном пространстве, в вакууме энтелехии[28], в собственном живом трупе», выбраться из которого своими силами он уже не в состоянии.

Результаты его тестовых испытаний оптимизма нам не прибавили: сильнейший эдипов комплекс с привязанностью к матери и с патологически завышенным притязанием на принятие себя вкупе с эпилептиформной, пароксизмальной и параноидной экзистенциями. В тесте доминируют эдипов комплекс и комплекс Каина с тотальной изолированностью от мира. На переднем плане бросается в глаза десятикратно появляющийся параноидный Каин, предпочитающий, чтобы его не видели. На заднем плане ждут своего часа вновь появиться на сцене переднего плана депрессия и аутизм с паническим страхом.

Исходя из результатов этого тестирования, я посоветовал ему работать в качестве не дорожного рабочего, а горнорабочего, под землей, так как он несет в себе сильнейшую потребность скрывать себя от мира и от людей.

И тут происходит нечто неожиданное. Мужчина приходит в состояние крайнего возбуждения и как заведенный повторяет лишь одну фразу: «Это фантастика! Это фантастика!». Позже он рассказал, что все его прапрадеды по отцовской линии, начиная с семнадцатого столетия, работали горняками в Харцгебиргском руднике. Лишь его дедушка, став преподавателем, перебрался из Харца в город, сохранив, однако, привычку ходить по воскресеньям в горы и выстукивать особым горняцким молотком горные породы. Так их древняя родовая профессия превратилась у него в воскресное хобби.

История этой семьи может служить парадигмой того, как каинитические притязания, социализируясь в работе под землей в горнодобывающей промышленности (а в некоторых семьях даже на протяжении трех столетий), могут становиться неопасными. Можно предположить, что и отец пациента (18), и его двоюродный брат (12), а также и его двоюродный дед (5), скорее всего, не покончили бы с собой, если бы они выбрали – как и их прадеды – своей профессией работу под землей, в шахте, а не стали бы учителями в школе или не занялись бы какой-либо иной работой на поверхности. Судьба пациента убеждает нас в том, что выбор профессии становится деструктивно неадекватным в том случае, если человек сходит из-за него с фамильной колеи каинитической социализации.

Иные связанные с землей профессии для каинитов – рассыльный, извозчик, сельскохозяйственный рабочий, арендатор и т. д.

Вода: И профессии, связанные с водой (матрос, морской пехотинец, стюард или стюардесса, кельнер, повар, корабельный врач, лоцманская служба и т. д.), могут играть важную роль в судьбе лиц с каинитической ментальностью, в особенности для страдающих пароксизмальной страстью к бродяжничеству (побегам), в качестве возможности их социализации.

Пример 30. Выбор профессии и смерти у 23-летнего матроса, происходившего из семьи эпилептиков. История этого матроса (14) коротка: в возрасте около 18 лет он был взят в матросы. В 23-летнем возрасте из-за неприятностей в любви он прыгнул в воду с намерением покончить с собой и утонул.

О его генеалогическом древе (с. 177) сообщается следующее.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.