5.5. Дети пропавших без вести солдат (Сараево)
5.5. Дети пропавших без вести солдат (Сараево)
После войн на Балканах 1990-х годов около 40 000 человек считались исчезнувшими или пропавшими без вести (Schmidt-H?uer, 2002).
Психолог Сибела Звиздич задокументировала воздействие на детей потери отца, убитого или пропавшего без вести. Участвовавшие в исследовании 816 детей 10–15 лет из 14 школ Сараева были разделены на четыре группы. Во время войны им было от 6 до 12 лет. Матери их были живы.
Первая группа включала 201 ребенка, чьи отцы пропали без вести во время войны. Никаких сведений об их местонахождении семьи не имели. Большинство из них пережили войну в лагерях для беженцев в Боснии. Вторая группа состояла из 204 детей, временно разлученных во время войны со своими отцами. Вместе с матерями дети бежали из страны, в то время как отцы оставались Боснии. Отцы 208 детей, составлявших третью группу и находившихся вместе с матерями в течение всей войны в Боснии, были убиты во время войны. Семьи довольно быстро были оповещены о смерти отцов. Последняя группа из 203 детей была выбрана в качестве контрольной – потери не коснулись этих детей, во время войны они с обоими родителями продолжали жить в Боснии.
Звиздич обследовала детей при помощи разработанных ей самой «Опросника по связанным с войной травматическим событиям» (34 закрытых и один открытый вопрос), «Опросника по послевоенным травматическим переживаниям» (10 закрытых вопросов), а также шкалы депрессии для детей (Birleson depression scale for children). Исследователь пришла к выводу, что дети, чьи отцы были убиты, были травмированы меньше, чем дети, чьи отцы пропали без вести:
«Средняя величина послевоенного стрессового/травматического переживания у тех участников, отцы которых пропали без вести, намного выше, чем та же величина у тех, чьи отцы были убиты во время войны»
(Zvizdic, Butollo, 2000, с. 208).
Аналогично, и депрессивные реакции у детей, чьи отцы пропали без вести, были сильнее, чем у детей, чьи отцы были убиты. И в обеих этих группах показатели по шкале депрессии были значительно выше, чем у детей из других групп (временная разлука, контрольная группа).
Итоги исследования показывают удивительно четкий результат:
«Мы выявили, что группа младших подростков, отцы которых исчезли (и все еще считаются пропавшими), оказалась наиболее подверженной травмам, связанным с войной»
(там же, с. 210).
Звиздич и Бутолло допускают и то, что эти дети вообще испытали большой стресс во время войны (угрозы собственной жизни, наблюдение насилия и пыток, потеря дома и других социальных структур). Однако авторы исследования пишут:
«Понятно, что младшие подростки, отцы которых считаются пропавшими без вести, были вынуждены пережить специфические послевоенные стрессовые травмы – в дополнение к травматическим исчезновениям их отцов»
(Zvizdic, Butollo, 2000, с. 211).
Эти выводы подтверждаются и другими исследованиями, посвященными детям пропавших без вести (напр., Беккер, 1992). Исследование, о котором мы говорим, выделяется из ряда похожих тем, что показывает, что дети пропавших без вести отцов более подвержены посттравматическому стрессовому расстройству и депрессии, чем дети, чьи отцы были убиты.
«Наряду с множественной травматизацией младших подростков во время войны в Боснии и Герцеговине, травматическая потеря, особенно исчезновение отца, оказывает дополнительный эффект на посттравматическую адаптацию, если говорить об уровне депрессивных реакций».
(Zvizdic, Butollo, 2000, с. 212).
Данный текст является ознакомительным фрагментом.