Глава II «Insufferable child» – «Несносный ребенок»
Глава II
«Insufferable child» – «Несносный ребенок»
– Гена! Ты что, плохо слышишь?
– Нет. Слышу я хорошо.
– Так почему же ты не делаешь то, что Я тебе сказала?!
– Не хочу.
Из разговора матери несносного ребенка с ним, несносным.
«А Вас я попрошу остаться», – обращаясь к Екатерине Александровне, казенным голосом произнес директор школы № NN Борис Лукич по окончании заседания педсовета.
«Тут такое дело», – поправляя вечно сползающие со вспотевшей переносицы очки, начал разговор Б.Л.
– Звонили из МИНИСТЕРСТВА и сказали, что нужно принять именно в Ваш класс сына одного очень высокопоставленного ответственного работника (был когда-то в ходу такой слово-оборот). Я, конечно же, сказал, что Ваш класс и так переполнен, но на том конце провода меня даже не захотели слушать.
В общем, с понедельника этот ученик прибудет со всеми документами в нашу школу. В Ваш класс. Готовьтесь. Судя по всему, это будет очередной «the insufferable child».
– Вы же знаете, Борис Лукич, что «insufferable», как, собственно, и «terrible» бывают только «parents».
– Да, да, конечно. Я знаю эту Вашу точку зрения. Но тут совершенно другой случай: прекрасные – образованные, цивилизованные, воспитанные – родители, и – тут такое горе! – совершенно неуправляемый ребенок!
– Значит, случай не другой, а вполне даже тривиальный.
– О! Так Вы поможете?
– Ребенку – обязательно.
– А родителям? Для нас же главное – помочь родителям! Ведь именно на это нас нацеливает ЗВОНОК из МИНИСТЕРСТВА!
– А родителям – как получится. У них. Будут стараться измениться в нужную сторону – все у них получится.
– Так изменяться в нужную сторону должен ребенок! Впрочем, Вы, как всегда, оперируете парадоксами. Что ж, не буду Вам мешать. В конце концов, нам нужен результат. Исключительно положительный. Надеюсь, Вы знаете, что и как для этого нужно делать и сделать.
– Будьте покойны.
На том и разошлись.
До завтра.
Назавтра встретились.
За четверть часа до начала занятий.
В том же составе плюс «the insufferable child», плюс его высокообразованная, хорошо воспитанная и тщательно ухоженная мать.
Из Мира Небожителей.
Как они сами себя про себя называют.
А вслух они себя называют элитой.
Из того Мира, в котором у всех все есть.
А если чего-то и нет, то это будет куплено.
Тотчас же.
По принципу: «Не откладывай на завтра покупку того, что хочется купить сегодня».
Где жизнь великосветской дамы протекает между шопингом и шейпингом, коктейлями (не Молотова) и светскими раутами (или же тем, как тогда все это называлось).
Не будем передавать здесь перипетии общения представителей разных Миров.
Отметим только, что из всего того, что чрезвычайно пылко и страстно было произнесено матерью «несносного ребенка» с целью характеристики его несносности, удалось вычленить то, что он:
– во-первых, дерзит, грубит и хамит взрослым – прежде всего – своим родителям;
– во-вторых, демонстративно игнорирует все их наставления;
– в-третьих, после нескольких лет занятий в музыкальной школе наотрез отказывается далее ее посещать;
– в-четвертых, он запирается на ключ в своей комнате и заявляет о том, что если кто-то силой попытается лишить его такого права, то он сбежит из дома;
– в-пятых,…
Впрочем, уже перечисленного оказалось вполне достаточно, чтобы родители Гены К. (условно назовем его так) вынесли ему свой вердикт: совершенно отбившийся от рук несносный мальчишка, которого требуется крайне незамедлительно поставить на место.
Сделать это – по их же мнению – просто обязана Екатерина Александровна, ведь на то она и заслуженный учитель страны.
То есть, перед ней предстал классический клинический, патологический случай.
Во всей его сомнительной красе.
Со всеми его атрибутами.
Иными словами – неотъемлемыми признаками.
Однако, и «клиника» и «патология» здесь исходят отнюдь не от ребенка.
А как раз – совсем наоборот.
И лечить тут надо бы, естественно, вовсе не ребенка.
А как раз – совсем наоборот.
Но как им, тем, которые поставили себя «по ту сторону» своего ребенка, это объяснить?
Ведь не поверят же!
Как достучаться до их сознания?
Как достичь осознания ими того, что это они своими руками, ногами и всем иже с ними сами создали два параллельных мира: свой собственный и ими же противопоставленный ему мир своего ребенка?
Ведь теперь в результате именно их действий эти два мира не только не соприкасаются, но и стремительно отдаляются друг от друга, как разбегающиеся галактики.
Как им это объяснить, и как им это доказать?
Попробуем.
Было время, когда их совсем еще маленькому ребенку ну очень-очень хотелось, чтобы мама почитала на ночь сказку, а маме именно в тот час, как, впрочем, и в любое другое время, было недосуг.
То есть, не до того ей было: у нее были совсем другие, значительно более важные, срочные и неотложные – как ей всегда казалось – дела.
То с маникюршей-педикюршей, то с парикмахершей-головомойкой, то с закройщицей-портнихой.
Да и светские тусовки пропускать ну никак нельзя, иначе, что подумают люди?
Так что, извини, сынок, сказку тебе почитает гувернантка.
А ребенок не хочет, чтобы гувернантка: она читает, а сама на часы поглядывает, ведь у нее в контракте четко прописано ее рабочее время – до 21:00.
И ровно в прописанный час гувернантка удалялась восвояси с чувством честно отработанного времени и не менее честно заработанных денег.
А маленький мальчик с взрослым именем Геннадий в одиночестве плакал навзрыд в подушку.
От того, что он-то ведь человек, хотя и маленький, но относятся взрослые к нему исключительно как к вещи.
Которую – когда надо – можно достать из пыльного чулана, хорошенько встряхнуть и по надобности использовать: «А сейчас, дорогие гости, наш сын сыграет для Вас что-нибудь на рояле!».
Особенно хорошо идет под водочку «Лунная соната» Людвига Ван Бетховена и вальсы Шопена.
Оно навевает.
Нечто такое-этакое.
Что способствует и пищеварению, и его облагораживанию.
А когда надобность в способствующей акту активизации работы пищеварительного тракта и притом – облагораживающей сей процесс «вещи» исчерпывается, засунуть ее обратно в пыльный чулан.
Сыграл?
Сыграл.
Молодец!
«А теперь – поди-ка, поиграй к себе в комнату».
И «вещь» отправляется на свою «полку».
А еще на этой «вещи» можно заработать.
Либо – деньги, как это делает гувернантка, либо – имиджевые рейтинговые баллы, как поступает его учительница по классу фортепьяно, либо – удовлетворение собственного тщеславия, как это выходит у родителей Геннадия.
Вот они-то испытывают пароксизм самодовольства, когда их сын на академическом концерте в музыкальной школе лучше всех (конечно же, а как же иначе!») исполняет на рояле что-то из Глюка: «А Ирочка-то С. (дочка директора самого крупного в стране мясокомбината) мало того, что толстушка до неприличия, так еще и пять раз сбилась, пока сыграла этюд Гедике!».
Чем не повод для вящей радости родителей Геннадия?!
И невдомек им, что на усладу их тщеславия Геннадий – по требованию учительницы по фортепьяно, маниакально стремящейся к славе первоклассного музыкального педагога, – полгода своей жизни фактически угробил на повторение до одури одних и тех же пассажей из одних и тех же композиторских опусов.
Да, действительно, Антонио Паганини доводил своего сына Николо до исступления, до каталепсии, истошными воплями, пинками и подзатыльниками заставляя того «денно и нощно» музицировать, музицировать и еще раз музицировать.
Однако, во-первых, далеко не все, кого именно так учили музыке, стали великими музыкантами, и, во-вторых, далеко не факт, что Никколо Паганини не стал бы великим музыкантом без применения к нему истошных воплей, пинков и подзатыльников.
То, что нет у Гены К. никакого ван-клибернского таланта, он давно уже сам понял, но убедить своих родителей в этом было затеей, заведомо обреченной на провал («Ты что, с ума сошел?! Сколько денег мы угрохали в тот концертный инструмент, на котором ты играешь дома, ты знаешь?! А сколько денег уже заплачено за учебу в музыкальной школе?!! А сколько подарков отнесено ее преподавателям, завучу и директору ты посчитал?!!! Или тебе назвать эти цифры?!!!!»).
Не хотел Геннадий никаких цифр.
А хотел он, нет – страстно желал, нет, он просто мечтал о том, чтобы его папа взял его на рыбалку.
С ночевкой.
Под открытым небом.
На такую, про которую взахлеб рассказывали двое его одноклассников – братья-близнецы – Саша и Паша.
На такую, когда днем на лугу возле озера – никогошеньки вокруг, кроме сосредоточенно гудящих шмелей и весело стрекочущих кузнечиков, и можно бегать наперегонки по свежеумытой росой траве босиком.
А вечером есть обжигающе горячую ушицу, вкуснее которой нет ничего на свете.
А потом неспешно пить непередаваемого аромата чай, заваренный на молодых стеблях дикорастущей ожины (она же – ежевика).
И – слушать рыбацкие байки.
Про пойманных или якобы пойманных рассказчиком двухметровых сомов и пятикилограммовых пузатых карпов.
И – смотреть на взлетающие ввысь искры от костра.
И – на светлячков, грациозно кружащих свои хороводы.
А еще – на звезды.
Со всех сторон глядящие на тебя.
Прямо из Вечности и Бесконечности.
А когда они падают с неба – загадывать желания.
Под самозабвенное курлыканье лягушек.
А спозаранок – когда и утра-то еще толком нет – угадывать, а какая это птица сейчас поет?
Первой.
Соловей или жаворонок?
А потом увидеть и вовсе невероятное: Чудо рождения Восходящего Солнца!
Не сердитесь на людей, сказавших и написавших, что в этом Мире есть микрокосм – это человек и макрокосм – это Вселенная.
Просто этим людям, по-видимому, не посчастливилось ни разу в жизни побывать на рыбалке с ночевкой под открытым небом.
А если бы посчастливилось, то им бы открылось, что крохотное по своим геометрическим параметрам – в сравнении со Вселенной-то! – существо, именуемое человеком, способно вместить в себе всю Ее целиком.
Более того, оно, это существо, вмещает в себя еще одну Вселенную, которой за пределами этого крохотного существа просто не существует: Вселенную человеческого отношения.
Ко всем людям, которые живут, жили, и будут жить в этом Мире, увы, далеком от совершенства, но, к счастью, далеко не так безнадежном, как это иногда нам кажется.
Ко всем живым существам, которые обитают, обитали, и будут обитать в этом Мире.
Ко всему тому, что в Нем есть, было и будет.
И не только на Земле.
И Вы продолжаете настаивать на том, что человек – это микрокосм?
Что-то наподобие микроба?
Или – бактерии?
Или – фага?
В таком случае сходите на рыбалку с ночевкой под открытым небом.
Чем раньше, тем лучше.
Пока еще не стало совсем поздно.
И – поделитесь своими впечатлениями.
С тем, с кем Вы считаете уместным.
Ведь место уму и подлинно человеческим чувствам – Везде.
А время ума и подлинно человеческих чувств – Всегда.
Екатерина Александровна так и сделала – по уму.
И – по совести.
В тот день, когда Гену К. привели в ее класс, – а было это в самом начале сентября, – она провела классное сочинение.
На тему: «Какие мои мечты не успели сбыться за прошедшее лето?».
И – вс?!
И человек, искренне, честно и откровенно написавший такое сочинение, предстает перед своим читателем, как на ладони: со всеми своими жизненными приоритетами и ценностными ориентирами.
И не надо быть ни дипломированным психотерапевтом, ни лицензированным психоаналитиком, чтобы узнать и понять, какие проблемы мучают человека, написавшего такое классное сочинение, к чему он стремится в жизни, и что ему мешает в осуществлении его устремлений.
А, узнав и поняв, – помочь.
Ему.
Или – ей.
Разобраться.
С его или ее проблемами.
Иначе зачем тогда взрослые невзрослым?
У ответственного же работника, являющегося – по совместительству – отцом Гены К., было несколько иное представление обо всех этих «вещах»: обеспечить солидное материальное благосостояние семьи – в общем, и каждому из ее членов в частности – вот главная его задача.
Как ему кажется.
Что сверх того, то, как говорится, «от лукавого».
Поэтому и ездил он на рыбалку только с нужными людьми.
К числу которых, естественно, его сын не относился.
И – не только на рыбалку.
А еще – и на охоту, как правило, на два дня.
И – в сауну, обычно – до утра.
Исключительно убедительно объясняя своей жене, что именно там решаются самые животрепещущие деловые вопросы.
То есть, там, где «без галстуков».
Как минимум.
А там, где «при галстуках», там принятые решения только оформляются официально.
Якобы так.
Насколько этому можно верить – кто его знает?
В любом случае жены высокопоставленных рыбаков-охотников-парильщиков, как правило, получают солидную материальную компенсацию.
За понесенный ими «моральный ущерб».
А дети?
А дети остаются, как правило, «при своих».
При тех обещаниях, которые им когда-то были дадены.
Дадены да недодадены.
Ведь родитель, обещая что-либо своему ребенку, не обещает, что он выполнит свое обещание, не так ли?
Так какие, спрашивается, к нему могут быть претензии?
Оказывается, могут-таки быть.
И обязательно будут.
У кого?
У его сына.
Того самого, которому он постоянно внушал, что врать и обманывать – это нехорошо.
А сам постоянно ему врал и его обманывал.
Если только вообще с ним общался.
И если от своей жены высокопоставленному мужу еще как-то удается откупиться деньгами, особенно, при условии не особо вмешиваться в ее личную жизнь, достигая тем самым некоего молчаливого взаимного согласия – паритета на некие шалости, то с сыном такие проделки не проходят.
Никакими покупками никаких игрушек – будь то электронные или не-электронные – не компенсируется дефицит настоящей мужской дружбы отца с сыном.
Даже котенок или кутенок, взятый в семью, хочет, чтобы с ним играли.
Пусть даже в самые простые и незамысловатые игры.
А тут – человек, пусть и маленький, но вполне настоящий!
Да, конечно, как только он обретает способность самостоятельно передвигаться в окружающем его пространстве, он может какое-то время уединенно проводить в мире своих собственных фантазий, строя себе пещеры в платяном шкафу или комоде.
Вытаскивая оттуда и разбрасывая по полу все лишнее – сложенное в аккуратные стопки постельное и нижнее белье, альбомы с семейными фотографиями и папки с документами.
Вам это не нравится?
Вас это раздражает?
Вас это возмущает?
Сердитесь на себя: это не Ваш ребенок, а Вы сами не сочли нужным, или – забыли, или – не успели, что никоим образом не снимает с Вас ответственности – закрыть створки шкафа или ящики комода на ключ.
Вы пребываете в совершенном отчаянии оттого, что Ваш ребенок разрисовал разноцветными фломастерами только что поклеенные дорогостоящие обои?
Ну и кто Вам в этом виноват?
Обои?
Фломастеры?
Ребенок?
Дудки-с!
По совершенно логичной логике ребенка, если есть чемрисовать, то на ч?м всегда найдется, в ч?м Вы можете легко сами убедиться, оставив своего ребенка нежного возраста один на один с пачкой фломастеров.
Мальчики при этом отдают предпочтение созданию настенных панно.
В стиле Давида Сикейроса и Хосе Клементе Ороско.
О чем ни первые, ни вторые даже не догадываются.
Девочки…
Девочки ближе к жизни.
Реальной.
Они пишут автопортреты.
То есть, портреты самих себя.
На самих себе.
При этом губы красятся красным фломастером, глаза обводятся синим или зеленым: все, как у мамы.
Если же у Вас – покамест – нет ребенка – не беда: во-первых, значит радость его появления в Вашей жизни еще впереди; и, во-вторых, постарайтесь вспомнить себя в самом нежном своем возрасте.
Либо самостоятельно, либо по рассказам о Вашем самом раннем детстве Ваших папы и мамы, а еще лучше – дедушек и бабушек, поскольку их память всегда наполнена такими эпизодами, что называется, под завязку, и находится в постоянной готовности их выдать, что называется, «на гор?».
Однако, как только папа или мама, дедушка или бабушка предлагают – пусть даже самому расшалившемуся ребенку – поиграть, например, в прятки, то с ним тотчас же происходит удивительная метаморфоза.
По первому же зову взрослого, мобилизовавшего совсем еще не-взрослого на игру, мобилизованный сразу же будет готов быстро-быстро собрать все разбросанное им и сложить все в кучу – у него это будет называться: на место, – только бы с ним поиграли.
И будет с замиранием сердца ждать, когда его не-найдут, а если не-находят слишком долго и спрашивают: «Сынок (чаще – внучок), где ты?», – то он, не в силах сдержать своих чувств, воскликнет: «Папа (чаще – деда), я тута!».
И что, спрашивается, может быть светлее и радостнее для ребенка, чем такая незамысловатая игра?
Да ничего!
Разве что – другая игра, столь же незатейливая и столь же светлая и радостная.
Только вот знает ли об этом его отец – высокопоставленный и вечно уставший от своих суперважных дел?
Готов ли он нести своему ребенку эту светлую радость и приобщиться к ней?
Это – вряд ли.
А мама ребенка?
Вечно отягощенная, и чем дальше, тем больше – в силу естественных причин – заботой о каждодневной своей успешной самопрезентации, она – как? Готова?
Еще более чем сомнительно.
А если при этом дедушек-бабушек, как говорится, «иных уж нет, а те – далече», тогда – как?
А тогда – никак.
Никак не будет никакая фрекен Бок играть с малышом в прятки или, тем более – чур ее, чур! – в снежки, или – кататься с ним с горки на лыжах.
А близнецы – сверстники и одноклассники Гены К. – Саша и Паша – в хорошую зиму и в снежки со своим папой играют, и на лыжах с ним катаются.
Как-то раз они пригласили Гену на свой десятилетний юбилей – один на двоих.
И между «горячим» и «сладким» всей собравшейся за столом гурьбой высыпали во двор, а там снегу насыпало – по колено!
Мягкого и влажного!
Как раз такого, что снежную бабу лепить – то, что надо!
И построили они Снежную Крепость.
И «разбились» на две команды: одна с предварительно налепленными снежками в руках штурмует Крепость, другая, соответственно, стрельбой такими же снежками доблестно ее защищает.
А пот?м – наоборот.
А еще пот?м – с набитыми «сладким» ртами взахлеб и наперебой рассказывали друг дружке о своих подвигах при защите-взятии Крепости, и если кто-то в ней проигрывал, то тут же находил тому исчерпывающее объяснение: «Да, конечно, за вас же нападал (оборонялся) Саши-Паши папа!
И все сразу же становилось на свои места: «Если папа, то – конечно!».
Ведь каждый ребенок видит своего папу исключительно самым сильным («А вот я позову МОЕГО ПАПУ, и он как даст твоему папе!»), самым смелым, самым ловким и самым умелым («Вот какой лук со стрелами сделал МНЕ МОЙ ПАПА!»).
А еще – самым умным («МОЙ ПАПА все знает!»).
А мама?
А мама – всегда самая-самая красивая!
И – самая-самая добрая!
Гена, вприпрыжку скача «на своих двух» с юбилея Саши и Паши, переполнялся сладким предчувствием того, как он будет рассказывать своей маме о том, как они замечательно поиграли во «Взятие снежного городка» (см. одноименную картину Василия Ивановича Сурикова, о существовании которых в то время Гена даже не подозревал).
Однако…
– «Ты где шлялся?!», – с исказившимся от гнева лицом, прямо с порога ошарашила Гену вопросом его самая красивая и самая добрая мама. Ты же сказал, что идешь на день рождения!!
– Так я на нем и был!!
– А почему куртка такая грязная??!! Я же только что ее купила! Она же совсем новая!! Была!!!
– Она не грязная, а влажная. Она просто не успела высохнуть!
– Ты что, в ней купался??!!
– Нет, мы играли!
– Во что вы играли?! В кораблекрушение?!!
– Нет, мы играли в штурм Снежной Крепости! И с нами играл папа Саши и Паши!!
– Больше ты к ним не пойдешь. Еще не хватало ангину подхватить. Или – воспаление легких. Крупозное.
– Но ведь они пригласили меня пойти с ними в следующее воскресенье кататься на лыжах с горки!
– Тем более. Развесь аккуратно на полотенцесушитель и на батареи все свое мокрое, помой руки и садись разучивать гаммы. Берта Иосифовна жаловалась на тебя, что ты недостаточно внимания уделяешь гаммам. Особенно – хроматическим. И – расходящимся.
– Не хочу. И – не буду. НИКОГДА!
Занавес.
Мужайся, Геннадий.
Теперь у тебя впереди долгие и мучительные походы – в сопровождении! – по кабинетам, где дипломированные психотерапевты и лицензированные психоаналитики разными, но одинаково вкрадчивыми голосами будут разговаривать с тобой, как с дебилом, а твоим родителям будут писать на бумажке авторучкой системы Parker cуммы аванса в свободно конвертируемой валюте.
Родители, конечно же, будут сначала рады, ведь, как известно, если проблему можно решить за деньги, то это не проблема, а всего лишь расходы.
Зато потом, с течением времени, когда расходы будут расти, а «воз», как говорится, будет «и ныне там», начнутся скандалы: родителей Гены с психоаналитиками.
Теперь уже называемыми родителями Гены совсем другими словами, самое приличное из которых: «Шарлатаны!».
И продолжалась бы такая ситуация невесть сколько, если бы не нашлась добрая душа, и не подсказала бы родителям Геннадия, что обратиться следует, естественно, через определенные каналы, именно к Екатерине Александровне – как сейчас сказали бы – «кризис-менеджеру по особо запущенным случаям».
Сказано – сделано.
Как оказалось – не зря.
Екатериной Александровной была представлена перед родителями Гены по сути дихотомичная альтернатива: либо они будут продолжать воспитывать своего сына – в присущем им духе, – и тогда он возненавидит их окончательно.
Вытравив из себя последние остатки сыновней любви.
И – пустится «во все тяжкие», используя родителей исключительно как ходячую кредитную карточку и палочку-выручалочку.
При его вляпывании в различные инциденты.
Либо же они все же прислушаются к голосу души своего сына и, наконец-то, услышат его.
Ко взаимной вящей радости.
Вняли.
Учли.
И сегодня они счастливо нянчатся со своими обожаемыми внуками и внучками: Геннадиевичами и Геннадиевнами, играя с ними в прятки и другие азартные игры, а перед сном читая и рассказывая им добрые сказки.
В снежную зиму дети Геннадия катаются с ним с горок: те, кто постарше – на лыжах, кто помладше – на санках.
И их мама совсем не их ругает, когда домой они приходят все мокрющие – лишь бы батарей в доме хватило для просушки промокшего.
В погожие летние дни они всей гурьбой выезжают на рыбалку с ночевкой под открытым небом: бегать по свежеумытой росой луговой траве; вкуш?ть горячущую ушицу и чай, заваренный на молодых побегах дикорастущей ожины (она же – ежевика); смотреть на звездное небо, а потом – становиться свидетелями Чуда рождения Восходящего Солнца.
Мир этому Миру и всем, входящим в Него!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.