1. Вопрос о смысле – симптом болезни? Запрос на психоанализ

1. Вопрос о смысле – симптом болезни?

Запрос на психоанализ

Когда человек задумывается о смысле и ценности жизни, он болен, так как ни того, ни другого объективно не существует; это лишь указание на неудовлетворенное либидо, и, должно быть, при этом происходит что-то другое, своего рода «брожение», ведущее к скорби и депрессии.

Freud, 1962, S. 536

Позиция Фрейда по отношению к смыслу и ценностям определена его представлением о человеке как о существе, которым управляют влечения. Человеку оставлено слишком мало символического пространства, чтобы свободно принимать решения об экзистенциальном измерении, о ценностях духа и души и о смысле. Как в классическом психоанализе, так и в современной теории нарциссизма ценности не играют большой роли, это всего лишь функция влечений. Поэтому все, что идет в русле влечений, имеет позитивный знак, а все непонятное и пугающее – негативный. У Фрейда смысл сводится к его практическому аспекту. Основные ценности психоанализа ориентированы на достижение здоровья, которое гарантирует человеку способность получать удовольствие, любить и работать.

В классическом психоанализе считается, что неврозы возникают в результате непримиримого внутреннего конфликта между влечениями (Оно) и требованиями и приоритетами Сверх-Я. При этом перед Я стоит задача разрешить конфликт, удалив из сферы сознания неприемлемые влечения/желания при помощи так называемых защитных механизмов, важнейший из которых вытеснение. Кроме того, согласно теории влечений, существует базовый конфликт между «эросом, или влечением к жизни» (сексуальность, инстинкты самосохранения – такие как оральность, стремление к контактам и т. д.), и «танатосом, или влечением к смерти» (агрессивная деструктивность, которая направлена вовне и на доминирование и после отграничения ведет к защищенности индивида). Но здесь возникает противоречие между психоаналитической теорией и ее целенаправленностью, поскольку детерминизм влечений противостоит терапевтической цели, то есть автономии и эмансипации. Описание человеческой судьбы как рабства под гнетом влечений противоречит высокому психоаналитическому идеалу освобождения через преодоление вытеснения, а также лозунгу Фрейда: «Где было Оно, там станет Я». Этот парадокс перекликается с амбивалентной установкой Фрейда по отношению к бессознательным влечениям/желаниям и с поставленным им вопросом: «Бороться ли с ними, как с врагом, или высвободить их?» Адамчек видит в этом принципиальном и неразрешимом противоречии основу «фундаментального пессимизма психоанализа» (Adamszek, 1987,

S. 52). В письме Фрейда его другу Флиссу также не чувствуется какого-либо терапевтического энтузиазма: «Я стал терапевтом поневоле» (Masson, 1991, S. 142). В дневнике Ференци мы читаем запись от 1 мая 1932 г. о том, что Фрейд сказал ему: «Пациенты – это сброд. Пациенты хороши лишь тем, что дают нам средства жить, и являются учебным материалом. Помочь же им мы не можем» (Ferenczi, 1988, S. 142).

Кажется, что во фрейдовском самосознании импульсов помогать и исцелять было меньше, чем стремления к истине и к инсайтам о смысле происходящего в анализе. Фрейд, вероятно, был убежден, что «в планах творения не предусмотрено быть счастливым» (Shaked, 1993, S. 15). Возможно, подобные высказывания и вызвали к жизни популярный образ психоаналитика – циника, пренебрегающего ценностями и разрушающего их. Хартманн, однако, не согласен с обвинениями в цинизме и считает, что смысл жизни связан с установками человека по отношению к окружающей действительности. Если это так, то целью психоанализа оказывается процесс изменения у пациента этих установок и выработки у него ясного понимания организации собственной личности. В итоге это приводит к обнаружению смысла, а вовсе даже не к нигилизму (Hartmann, 1992, S. 72).

В классическом психоанализе принято считать, что задачей Я и целью человеческого организма является разрешение конфликтов между противоположными стремлениями и создание динамического баланса между влечениями Оно и Сверх-Я (давлением индивидуальных и культурных норм) по типу «гомеостатического равновесия». Эта «физическая модель влечений» хорошо вписывалась в механистическую картину мира, которая в то время доминировала в позитивистски ориентированных естественных науках, но в современной физике давно уже считается устаревшей. Согласно этой модели, целью жизни является достижение состояния наименьшего напряжения, «неорганический покой», то есть смерть. «Цель любой жизни – смерть» (Freud, 1982, S. 40), поэтому жизнь становится «бессмысленным окольным путем к смерти через удовольствие и уменьшение напряжения влечений» (Grom, Schmidt, 1975, S. 80). Смысл жизни сводится к принципу удовольствия, и, согласно теории влечений, отсутствует какая-либо «личная мотивация к поиску смысла». Поиск смысла в этом случае оказывается лишь неуравновешенным, негативным балансом влечений; он является либо «эрзацем и иллюзорным утешением», либо сублимацией, то есть перенаправлением избытка либидо на несексуальную цель.

Вместо позитивной мотивации созидать смысл имеется дефицитарная мотивация хоть как-то уменьшить нехватку смысла, прибегая к аскетизму в потребностях. Поэтому Гром и Шмидт не видят в психоанализе основы для стремления к смыслу, ведь метапсихология Фрейда не знает «категорий свободы, духовности и личности».

Шарлотта Бюлер также не нашла у классических фрейдистов научного интереса к ценностным проблемам, кроме обсуждения ими ценности интеллектуального инсайта, в результате которого они, однако, приходят к выводу, что инсайт не может быть единственной терапевтической целью и что он к тому же запускает такие мощные защиты, как пассивность пациента и интеллектуализация (B?hler, 1975).

Так как Фрейд считал психоанализ не мировоззрением, а «беспристрастным инструментом», он требовал, чтобы отношение психоанализа к ценностным проблемам было таким же, как в других науках. Моральным размышлениям нет места в рамках метода, ведущего речь о поиске истины и о самопознании.

Хайнц Хартманн был, пожалуй, единственным, кто систематически исследовал тему «Фрейд и ценности» (Hartmann, 1992). Хотя психоанализ существенным образом повлиял на изменение наших ценностных координат и актуальная версия этой теории уделяет определенное внимание моральным оценкам индивида и общества, сам Фрейд мало занимался этикой. Он охотно ссылался на максиму Фридриха Теодора Фишера: «Мораль всегда и так понятна». Поэтому Штроцка в своей книге «Психоанализ и этика» жаловался на «дефицит этики» в психотерапии (Strotzka, 1986).

Позже отношение психоанализа к ценностям было сведено, главным образом, к теме истории как травмы. На психоаналитическом конгрессе в Гамбурге в 1988 г. была подвергнута критическому анализу позиция психоанализа при национал-социализме. «Немецкая наука исцеления души» времен националсоциализма отчетливо показала ценностные представления тех времен: «Цель психотерапии определяют ценностное чувство, воля, кровь, жизнь… Народ требует того, чтобы психотерапевтические ценности были подчинены общим ценностям» (Schultz-Hencke, 1934, S. 85).

Сегодня дискуссия о ценностях в психоанализе сосредоточена в сфере терапии гендерных проблем, на том, как психоаналитическая теория оценивает женственность, и на необходимости создания аналитических этических комиссий.

Мы хотели бы здесь рассмотреть отнюдь не бесспорное отношение Фрейда к ценностям, к проблеме смысла и его установку по отношению к религии.

Религия является для Фрейда патологическим феноменом, «коллективным неврозом навязчивости», то есть она, как и общее культурное развитие, оказывается проявлением вытеснения. В отличие от подавления сексуальных и агрессивных порывов при неврозах навязчивости, здесь речь идет о вытесненных эгоистических или антисоциальных стремлениях. Однако, как считает Фромм, фрейдовская критика направлена лишь на инфантильное, регрессивное понимание религии в смысле «авторитарной религии» или антропоморфного образа Бога (Fromm, Suzuki, de Martino, 1972). Фрейд полагал, что скрытый мотив веры – это инфантильная беспомощность и желание найти отеческую защиту через проецирование отцовского имаго и через трансцендентного спасителя. При этом он переиначивает библейское и богословское представление о том, что Бог создал человека, и интерпретирует создание человеком образа Бога как проецирование.

Религиозный ответ на вопрос о смысле жизни является для Фрейда не чем иным, как человеческой потребностью в какой-то упорядоченной целостности. Поэтому Фрейд считает, что религия уступит место науке и здравомыслию, и он выступает за «реалистическое воспитание», за сосредоточение человека на земной жизни, а не на иллюзорном ожидании потустороннего. Он высказывается за то, что человеку необходимо повзрослеть и предоставить себя неизбежным событиям своей судьбы, а не надеяться, что жизненные проблемы решит некая высшая сила, как это постулируется в любом религиозном мировоззрении. Иными словами, он требует индивидуального, а не общего и абстрактного ответа на вопрос о смысле жизни. Наряду с «двумя другими иллюзиями человечества – философией и искусством», Фрейд считает религию «серьезным врагом», так как она задействует сильнейшие эмоции. Он дистанцируется от религии и рассматривает ее в нынешней форме как опасную силу, потому что она ограничивает критическое мышление, устанавливает этические нормы с помощью божественных заповедей и веры в Бога. Для него этические требования и ценности не имеют абсолютной основы, а забота о человеке осуществляется той или иной институционализированной властью.

«Общая научная оценка религиозного мировоззрения гласит: пока отдельные религии спорят друг с другом, какая из них более истинна, мы считаем, что содержанием религиозной истины вообще можно пренебречь… Религиозные учения несут на себе отпечаток тех времен, когда они возникли, когда человечество пребывало в детском неведении. Религиозное утешение не заслуживает доверия. Опыт учит нас: мир – это не детская комната» (Freud, 1982, S. 181).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.