Психотерапия и психотерапевтическое сопровождение процесса развития личности

Психотерапия и психотерапевтическое сопровождение процесса развития личности

Представленная в предыдущих подразделах дифференциальная диагностика чрезвычайно важна для определения дальнейшей тактики психотерапевта, и прежде всего, конечно, нужно дифференцировать психическое расстройство и кризис развития личности, поскольку они предполагают принципиально отличные подходы в работе, являясь по существу различными феноменами. Важность этого аспекта психотерапевтической работы отчетливо представляли себе и Карл Гюстав Юнг, и Карл Ясперс, к выводам, которые нашли свое отражение в их трудах, мы сейчас и обратимся.

Прежде мы уже рассматривали различение, которое проводил К. Юнг между индивидуализацией и индивидуацией. Кроме этих его удивительно точных указаний нельзя не отметить и предпринятую К. Юнгом попытку различения индивидуальности как отличия и индивидуальности как уникальности, что чрезвычайно важно в рамках настоящего изложения.

К. Юнг рассуждает: «Если бы индивидуальность была тотальным отличием, то есть если бы индивид полностью отличался от каждого другого индивида, то психология как наука была бы невозможной», с другой стороны, поскольку «любая индивидуальность относительна и компенсируется конформностью, то общезначимые суждения (научные констатации) возможны». Однако «эти суждения могут, естественно, относиться только к похожим, общим частям психики, но не к индивидуальному, уникальному в системе». Далее К. Юнг формулирует свое «фундаментальное противоречие»: «Индивидуальное – ничто в сравнении с общим, общее – ничто в сравнении с индивидуальным». И приводит такую аналогию: «Как известно, нет слона вообще, есть только отдельные слоны. Но если бы не было общности при всегдашнем множестве слонов, то уникальный, индивидуальный слон был бы сверх всякой меры маловероятен».[305] Если обобщить данные рассуждения, то можно догадаться, что К. Юнг говорит об индивидуальности как отличности, которая обеспечивается спецификой содержания данной структуры личности, и об индивидуальности как сущности личности, или, если использовать терминологию самого К. Юнг, «самости».

Ниже по тексту К. Юнг делает не менее замечательное различение: «Психоневрозы с психологической (но не клинической) точки зрения можно разделить на две большие группы: в одну входят конформные личности с недоразвитой индивидуальностью, а в другую – индивидуалисты, не способные адаптироваться к коллективу».[306] Будем считать, что так К. Юнг разделяет «психоневрозы», определяемые им у личностей, находящихся на уровне ПОМ (конформные), и на уровне ПЗМ (индивидуалисты). Подобная классификация пациентов требует различных терапевтических подходов, и в первом случае К. Юнг предписывает «изменение личности с целью излечения» (здесь под «изменением личности» понимается процесс не ее развития, а содержательной перестройки), а во втором – «врач должен оставить открытым индивидуальный путь исцеления, и тогда исцеление приведет не к изменению личности, а совпадет с процессом индивидуации, то есть пациент станет тем, кем он в сущности является»,[307] то есть, другими словами, в этом случае врачу предписано способствовать развитию личности пациента.

Приведенные выше цитаты изъяты из знаменитой работы К. Юнга «Психология переноса», именно перенос (в юнгианском его понимании), то есть наиболее глубокое (читай: индивидуальное) отношение, позволяет трансцендировать шоры, скрывающие сущность пациента от сущности психотерапевта («стена языка», Индивидуальная Реальность, внешний и внутренний контуры личности), что создает возможность для перехода пациента со второго уровня развития личности (ПЗМ) на третий (ВЗМ). «Несомненно, – пишет К. Юнг, – феномен переноса – один из важнейших синдромов, проявляющихся в процессе индивидуации; богатство его значений выходит далеко за пределы личных симпатий и антипатий. С помощью присутствующих в нем коллективных содержаний и символов он трансцендирует индивидуальную личность и простирается в социальную сферу, напоминая нам о человеческих отношениях высшего характера, отсутствие которых так болезненно ощутимо в нынешнем общественном порядке или, скорее, беспорядке».

Последующее замечание К. Юнга еще более существенно: «Символы круга и кватерниона, будучи признаками процесса индивидуации, направлены, с одной стороны, назад – к исходному примитивному устроению человеческого общества, с другой же стороны – вперед, к внутренней упорядоченности психе».[308] Если отвлечься от всей этой малопонятной метафизики, правда придающей аналитической психологии ее неповторимую изысканность, то удается вычленить два существенных момента, вполне отвечающих теоретической концепции развития личности: К. Юнг говорит о сущности личности («примитивное устроение») и о ее структуре, но не о той, что возникла в результате процесса формирования личности, а о той, к которой ведет процесс развития личности и пластичность (стабильность и изменчивость) которой была заявлена выше К. Лоренцом, то есть о «внутренней упорядоченности психе».

Таким образом К. Юнг представляет нам два вида «терапии» («с психологической точки зрения»), одна из которых решает задачи лечения психических расстройств, а другая – способствует развитию личности, где главным действующим фактором, по мнению великого швейцарца, является «перенос», то есть индивидуальные отношения, но к этому вопросу мы еще вернемся, а пока обратимся к весьма сходным воззрениям на этот вопрос Карла Ясперса.

В своей удивительной по широте охвата «Общей психопатологии» К. Ясперс вводит и проясняет два интересующих нас в свете настоящего изложения понятия: «экзистенциальная коммуникация» и «выявления». Первую он называет «последним и самым высшим, чего можно достичь в отношениях врача и больного», что «превосходит любые формы терапии». В процессе экзистенциальной коммуникации «терапия оказывается поглощена и ограничена единством двух личностей как разумных существ, каждое из которых выступает в качестве возможной экзистенции». «Предлагаемая оценка, – продолжает К. Ясперс, – уже не определяет правил, согласно которым ту или иную информацию следует скрывать или, наоборот, сообщать; вместе с тем выбор между умолчанием и откровенностью не осуществляется произвольно: нельзя сначала сказать человеку все, а потом предоставить его самому себе».[309] Нам представляется, что, когда К. Ясперс говорит, что «экзистенция в человеке – это то, что в мире является ничем не обусловленной причиной себя», он в каком-то смысле указывает на бессодержательность этой «силы», что, в совокупности со сказанным выше, дает возможность рассматривать экзистенциальную коммуникацию как понятийный аналог индивидуальных отношений, хотя есть в этом изложении К. Ясперса и белые пятна, что, к сожалению, не гарантирует нам полной уверенности.

Понятие «выявление» («Offenbarwerden») представляется нам более общим, нежели «самоактуализация», а потому и несколько другое по смыслу, но все же последнее в нем угадывается: «То, что имеет для больного окончательное, решающее значение, – пишет К. Ясперс, – можно назвать „выявлением“. Больной раскрывается для себя самого благодаря тому, что он, во-первых, усваивает сведения, сообщаемые ему врачом, и узнает о себе определенные подробности; во-вторых, он как бы рассматривает себя в зеркале и тем самым учится познавать себя; в-третьих, он внутренне творит себя, достигая все новых и новых глубин самопознания; в-четвертых, он подтверждает и наполняет содержанием процесс выявления своей сущности в ходе экзистенциальной коммуникации. Процесс самораскрытия, самопрояснения – это важная, существенная черта психотерапии; его не следует трактовать упрощенно, поскольку он представляет собой структурное целое, которое неизбежно распадется, если мы внесем путаницу в иерархию составляющих его стадий».[310]

К. Ясперс предписывает психотерапевту непосредственное профессиональное участие лишь в одном этапе «выявления», в первом – психотерапевт «сообщает сведения». Как нам представляется, речь идет о понятийной матрице, которая формируется психотерапевтом в Индивидуальной Реальности пациента, с тем чтобы обеспечить соответствующее означение того психологического опыта, который получит пациент в процессе «экзистенциальной коммуникации». О важности и ограничениях этого психотерапевтического воздействия мы скажем ниже, сейчас же важно другое: в процессе своего «выявления» (то есть самоактуализации, или, может быть, развития личности как такового) психотерапевт занимает не дидактическую, а вспомогательную позицию. Понять эту «инструкцию» достаточно трудно, но, по всей видимости, согласно К. Ясперсу, психотерапевт не понуждает, но лишь сопровождает этот процесс «выявления», возможно, он является тем «зеркалом», о котором говорит К. Ясперс, возможно, его роль сводится к роли vis-a-vis в «экзистенциальной коммуникации». Однако так или иначе, но «центр тяжести» безусловно должен быть смещен к самому пациенту.

После прояснения этих двух фундаментальных понятий – «экзистенциальной коммуникации» (индивидуальных отношений) и «выявления» (самоактуализации, процесса развития личности) – К. Ясперс проводит наконец и то различение, которое сейчас для нас наиболее существенно. «Итак, – пишет К. Ясперс, – выделяются две разновидности терапии. Во-первых, это форма терапии, при которой врач апеллирует к бытию самости (Selbstsein) больного, стремится прояснить ее на всех уровнях и, осуществляя действительную коммуникацию, выступает в качестве партнера в процессе выявления. Во-вторых, это такая разновидность терапии, при которой врач прибегает к методам естественных наук, ограничивая свою задачу соматическим и психологическим воздействием на патологически расстроенные механизмы. Эти крайние формы терапии радикально различаются по смыслу. Достижение более высокого уровня самопознания может привести к ослаблению и исчезновению патологических механизмов; так происходит в случаях, когда эти механизмы своим происхождением обязаны несоответствию между внутренним ритмом психической жизни человека и его экзистенциальными возможностями. Но патологические механизмы могут проявляться и вне подобного контекста; более того – они могут возникать в связи с настоящими прорывами экзистенции. В этом случае они требуют принципиально иного подхода, нежели тот, на который способна глубинная психология и психотерапия».[311]

Иными словами, К. Ясперс достаточно внятно разделяет психотерапию, где лечение основано на «методах естественных наук», и «партнерство» в том «выявлении», которое переживает пациент. И различие между этими двумя подходами К. Ясперс считает принципиальным: «Самая глубокая из оппозиций терапии, – пишет он дальше, – определяется тем, сосредоточен ли врач на явлении биологического порядка, доступном исследованию методами естественных наук, или он апеллирует к свободе человека. Позволяя человеку целиком раствориться в биологии, врач допускает ошибку в отношении целостности „человеческого“; но столь же ошибочно было бы трактовать человеческую свободу как качественно определенное бытие (Sosein), которое, подобно природе, дано эмпирически и может использоваться в качестве одного из технических средств терапии. Жизнь можно лечить; но к свободе можно только взывать».[312]

Однако, несмотря на столь категорическое противопоставление, все-таки отмечается некоторое весьма существенное и столь характерное для всего творчества К. Ясперса смешение, поскольку он говорит о психопатологии и феноменах, соответствующих нашему представлению о развитии личности, как о «крайних формах», что предполагает единый континуум, с чем, на наш взгляд, никак нельзя согласиться. Более того, вводит в некоторую растерянность утверждение К. Ясперса о том, что «самопознание» может привести к «исчезновению патологических механизмов»; развитие личности само по себе не гарантирует исчезновения, например, невротического симптома, который имеет условно-рефлекторную природу, а этих законов никто не отменял, равно и психопатия не излечивается развитием личности, хотя последнее и способствует оптимальному уровню адаптации, что, впрочем, тоже не отменяет необходимости собственно психотерапевтического лечения.

Отсутствие четкого понимания структурных и «генетических» различий между психопатологической симптоматикой и дезадаптационными кризисами развития личности приводит к тому, что К. Ясперс, с одной стороны, позволяет себе странную фразу о «прорывах экзистенции», которые, по его мнению, могут приводить к проявлению «патологических механизмов»; с другой стороны, вызывает определенное недоумение его тезис о необходимости «взывать» к «свободе». Иными словами, К. Ясперс, на наш взгляд, весьма явственно ощущает предмет, но не имеет достаточного концептуального инструментария для того, чтобы перейти от описания и констатаций к критериям и технологичным инструкциям. Впрочем, уже сам факт разделения психотерапии – на ту, что имеет дело с психическими расстройствами, и ту, что не лечит, но, по словам К. Ясперса, «ведет в сферу философствующего становления самости человека», – весьма существенен и вызывает самое глубокое уважение. Таковы действительные исторические предшественники нашего подхода, дающие фору большинству разработок представителей собственно гуманистической психологии, а в этом свете поверхностность последней по большинству принципиальных аспектов вызывает только искреннее сожаление. Но вернемся к прояснению отличий между психотерапией и психотерапевтическим сопровождением процесса развития личности.

Итак, задачей психотерапевтического лечения является оказание помощи пациенту при психических расстройствах, вызванных ущербным функционированием инстинкта самосохранения; ее цели – редуцировать психопатологическую симптоматику, воздействуя на психологические механизмы, по возможности устранить (или ослабить) «движущие силы», обеспечивающие патологическое функционирование этих психологических механизмов, а также способствовать максимальной степени психологической адаптации человека к его «жизненной среде». Указанным целям и задачам отвечает разработанная нами системная поведенческая психотерапия.[313] Кризисы развития личности, вызванные дезадаптацией вследствие изменения «жизненной среды» личности (о чем говорилось выше), не являются проявлениями «болезни», а потому не могут быть предметом собственно психотерапевтической работы, однако поскольку данная дезадаптация сопровождается психологическими дисфункциями, с одной стороны, и может быть в относительно короткие сроки преодолена с помощью психотерапевта, с другой, следует считать целесообразным психотерапевтическое сопровождение процесса развития личности пациента. Вместе с тем, учитывая возможность сочетания психических расстройств и кризисов развития личности, а также некоторых других феноменов, о которых речь пойдет ниже, психотерапевт должен принять во внимание ряд существенных моментов, к изложению которых мы и переходим.

Любое психическое расстройство является дестабилизирующим фактором, иными словами, испытывая психологические трудности, человек не просто пассивно страдает от своего симптома, но вынужден трансформировать свою структуру, этот процесс происходит спонтанно, автоматически, как воспаление после внедрения воспаляющего агента. В процессе этой трансформации возможны самые различные исходы, в том числе подобные трансформации способны спотенцировать и процесс развития личности. Психологический кризис требует перестройки психической структуры, какие пути этой перестройки будут выбраны – дело самой структуры. Однако если оказался спотенцированным процесс развития личности, то он или дойдет до какого-то уровня и на нем остановится, являясь в таком своем «застывшем» состоянии своего рода «очагом хронического воспаления», или продолжится до тех пор, пока не выйдет на тот уровень, когда перестанет быть таковым и более того – создаст ситуацию (изменив собою структуру психического), при которой появление какой-либо серьезной психической дезадаптации будет уже невозможным (в этом-то и состоит, на наш взгляд, позитивная функция процесса развития личности).

Кроме того, сам процесс психотерапии – не только лечение, нам не избавиться здесь от межличностного общения, которое, как и любое другое межличностное общение, может спотенцировать процесс развития личности. Иными словами, когда пациент приходит к нам на психотерапию, он находится в состоянии утраченного «равновесия», в нестабильном и субъективно тягостном состоянии. Мы предлагаем ему средства адаптации, структурной перестройки его психического аппарата, мы призваны редуцировать ту симптоматику, с которой он к нам обратился.

Однако же как поведет себя его структура в этом межличностном общении – сказать нельзя.

Таким образом, существует несколько вариантов. Пациент может прийти на психотерапию с каким-то симптомом (невротическим, психопатическим), уже находясь на каком-то уровне развития личности (ПЗМ – чаще всего), переживая параллельно кризис развития личности. Он может прийти к нам и непосредственно с проблемами, которые суть – сам кризис процесса развития личности, ожидая от нас помощи в психотерапевтическом сопровождении процесса развития его личности. Наконец, процесс развития его личности может быть спотенцирован самим психотерапевтическим участием, тем, что называют «психотерапевтическим отношением».

В каждом из этих случаев тактика психотерапевта отлична: то ли мы редуцируем симптом и далее определяемся с тактикой на предмет необходимости, потребности пациента в психотерапевтическом сопровождении процесса развития его личности, то ли мы сразу начинаем это сопровождение, то ли мы в какой-то момент психотерапии отмечаем начало процесса развития личности и должны определиться с тем, сколь достаточен его потенциал (самоактуализирующаяся тенденция), и соответственно этому выработать свою тактику. При этом собственно психотерапия состоит в том, чтобы избавить пациента от симптома, способствовать таким изменениям пациента, чтобы его структура была более адаптивна, а ее спонтанная «трансформация» не привела к неблагоприятным последствиям. Однако было бы верхом безрассудства полагать, что врач-психотерапевт способен изменить ту «почву», на которой возник симптом.

«Почвой» в данном случае мы называем не саму психическую структуру пациента, но эту структуру-в-отношении-с-внешним миром. Речь не идет об адаптации ее к внешнему миру, это-то как раз и есть задача психотерапевта, речь идет о ее состоянии в этом отношении. Поскольку пациента нельзя изъять из мира, «починить» и вернуть обратно, то очевидно, что врач-психотерапевт оказывается в ситуации так называемого «нечистого эксперимента». Кроме того, нельзя не учитывать тех «челночных» движений, которые делает пациент: изменяясь сам, он изменяет и свое отношение с внешним миром, таким образом, для него меняется и сам внешний мир, теперь пациент вынужден снова меняться, приспосабливаясь уже к этому, измененному им самим для самого себя своего внешнего мира, далее процесс повторится заново. Практически такое «челночное» движение продолжается постоянно, нас в этом случае заботит только «инерционная» составляющая, то есть сколь сильны будут эти «колебания» относительно точки «равновесия», гарантирующего покой и стабильность. Лечить эту «почву» – нельзя, поскольку невозможно.

Таким образом психотерапевт имеет дело, во-первых, с самим симптомом, во-вторых, со структурой психического своего пациента, в-третьих, с этой структурой-в-отношении-с-внешним-миром. Редуцировать симптоматику – святая обязанность психотерапевта, взявшегося за лечение данного больного. Изменить его структуру психического можно лишь в некоторой ее части (например, нельзя устранить точки локального ослабления инстинкта самосохранения у психопата, детерминированные определенными генетическими (биологическими и физиологическими) факторами, здесь речь может идти лишь об адаптации человека с этими особенностями к среде, но это – по сути процесс редуцирования симптоматики), так что тут психотерапевт ограничен в своих возможностях. Относительно же последнего – структуры-в-отношении-с-внешним-миром – необходимо сказать следующее: психотерапевт выступает здесь в роли одного из составляющих этого «внешнего мира» в отношении со структурой психического своего пациента. Таким образом, он может и должен занять здесь определенную позицию, которая позволила бы пациенту сократить до минимума его «инерционные» «перелеты» «точки равновесия». Однако такая позиция психотерапевта ничего не гарантирует, поскольку им – психотерапевтом – внешний мир, в котором находится его пациент, отнюдь не исчерпывается.

При этом необходимо помнить, что пациент, обратившийся за психотерапевтической помощью, даже при наличии кризиса развития личности не идентифицирует его как «проблему», чаще всего он предъявляет врачу-психотерапевту симптоматику того или иного заболевания, именно его – это заболевание – и следует «искать» в первую очередь, анализируя состояние пациента. Если же в процессе дифференциальной диагностики мы будем вынуждены констатировать, что данная симптоматика не является собственно невротической или психопатической, но продиктована кризисом процесса развития личности, лишь маскируясь под то или иное известное психопатологии расстройство, то мы должны соответствующим образом модифицировать психотерапевтическую тактику, которая с этой минуты перестает быть «терапией», но становится «сопровождением». Однако обнаружение невроза или психопатии не исключает параллельного существования кризиса развития личности (тем более что последние как раз «благоприятны» для потенцирования процесса развития личности), но судить об этом можно лишь после того, как выявленная болезненная симптоматика будет редуцирована с помощью психотерапевтических средств. Вместе с тем врач-психотерапевт должен постоянно «держать в голове», что данным болезненным расстройством состояние данного человека может не исчерпываться.

Позволим себе повториться: психотерапия развития личности – дело немыслимое, поскольку развитие личности не является «болезнью». Однако в задачах практикующего специалиста – диагностировать уровень развития личности пациента и модифицировать стратегию своего поведения в рамках психотерапевтического процесса соответствующим образом. Избавить же человека от невроза или адаптировать его к его психопатической структуре в рамках социальных отношений, а после этого отправить его, что называется, «на все четыре стороны» при наличии кризиса развития личности – было бы большой ошибкой, поскольку нельзя исключать возможности того, что дезадаптация, вызванная кризисом развития личности, послужила почвой для возникновения невроза или заострения психопатической симптоматики. В этом случае, после того как исключены другие действующие силы, приводящие к возникновению психологических расстройств, пациент нуждается в психотерапевтическом сопровождении своего развития личности.

Однако «нуждается» – не значит «вынужден». Собственно в задачи психотерапевта не может входить изживание той почвы, на которой возник симптом его пациента. Понятно, что психотерапевт не Господь Бог, чтобы устранить локальное ослабление инстинкта самосохранения у своего пациента, если тот страдает психопатией; понятно и то, что в его задачи также не может входить удовлетворение сексуальной потребности своего пациента, если невроз развился на почве сексуальной неудовлетворенности; также должен быть понятен и тот факт, что развитие личности – не есть императив, взывающий к врачебному долгу. Психотерапия вообще обеспечивается исключительно добровольным участием пациента, то же, что касается психотерапевтического сопровождения процесса развития личности, – оно абсолютно добровольно, более того, оно должно быть испрошено, то есть это должен быть сознательный и желанный выбор.

Задачи психотерапевта в данном случае сводятся лишь к прояснению ситуации, пациент должен знать, каковы движущие силы, приводящие его к дезадаптации и возникновению психических недомоганий (это, конечно, своего рода мотивация его, ориентация на «испрашивание» психотерапевтического сопровождения процесса развития личности), но и только. «Назначать» психотерапевтическое сопровождение процесса развития личности нельзя, вменять его пациенту в качестве некой «нравственной обязанности» – абсолютно неверно и глупо. Этот «плод» (это желание со стороны пациента) должен созреть, причем сам, психотерапевт со своей стороны лишь создает условия к такому «созреванию», однако он не несет в данном случае никакой профессиональной ответственности за результат, поскольку последний зависит от множества обстоятельств, влиять на которые психотерапевт не в силах и даже более того – не вправе.

Однако здесь мы сталкиваемся с определенными трудностями: что значит «прояснить» для пациента движущие силы его психологического недомогания, вызванного дезадаптационным кризисом процесса развития личности? Как объяснить ему, что есть процесс развития личности, каковы в своей сути препятствия, которые испытывает человек, оказавшийся на этом пути, а также то, к чему ему «следует» стремиться, чтобы преодолеть эти препятствия и оставить этот кризис позади? Эти вопросы отнюдь не праздные, поскольку, с одной стороны, чтобы двигаться к цели, нужно хотя бы ориентировочно ее представлять, но, с другой стороны, если наш пациент не имеет опыта отношения с Другим (с большой буквы), если этот опыт и имел место, но не был им осознан, означен соответствующим образом, определен как жизненно важный, то всякие «инструкции» на этот счет не только бессмысленны, но даже вредны. На этом следует остановиться подробнее.

Представим себе, что некий человек никогда не видел зеленого цвета, но мы обстоятельно рассказываем ему, какой он – этот «зеленый», кроме того, сулим слушающему радость от созерцания этого «зеленого». Что происходит сейчас в нем, в этом человеке? Он представляет себе «зеленый», он фактически «рисует» его себе в своем воображении, но что может он «нарисовать», если никогда не имел опыта «зеленого»? Разумеется, его «рисунок» не только неверен, но он еще и вводит его в заблуждение, поскольку искать «зеленый» он будет теперь по этому «эталону», им самим созданному и потому неверному. Что он сможет в этом случае найти? Таким образом разъяснить человеку, что есть процесс развития личности, не представляется возможным, кроме того, было бы неправильно разъяснять его, желая тем самым на него ориентировать.

Эта трудность, может быть, самая существенная для психотерапевта, поскольку ставит перед ним не только определенные, весьма непростые задачи, с одной стороны, но и своего рода «нравственный выбор» – с другой. Как далеко следует тут идти, проясняя и ориентируя? Как быть, если представить действительность таковой, каковой она является, невозможно (неизбежность интерпретаций, искажений и мнимоузнавания, продиктованного отсутствием соответствующего опыта), а лгать, вводить в заблуждение, давать посулы, реализацию которых ты не можешь гарантировать, нечестно, – так как же быть? Можно ли оказывать некую помощь, о ценности которой человек узнает только по ее получении? Возможно ли брать в этом случае плату? И наконец, врач – это ведь только врач, он не священник, не последняя инстанция, где коротает время Ее Величество Истина, он также не работник гуманитарной миссии, а потому неизбежно находится в отношениях «врач – пациент», которые имеют свою специфику. Врач – это носитель авторитета,[314] инстанция власти,[315] врач – это ответственное лицо, врач – это только и именно врач, таковым его ощущает «пациент», а потому то, что исходит от врача, интерпретируется им соответствующим образом, что целям развития личности способствует лишь отчасти, в остальном же только мешает.

Итак, мы оказываемся в крайне затруднительной ситуации, а видится только один выход: во-первых, выполнить свой профессиональный долг и избавить пациента от симптома и способствовать психологической адаптации (то есть устранить «боль», а возникнет она вновь или нет – дело будущего и дело пациента); во-вторых, необходимо создать ситуацию в которой пациент не будет испытывать страха, что позволит ему ориентироваться на собственные потребности, а не на комплексы и невротические (психопатические) «привязанности», и, наконец, в-третьих, дать пациенту опыт Другого (с большой буквы), означить его, чтобы он занял свое законное место в структуре его представлений, и дистанцироваться, поскольку следующий ход за пациентом. Станет ли этот опыт для него стимулом к продолжению работы, попросит ли он о дальнейшем психотерапевтическом сопровождении своего развития личности – его личное дело.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.