Что значит «справиться с тревогой»
Что значит «справиться с тревогой»
Наша самая примитивная защита сводится к выбору «бей или беги». Обычно мы избегаем того, что нас подавляет. Мы знаем, что следует держаться подальше от тех, кто может причинить нам боль. «С глаз долой — из сердца вон». «То, чего ты не знаешь, не причинит тебе боли». Мы подавляем, забываем, расщепляем; проецируем свои болезненные комплексы на других. Мы можем десятилетиями находиться под властью своих диссоциированных комплексов, не осознавая их скрытой адской деятельности. Оказавшись в их власти, мы переходим к иной системе ценностей и действуем в соответствии с ней, бессознательно возвращаясь к обыденному сознанию, даже не заметив этого.
Во время диссоциативных состояний могут ежедневно вытесняться из сознания неприятные факты, не причиняя человеку особого вреда. Но диссоциация может оказаться и более глубокой; она может привести к амнезии или так называемому состоянию «фуги»: человек забывает о собственной идентичности и приписывает себе чужую биографию. Расстройство множественной личности (диссоциативное расстройство идентичности) в последние годы стало широко известно, поскольку страдающие им весьма заметные персоны были вовлечены в щепетильные судебные разбирательства, кроме того, этот вид расстройства стал яблоком раздора разных терапевтических сообществ.
При диссоциативном расстройстве идентичности Эго подвергается такому напору бессознательного, которого не могут выдержать его защиты; тогда автоматически происходит смещение психики к иной реальности. Юнг назвал это комплексом, «расщепляющим личность». Но в исключительных случаях такая часть психики может иметь биографию, совершенно неизвестную Эго, а также сопутствующее ей соматическое и аффективное состояние.
При наличии серьезной эмоциональной травмы любой человек пытается справиться с неприемлемо высоким для него уровнем тревоги, отчуждая от себя эту тревогу. Когда мы таким образом отстраняемся от тревоги, у нас появляется ощущение, что мы наблюдаем за собой со стороны. Иногда такой психологической дистанции и такого отчуждения вполне достаточно, чтобы выдержать страдание. Если же состояние отчуждения не связано с тревожным событием и становится слишком навязчивым, значит, мы имеем дело с патологией. Две других категории рефлекторной реакции следует назвать так: нарушение адаптации и расстройство личности. Нарушение адаптации, как правило, прямо связано с воздействием стресса; такие нарушения могут проявляться в виде избегания, перфекционизма как защиты от тре-вожного ощущения несовершенства или же целого спектра соматических и аффективных симптомов тревоги.
Чаще всего при снижении воздействия стресса и наступлении облегчения нарушение адаптации исчезает. В случае личностного расстройства человек почти всегда является жертвой серьезной травмы, в частности, физического, сексуального или эмоционального насилия. При насильственном вторжении в хрупкие границы детской психики, когда Эго не в состоянии справиться с подавляющим его эмоциональным напором, психика ребенка «замыкается». Как при аварийном выходе из программы при сбое компьютера, человек обрывает все связи, чтобы избежать болезненного для себя перенапряжения.
Повторяю: хотя при данной этиологии в реакции сохраняется логика, чувственная функция обычно бездействует. Такие люди часто ощущают жизнь с некоторого психологического отдаления, словно смотрят спектакль или фильм с собственным участием. Как правило, в их индивидуальной истории мало близких отношений, так как способность к проявлению эмпатии к другому человеку у них сильно нарушена, а близкие отношениях требуют эмоциональной вовлеченности. Так, паранойяльная личность, испытав «предательство» со стороны первичных объектов, матери и отца, будет постоянно искать и выявлять такое предательство, где только возможно.
Будучи запрограммированным на предательство, такой человек будет ненамеренно выбирать партнеров, бессознательно разыгрывающих подобный сценарий, или же партнеры сами будут прекращать отношения, так как подозрительность, контроль и недоверие паранойяльной личности вынудят их сделать это. Тем самым будет подтверждено главное убеждение паранойяльной личности: не привносить в отношения никакого доверия. Шизоидная личность склонна к организации сверхпрочной психологической защиты. Она уединяется от окружающих, позволяет своим чувствам проявляться лишь в очень узком диапазоне и по возможности избегает личных отношений.
Такая самозащита достигает своей цели, т. е. шизоидная личность защищает себя от возобновления болезненных переживаний, связанных с перенесенной в детстве травмой. Антисоциальная личность, которая тоже имеет раннюю детскую травму, считает, что находится во враждебном окружении, а значит, нужно как можно быстрее начать использовать врагов, пока они не начали использовать ее.
Предательство, совершенное по отношению к такому человеку в период раннего детства, обобщается и экстраполируется на все общество в целом. При этом прекращает действовать чувственная функция, и тогда человек практически не ощущает ни тревоги, ни угрызений совести, и бывшая жертва превращает в жертвы окружающих ее людей. Для личности с пограничным расстройством в основном характерна нестабильность объектных отношений из-за присущего ей нестабильного ощущения своего Я. Зачастую такой человек действует импульсивно, не обращая внимания на вред, причиняемый им окружающим; он страдает от резких перемен в настроении и постоянно угнетающего его ощущения эмоциональной опустошенности.
Повторяю, подавляющее воздействие тревоги в детском возрасте сформировало у него столь хрупкое ощущение Я, что практически не позволяет ему вести себя предсказуемо и последовательно. В основе истерической личности лежит неудовлетворенная детская потребность во внимании, любви и одобрении. Поэтому такой человек проявляет свое недовольство всякий раз, оказываясь на периферии всеобщего внимания; такая личность говорит и ведет себя так, чтобы привлечь к себе внимание, и испытывает ревность и ярость, как только начинает чувствовать хотя бы незначительное пренебрежение к себе.
Точно также нарциссическая личность вызывает подлинное ощущение боли у близких людей. Такой человек устраняет свою высокую тревогу, вызванную неуверенностью в себе, требуя от окружающих восхищения и одобрения и считая, что абсолютно правомерно получает от них такое специфическое лечение; сама же нарциссическая личность никогда не проявляет ни малейшей эмпатии к потребностям и страданиям окружающих. С такими людьми очень трудно установить близкие отношения из-за их потребности держать окружающих под постоянным контролем, но при всей внешней браваде их не покидает ощущение внутренней пустоты и отсутствия любви. Они могут поддерживать отношения лишь с зависимыми или созависимыми людьми, согласными постоянно находиться на орбите пустого нарциссического Эго.
«Зависимая» личность и личность, страдающая навязчивой одержимостью, по-видимому, относятся к противоположным полюсам на шкале неврозов. Первая устраняет избыточную тревогу, избегая принимать решения и заключать договоренности, унижаясь перед другими и отказываясь от достижения личностной целостности ради возможности собирать крохи с чужого стола. Ответной реакцией страдающей навязчивой одержимостью личности на неоднозначность жизни является усиление напряженного контроля, вызванное постоянной необходимостью справляться с импульсами тревоги. Внимание таких людей преимущественно сосредоточено на мельчайших подробностях, поэтому иногда они теряют общее представление о происходящем. Часто они становятся трудоголиками, слишком рациональными и очень скупыми на проявление эмоций и по отношению к себе, и по отношению к другим.
При личностных расстройствах сложнее всего проследить, как наносится вред хрупкой ранимой душе ребенка, очень юное Эго которого совершенно не способно осознать травматическое переживание и отключить жизненно важную чувственную функцию, помогающую взрослому человеку оценивать все внешние явления и адекватно на них реагировать. Тогда природная сущность человека сильно деформируется и он оказывается втиснутым в стратегию жизни, которая является для него патологической, а зачастую — и патологизирующей.
Весьма прискорбно, что такие люди редко приходят на терапию, где им обязательно придется пройти через конфронтацию с ужасными детскими переживаниями, от которых они защищаются изо всех сил. Когда человек, страдающий личностным расстройством, обращается за терапевтической помощью, его чрезвычайно трудно исцелить из-за его сопротивления, а иногда — из-за его неспособности к интериоризации. Способность человека по-настоящему признать, что он чувствует, и взять на себя ответственность за свои чувства — это первый признак того, что он сможет получить исцеление в терапии или в отношениях с другими людьми.
Повторяю: его просят сделать то, что ему кажется невозможным, — ощутить чрезвычайно сильную боль и стойко ее выдержать, не подавляя болезненных ощущений. В один прекрасный день может наступить исцеление не только благодаря определенной интерпретации или терапевтической интервенции, а в результате установления последовательных, продолжительных отношений с характерным для них проявлением такого заботливого внимания, которого человек не ощущал даже в глубоком детстве. Такое кардинальное изменение ощущения своего Я, восприятия Другого и рефлексивной связи между ними требует долгих лет терпеливой внутренней работы.
Хотя с точки зрения терапии понятие «личностные расстройства» вызывает самые большие разногласия, в данном случае задача терапии остается прежней: «пережить» и «преодолеть», высоко подняв голову, встретить тревогу и покончить с ее властью. Но очень нелегко выдержать эту первичную тревогу и пойти на риск, связанный с отделением от структуры своей личности, которая развивалась для того, чтобы просто выжить. Чем более подавляющим является первичное переживание, чем более серьезным оказывается ущерб, нанесенный Эго, тем более сложной и трудновыполнимой становится задача. У каждого из нас есть и стратегии управления тревогой, о которых говорилось выше, и соответствующие рефлекторные реакции на эту тревогу.
Дело лишь в том, какова психическая организация этих реакций. Чем более глубокими и рефлекторными являются эти структуры, тем крепче они держат нас у себя в плену. Проявление испуга становится нормальным и естественным. Ощущение тревоги, которая порождается нашей индивидуальной историей и от нее зависит, тоже нормально и естественно. Экзистенциальный страх, возникающий из-за хрупкости человеческого бытия, тоже вполне нормален и естественен. Вся разница лишь в уровне аффекта, а также в природе и последствиях наших реакций. Так как у каждого из нас развиваются рефлекторные реакции на эту тревогу, на глубоком и зачастую бессознательном уровне мы становимся пленниками собственной истории. А из-за того, что наша история и реакции на нее остаются жестко запрограммированными, независимо от уровня нашего осознания этой динамики, то волей-неволей мы способствуем периодическому повторению травматических страданий. «Куда б ни полетел, я окажусь в Аду; ведь Ад — я сам».
Есть существенная разница между нормальной тревожностью и тревогой, которая вцепилась в нас невротической мертвой хваткой. Полноценной жизни в окружающем мире присуще частое ощущение импульсов тревоги — такой жребий выпал на долю человека, обладающего чувственной сферой. С этой тревогой никогда не стоит шутить. Она становится психологической проблемой, если лишает нас возможности полноценно жить своей жизнью. И если она мешает реализации нашей жизненной стратегии, то превращается в моральную проблему. Так что же мы тревожимся?… Ведь мы по-прежнему стремимся жить полноценной жизнью.
Задумаемся над словами об эпитафии, которую написал себе Никое Казанцакис: «Я ничего не хочу. Я ничего не боюсь. Я свободен». Трудная, но достойная цель в жизни. Тревога — это цена билета на жизненное странствие; нет билета — нет странствия; нет странствия — нет жизни. Мы можем бежать от тревоги, сколько хватит сил, но это значит, что мы бежим от своей жизни, которая у нас одна. Как заметил Фрейд, задача терапии — помочь человеку перейти от невротических неудач к обычным жизненным неудачам; ведь есть же у нас побуждение повернуться лицом туда, куда мы не можем обратиться, выдержать то, что не в силах выдержать, назвать то, что нельзя выразить словами и что постоянно нас преследует. Повторяю: каждый день нам приходится выбирать между депрессией и тревогой.
Депрессия появляется вследствие травмы, обусловленной необходимостью индивидуации; тревога возникает при движении вперед, в неизвестность. Движение по пути, на котором мы испытываем тревогу, неизбежно, так как именно на этом пути у человека продолжает оставаться надежда, что он может стать личностью. Мой аналитик однажды сказал: «Вам следует превратить свои страхи в программу действия». Когда мы станем действовать в соответствии с этой программой, мы признаем свои тревоги и почувствуем себя лучше, ибо будем точно знать, что живем в ладу с самим собой. Мужество — это не отсутствие страха. Это ощущение того, что есть нечто более важное, чем то, что вызывает v нас страх. Например, задача индивидуации становится более важной, чем все, что нам мешает и тянет нас назад.
Достаточно интересно, что, прямо признав существование экзистенциального страха и осознав, что мы являемся хрупкими созданиями, цепляющимися за эту вращающуюся планету, падающую в бесконечном космосе и вместе с этим испытывающими благодарность за наше участие в этой великой круговерти, — мы делаем огромный шаг к свободе личности. Мы чего-то достигнем, получив возможность избавиться от тревоги, которая, как туман, мешает нашему движению вперед. И если, окутанные этим туманом, мы сможем рассмотреть наши страхи, то зачастую мы найдем их беспочвенными с точки зрения взрослого человека, хотя ребенка они ужасают. Например, если человек слишком боится конфликта и боится высказываться в присутствии других людей, ему следует разглядеть этот страх в тумане парализующей его тревоги.
Как правило, такие тревожные мысли будут превращаться в ранние детские страхи, например: «Им это не понравится» или «Они перестанут меня любить». Эти первичные страхи у ребенка были вполне реальными, но у нас, ставших взрослыми, ощущение может измениться. То, что человек способен осознать, на что он может прямо посмотреть и отнестись к этому как взрослый, освобождает его от бессознательной связи с прошлым. То, что мы по-настоящему ощущаем, важнее того, чего мы боимся. Именно так. Мы значим больше того, что внушает нам страх. Именно это означает мужество.
А сейчас моя дорогая внучка Рэчел Эрин, которая весит семь фунтов и девять унций, с круглыми щечками и взглядом, за который можно отдать жизнь, громко плачет, потому что хочет есть и хочет вернуться туда, куда она никогда не вернется, — этот человечек уже живет среди нас. Со своими круглыми щечками и глазками, за которые можно отдать жизнь, она начинает свое чудесное странствие, наполненное страхом, по пути, предназначенному ей судьбой. Насколько она — как и большинство из нас — сможет осуществить свое призвание, будет зависеть от того, какую часть жизни мы будем охвачены страхом, который был и остается нашим самым верным спутником.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.