На ковре-самолете
На ковре-самолете
На клиентское кресло садится Лена, детский консультант и, произнеся «Мне говорить сразу, да?», начинает длинный и не очень связный монолог о своих взаимоотношениях с окружающими. Терапевт чуть наклоняется в сторону клиентки, слушает и долго не перебивает.
Лена: Мне еще в первый день хотелось сесть сюда, но я, как всегда, всего боюсь. Вижу свою проблему так: я слишком зависима от мнения других людей. В разговоре с другим человеком мне уже заранее кажется, что он негативно ко мне относится. И если я скажу что-то не так, мне кажется, что он тем более это заметит и ему тоже покажется, что что-то не так происходит. Когда в каких-то начинаниях что-то не получается – опускаются руки, и потом трудно уже начать все заново. Я решила, что если сюда не приду, это станет провалом в моей жизни, который я потом ничем не заполню.
Терапевт: А в чем проблема?
Лена: Проблема в том, что мне хочется всегда чувствовать независимость от мнения других людей. Может быть, думать о себе….
Терапевт (перебивает): Скажите, а как вы относитесь к детям, которые приходят к вам на консультацию и которым хочется быть независимыми ото всех?
Лена: Мне в первую очередь хочется, чтобы они почувствовали, что их любят, что они……
Терапевт (перебивает): А вас в детстве очень любили?
Лена: Я бы не сказала, нет……
Когда речь заходит о детстве, она говорит сдавленным голосом, держится без отчетливой возрастной позиции, рассказывает о том, как к ней приходят дети, которым очень нужно, чтобы их любили… Мне кажется, все это говорит о том, что у нее было нелегкое детство, и она до сих пор не рассталась с переживаниями на эту тему. И я начинаю эту сессию как супервизор, причем моей задачей становится анализ и ее ситуации, и анализ того обстоятельства, как ее личные особенности и проблемы реализуются при работе с детьми. Я предполагаю, она переносит свою личностную проблематику на свою работу, причем в этой проблематике она весьма недалеко продвинулась.
Терапевт: У вас дома кто-нибудь кричал?
Лена: Сейчас нет, в детстве – да.
Терапевт: А кто?
Лена: Мама.
Терапевт: И как вы относитесь к крику?
Лена: Я сразу закрываюсь, и все.
Она села и начала длинный монолог. Ей не нужен был собеседник. Это первый круг беседы. Второй круг начинается с вопроса о проблеме. Лена начинает говорить чуть более конкретно, но тоже относительно длинно. И третий круг: я задаю ей конкретный вопрос, и она на него отвечает всего несколькими словами. Разница в том, что происходит некая концентрация, кристаллизация мысли и чувств. И каждый ответ на вопрос – это в какой-то момент уже образ и выбор, и преодоление.
Терапевт (говорит достаточно резко и быстро): Как вы закрываетесь?
Лена: Чтобы не слушать. Обычно эти крики были направлены не на меня, на отца. Мы жили очень долго, все детство, в коммунальной квартире. Комната была очень большая, но у меня был свой, отгороженный книгами уголок, где можно было……
Терапевт (перебивает): Что было предметом этих криков?
Лена (после небольшой паузы): Личные отношения. Папа во главу угла ставил работу и общение вовне, а мама все время хотела притянуть его домой и таскать его на концерты…
Терапевт (опять мягко перебивает): И это достигалось криком?
Лена: Это вообще не достигалось. Она каждый раз кричала, требовала этого, а он уходил, очень часто просто хлопал дверью, убегал. И эти уходы из дома были очень частыми.
Терапевт: Куда он уходил?
Лена: Отец, как правило, уезжал к родственникам, жил там в течение нескольких дней и ждал, когда мама первой сделает шаг навстречу. Тогда он возвращался. В итоге они расстались около пяти лет назад.
Терапевт (кивает головой): Вы были единственным ребенком в семье?
Лена: Да.
Терапевт: Вы были любимым ребенком все-таки?
Лена: Я считаю, папа меня любил, а мама – нет.
Терапевт: А почему вы появились на свет? Каков был мотив вашего рождения?
Лена (улыбается): Прямо подробно все рассказывать?
Терапевт: Нет, необязательно подробно.
Лена: Почему я появилась на свет? (Лена немного растеряна неожиданным вопросом.)
Терапевт: Да.
Лена: Я считаю, что это некоторая случайность, я вообще считаю, что то, что мои родители поженились, было некоей случайностью.
Терапевт (перебивает): Это всегда случайность. Но вот в вашем случае……
Лена (перебивает): Это была совсем случайность: у мамы были чувства, но по отношению к другому человеку и, видимо, у папы тоже. А когда там не состоялось, появилась безысходность. У мамы, видимо, возраст…. У папы умерла мама, когда она его рожала, он практически рос без родителей, потому что его отец не заботился о нем, а ему нужно было найти какой-то дом. (Пауза.) А я уже родилась……
Терапевт (перебивает): Кому вы были нужны, когда родились?
Лена (пауза, кивает головой): Никому. (Смеется с удивлением.) Никому.
Терапевт: У вас были бабушки, дедушки?
Лена: Да. Бабушка, очень хорошая, добрая, но у нее было очень много хлопот по дому, и……
Терапевт: Угу. Ей вы были нужны?
Лена: У меня такое ощущение, что……
Терапевт (перебивает): Или вы были еще одной заботой?
Лена: Нет. Заботой я не была. Была таким очень тихим ребенком. Но… думаю, я ей была не нужна, но так как……
Терапевт (перебивает): Еще бы не быть тихим ребенком! Папе не нужна, маме не нужна. Не будешь тихой, так тут же возьмут и за дверь выкинут.
Лена: Нет, папе я была нужна, но только тогда, в те моменты, когда он был свободен.
Терапевт: Но таких моментов почти не было.
Лена: Вечером, когда он приходил домой…. Общение на уровне подзатыльников, еще чего-то. Мама всегда говорила отцу: «Это единственное, что ты ей смог дать». Но, вообще-то, для меня это очень много, вот эти какие-то……
Терапевт (перебивает): Вообще это хорошо звучит – «единственное, что он мог мне дать – это подзатыльники, и для меня это очень много».
Лена (смеется): Это действительно так. Я это так чувствую. Потому что мама очень много мной занималась……
Терапевт (перебивает): И вы ставите в качестве проблемы необходимость быть независимой от окружающих? Еще более независимой, чем были в детстве?
Лена: В детстве я была очень зависима.
Терапевт: Но в каком-то смысле…. Маме не нужна, папе не нужна – это верх независимости.
Лена: Когда мне что-нибудь хотелось сделать, я говорила об этом, но мне тут же отвечали: ты, наверное, ничего не соображаешь, раз ты хочешь сделать это. Будешь делать вот это, и я делала то, что мне говорили. Все равно это была полная зависимость от родителей.
Терапевт (после короткой паузы): Как бы получается, что у вас чужие родители. Папа любил другого человека, мама любила другого человека, они как бы случайно встретились. Папа должен был родить ребенка с другой женщиной, мама должна была родить ребенка с другим мужчиной. Они встретились и родили вас, как бы невзначай. Вы наполовинку из одной семьи, папиной, наполовинку из другой семьи – из маминой. Папа был недоволен, что вы наполовину его дочь (Лена кивает головой), мама была недовольна, что вы наполовину ее дочь. И вы как будто из двух половин состоите, которые не ощущают целого.
Лена: А я не ощущаю этих двух половинок, я ощущаю, что меня вообще нет. Для меня самое естественное положение – подняться над землей, где-то там зависнуть, чтобы никто не видел, не обращал на меня внимания.
Мое ощущение от нее таково: она очень киселеобразная личность, расплывчатая, не умеющая собрать своих отдельных частей, не очень знающая, чего хочет, не очень внятно чувствующая свои взаимоотношения, с неясными отношениями со своим телом, с непроявленными неясностями в своей бывшей семье. Если в других новеллах мы чаще имеем дело с людьми, которые чрезмерно на чем-то сфокусированы, то здесь мы, скорее, встречаем состояние расфокусированности, бытового транса. В связи с этим у меня возникает другой образ: клиентка немножко потеряна и даже не очень знает, кто она сейчас – мать своих детей или все еще ребенок своей матери. Она потеряна, и у нее много неясностей такого рода. Ее желание независимости можно понять как желание независимости от этого всепоглощающего состояния рыхлости, за которым, вероятно, скрывается сильная зависимость от родительских образов. Поэтому я использую в беседе такие фразы-иголочки, которые могли бы вызвать у нее хоть какие-то чувства, расшевелить ее. Речь идет о переводе ее из протопатического состояния в состояние оформленности, четких осознанных отношений. Именно это могло бы решить ее проблему зависимости-независимости.
Терапевт: Так когда-то собаку-лайку посылали в космос, вы знаете, на первых спутниках.(Лена улыбается). Вот и вас так же послали бы в космос в спутнике, и висите себе там. Папы нет, мамы нет. (Короткая пауза.) Это вам нравится?
Лена (после короткой паузы): Пожалуй, да. И не знаю, захотела бы я спускаться.
Терапевт (перебивает): Хорошо, а кто же все-таки вас любил в детстве? Кого вы любили в детстве? Ваши ощущения?
Лена: Я собак очень любила. Это было единственное спасение.
Терапевт: Я про лайку не случайно сказал.
Лена: Причем, всегда в доме собак было много. Лето мы проводили у бабушки, в Подмосковье. В Москве собаки дома не было, но зато летом я отрывалась. Можно было залезть к собаке в конуру и сидеть там с ней…. Чувствовалось что-то большое и теплое рядом.
Терапевт (откидывается на спинку стула): Скажите, а в детстве вы каким считались ребенком? Вы рано или поздно научились читать? Вы были как бы «дурочкой» или, наоборот, таким «смышленышем»?
Лена: А вот с этим тоже очень интересно. Я действительно……
Терапевт (перебивает, говорит быстро): Или вы сначала были «дурочкой», а потом «смышленышем»?
Лена (кивает): С первого по третий класс……
Терапевт (перебивает): А до школы?
Я говорю достаточно резко и быстро, так как хочу разбить ее бесконечный и монотонный монолог на какие-то фрагменты, на отдельные реакции, ввести в него какие-то переключения. Я хочу вызвать ее из состояния бормотания на диалог между разными частями, на диалог между папой и мамой, диалог между ней и взрослыми, диалог между ней и детьми, диалог между самой собой – вместо единообразного бормотания вызвать двучленную реакцию. И в этом состоит интервенция.
Лена: До школы…. А до школы меня пихали в детский сад, где я стояла у калитки целый день и ждала, когда же будет шесть часов, и за мной придут. Я даже не помню……
Терапевт: Вы были таким потерянным человеком, потерянным ребенком.
Лена: Да.
Терапевт: В детском саду плохо……
Лена: И дома не очень хорошо. Но зато дома есть уголок, куда можно уйти, а в детском саду этого нет.
Она проигрывает мотивы бесплодности. Говорит: мне кажется, что меня вообще нет, меня потеряли в детстве, стояла у калитки совсем одна… Бесплодность сквозит и в том, что она говорит о родителях. Она их описывает так, будто ничего про это не помнит. Привязанностей никаких не чувствуется. Любил папа? Да, вроде бы любил. А мама любила? Вроде бы не любила… Если говорить об этом дальше, то у нее могут возникнуть и соматические проблемы, связанные с пустотой, сосанием под ложечкой.
Терапевт: А в первых классах?
Лена: А в первых классах я так хорошо выпадала. Могла выпасть на уроке и прийти в себя только к концу урока, совершенно не помня, о чем шла речь. И при этом я вызывала жуткое возмущение учительницы. Я помню, что она вызывала мою маму в школу и говорила о том, что я не хочу ее слушать……
Терапевт (перебивает): На вас кто-нибудь кричал при этом?
Лена: Да. После этого мама кричала.
Терапевт: А учительница на вас кричала? Вообще, она кричала в классе?
Лена: Она не кричала, но очень резко говорила, категорично и резко.
Терапевт: Вы замыкались при этом?
Лена: Да.
Терапевт (кивает): А когда вы начали книжки читать? Когда вы для себя открыли наличие других миров, в которых можно мечтать, уходить, в которых можно как-то перемещаться, чтобы быть независимой от остального мира?
Лена: Кстати, уходить и перемещаться куда-то я не умею, наверное, до сих пор. Со стороны на себя посмотреть – я ничего не умею.
Вообще «у меня ничего не получается» – так она говорит обо всем. Потому что не знает, что такое «получается». Очень мало людей, которые имеют реальные критерии. Просто у человека есть некое ощущение того, что у него получается, он из него и исходит. «Со стороны» в ее устах значит «если я вон там, со стороны, то я уже не внутри». Когда она раскачается, то сможет находиться и внутри, и снаружи, легко переходить туда-сюда. В этом смысл моих раскачивающих вопросов.
Терапевт (перебивает): Книжки читать вы умеете?
Лена: Да.
Терапевт: Когда вы прочли первую книжку, которая стала для вас открытием того факта, что можно путешествовать и забывать о той реальности, где вы находитесь?
Лена: Серьезно, правда, сказки, я начала читать где-то в пятом классе. Причем, мама опять говорила мне, чт? читать. Мне читать это не хотелось, я брала какие-то другие книги. Но постоянно был контроль: если ты это читаешь, то с твоим развитием что-то не очень хорошо. Лучше читать что-то другое.
Терапевт (перебивает): Скажите, а почему вы все-таки были в семье единственным ребенком? Вы знаете какие-нибудь семейные мифы? Были ли какие-то неудавшиеся попытки или не было? У вас могли быть братья, сестры?
Лена: Нет. Потому что дети вообще для моей мамы как нечто…… Вот она сейчас мне говорит: я тебя вырастила, и мне было очень трудно, я работала, занималась тем и этим……
Терапевт: Хорошо, а вот для предыдущих поколений, для маминой мамы, для папиной семьи – как там было с детьми? Там тоже дети были обузой, или было другое отношение к детям?
Лена (после короткой паузы): Если с маминой стороны, то там были бабушка и дедушка. Бабушка очень мягкая, добрая.
Терапевт: У нее были дети? Сколько?
Лена: Трое детей. Было много как бы специальных выкидышей. Ребенок должен был появиться, а мой дедушка начинал гулять. Он уходил и иногда по месяцу не жил дома. А бабушке было достаточно поднять что-нибудь тяжелое…. И она делала это как бы назло ему……
Терапевт (перебивает): Выходит, там с детьми тоже легко обращались.
Лена: В семье было три девочки, а дедушка все время хотел мальчика.
Терапевт: Угу. Это был повод погулять. Хорошо, а с другой стороны?
Лена: А с другой стороны, так сложилось, что бабушка, мама отца, умерла сразу же после родов, а отец…… Существует такая версия, что он искал маму для своих детей, поэтому часто менял женщин, но мне кажется, что дело-то не в том было……
Терапевт (перебивает): Интересная версия.
Лена: Да. Он говорил: «Была одна женщина, но я видел, что она не любит детей. Пришла другая. Потом, наконец, появилась та, которая все заботы везла на себе, но счастья уже не было».
Терапевт: Хорошо, а что вы сделали, чтобы стать самой себе хорошей мамой? Знаете, есть такое мнение, что каждая женщина должна научиться стать матерью самой себе.
Это значит научиться лучше себя любить. Любить себя так, как она хотела бы в мечтах, чтобы ее любила настоящая мать. Я думаю, она имеет в виду себя, говоря о детях, которым нужны любовь и понимание. Цель разговора в том, чтобы она делала это сама для себя. Я пытаюсь, чтобы она поняла, как ей пережить чувство полноценной любви, приязни к себе, чтобы понравиться себе со стороны, почувствовать себя изнутри и погладить себя.
Лена: А наверное, я ничего и не пробовала. И главное, мне и не хочется.
Терапевт (перебивает): Вот вы с детьми работаете. Вы становитесь для детей в каком-то смысле мамой?
Лена: Да. И мне кажется, что……
Терапевт (перебивает): Вы становитесь для них мамой? (Говорит быстро.)
Лена: Да. И, наверное, для своих в первую очередь.
Терапевт: У вас сколько своих детей?
Лена: Двое.
Терапевт: Откуда же у вас столько взялось?
Лена: А я точно знала, что не один будет.
Терапевт: Откуда?
Лена: Потому что я была одна.
Терапевт: Вы стали хорошей мамой, потому что хотели, чтобы ребенок не был одинок.
Лена: Да. И не только поэтому.
Терапевт: Угу. Вы хорошая мама для своих детей. А есть что-нибудь, что вы сделали или хотели бы сделать, чтобы стать мамой для самой себя?
Лена: Нет, наверное, нет. Дело в том, что я уже решила – что со мной случилось, то случилось, будем жить с этим. Главное, чтобы теперь……
Терапевт (перебивает): Но вы понимаете, какая в этом заключается опасность? Вы нуждаетесь в том, чтобы у вас была мама. И эту нужду вы как бы реализуете тем, что становитесь хорошей мамой для своих детей. Таким образом, вы как бы двойная мама – для них и для себя. Дети далеко не всегда выдерживают такой нагрузки. Мама в квадрате, двойная мама.
Я имею в виду вот что: если бы она знала, что такое хорошая мама для нее, и научилась бы сама себя «доласкивать» в своих мечтах, образах и быть мамой для себя, то тогда бы она была просто матерью для своих детей. То, что она недополучила, она как бы обрушивает на них.
Лена: Честно говоря……
Терапевт (перебивает): Вам не страшно быть слишком хорошей матерью для своих детей?
Лена: Излишней опеки нет. Наоборот, очень осторожное касание, чтобы не обидеть, чтобы не вспугнуть……
Терапевт (перебивает): Хорошо, значит, проблема, которую вы ставите, состоит в том, как добиться независимости от чужих влияний.
Лена: Да.
Терапевт: Что вы имеете в виду под независимостью от чужих влияний?
Лена: Чтобы не вздрагивать при мысли, что сейчас о тебе думают не очень хорошо.
Терапевт: У вас что, с детства сложилось впечатление, что вашей маме легко начать думать о вас не очень хорошо? Что бы вы ни сделали? (Говорит четко, с расстановкой.)
Лена: Да.
Терапевт: Потому что вы не здесь, вы делали что-то не так, вы не такая, вы не тогда и не там родились и так далее. У вас нет своего места, кроме угла в комнате, который не совсем ваш угол, кроме конуры, в которую можно было залезть.
Лена: Пожалуй, да.
Терапевт: У вас нет места в сердце матери.
Лена (кивает головой): Я сейчас подумала – «нет места в сердце матери», а мне туда и не хочется, честно говоря.
Терапевт: Сколько же можно хотеть. (Пауза.) Хорошо, а что происходит с вашими отрицательными чувствами к родителям? (Пауза.) Знаете, каждый ребенок, каждый человек естественно проявляет разные чувства. Иногда он ненавидит своих родителей. Это совершенно нормальное, естественное чувство. Иногда он запрещает себе ненавидеть родителей, иногда он их любит, иногда боится потерять, иногда мечтает потерять. Это разные, противоречивые чувства. Что происходит с вашими чувствами? Что происходит с вашими отрицательными чувствами? Вы можете свою мать ненавидеть открыто?
Лена: Я ее, как правило, оправдываю. Трудная жизнь… Я не такая, как должна быть. Кстати, она эту фразу мне сама подкинула. Она сказала: «У меня должен был родиться другой ребенок, в кого ты такая – я не знаю».
Терапевт: Естественно. У всех дети как дети, только ты у нас…… (Лена кивает.) Хорошо. А что с отцом? Вы говорили, что отец вас любил, вы были ему нужны. Откуда вы это знаете? (Пауза.) Все-таки, как еще вы можете проявлять отрицательные чувства к родителям?
Лена (после паузы): Я немножко потерялась. К отцу у меня скорее положительные, чем отрицательные чувства.
Терапевт: Он тоже уходил, вас бросал. Когда мать на него орала, он же не только ее бросал, он и вас бросал.
Лена: Но он при этом тоже говорил какие-то слова. Я их очень внимательно слушала, и у меня возникло ощущение, что это мама виновата. Потому что, если бы она на него не кричала, если бы она его оставила в покое, позволила бы ему частично жить своей жизнью, то он бы не уходил.
Терапевт: А вы ревновали его к матери? Смотрите, отец хороший. Вы его любите. Мать плохая. Она его плохая жена. Вы ревновали его к тому, что ему не повезло с этой женщиной?
Лена: Опять же, какое-то несоответствие. Ревновать можно, если, допустим, он мне любви недодает, но отдает любовь другому человеку. А там этого не было. Я не видела большой любви к маме. Я как-то считала, наоборот, что он дома задерживается, и он сам это говорил, только потому, что я там. Он бросал фразы типа «я не могу уйти, потому что…»…
Терапевт (перебивает): Он не пробовал вас забрать и уйти куда-то вместе с вами? Он же вас оставлял с мамой. В итоге каждый раз битву выигрывала мама.
Лена: Да. А посмел бы он попробовать это……
Терапевт: Мама была смелее, сильнее. Отец был слабее.
Лена: Да, наверное, раз уходил, значит, был слабее.
Терапевт (перебивает): Вам нравится иметь дело со слабыми мужчинами?
Лена: Нет.
Терапевт: Каких мужчин вы предпочли бы?
Лена: Муж – полная противоположность отцу.
Терапевт: В чем?
Лена: В напористости. Он все держит в своих руках. Дома все зависит от его настроения.
Терапевт: Вам это нравится?
Лена (после паузы): Мне это не очень нравится. Хотя, возможно, на контрасте мне это больше нравится, чем……
Терапевт (перебивает): Одним словом, вы предпочитаете подчиняться мужчине, а не женщине. Реализация мечты о сильном отце, который приструнил бы мать.
Лена: Наверное, да. Возможно.
Терапевт (после паузы): А если бы у вас были братья или сестры, кого бы вы хотели – чтобы это были старшие или младшие, братья или сестры?
Лена: У меня была старшая двоюродная сестра. Она была на год старше. И так получилось, что когда мне было двенадцать лет, а ей тринадцать, мы поехали в одну поездку. Там произошла авария, и она погибла. И когда мы были с ней вместе…. мы ссорились, дрались. Большей частью мы друг друга не принимали, как мне казалось. А вот когда это случилось, то я поняла, что это такая потеря, которую не заполнить. (Пауза.)
Терапевт: Угу. Что такое все-таки независимость? Значит ли это, что вы хотите, чтобы в вашем состоянии мечтательности, отрешенности, надмирности вы пребывали бы больше времени, и вас бы никто не трогал, и у вас там были бы более интересные путешествия? Или независимость означает желание пребывать в разных состояниях и время от времени из одного состояния перемещаться в другое? Или независимость означает желание иметь возможность время от времени уходить от других людей, иметь свою комнату, свое время, свои отдельные от всех путешествия, свою другую жизнь с другой профессией, с любовником, с другим местом, где вам хорошо? Какие реализации независимости вы видите?
Лена: Пожалуй, на том же месте, где я сейчас, с этими же людьми. Наверное, это ощущение покоя, а, может быть, некоторой пустоты, но только хорошей, гармоничной пустоты внутри. Дело в том, что я испытывала эти состояния.
Терапевт: А вы сейчас чувствуете себя дома уютно, как в гнезде?
Лена: Это, пожалуй, самое уютное из того, что есть.
Терапевт: Но недостаточно? Вы хотели бы, чтобы это гнездо сохранилось, но еще была бы другая степень независимости внутри гнезда? Или чтобы была все-таки независимость отдельно от этого гнезда, чтобы вы были независимы, могли жить и быть самой собой – без мужа, без детей?
Лена (после паузы): Я даже не могу этого прощупать.
Терапевт: Вам нужно сочетание своей независимости и, одновременно, включенности в целое как части и зависимости от этого целого?
Лена: Да. Вот это очень точно.
Терапевт: Угу. (Пауза.) Значит ли это, что в детстве вы были ненужной частью целого? Сейчас вы неотъемлемая часть целого, но вам бы еще хотелось не только быть нужной частью целого, но еще и чувствовать сильную энергетическую наполненность, темноту.
Лена: Состоятельность, скорее.
Терапевт: Состоятельность? А у вас прибавилось бы чувства состоятельности, если бы вы родили еще двоих детей?
Лена: Нет. Если бы я могла, например, читать мысли людей и всегда у всех людей читала бы одни и те же мысли о том, что все хорошо, что делаешь то, что надо, то, наверное……
Терапевт (перебивает): Таким образом, хорошо бы, чтобы вы были достаточно уверены в том, что делаете вне дома, чтобы это вас заряжало, и вы с этой дополнительной энергией прилетали бы домой, как птица, неся в клюве нечто важное для дома.
Лена: Да. Скорее, извне – домой. Потому что те хорошие слова, которые мне говорят дома, имеют очень маленький вес для меня.
Терапевт: Я понимаю. А сколько лет вашим детям?
Лена: Девять и десять.
Терапевт: Обе девочки?
Лена: Да.
Терапевт: У вас в роду в основном рождаются девочки? Вы не можете прожить женскую карму и перейти к мужской части рода?
Лена: Похоже на то. Вообще, когда моя бабушка умирала, она сказала, что первые три будут точно девочки, а четвертый – может быть, мальчик.
Терапевт: Да. Интересное заклятие. (Пауза.) А от чего вы вообще получаете энергию? Что вы любите? Какие есть состояния, которые можно назвать ресурсными?
Лена: Беда как раз в том, что я не знаю, от чего получаю энергию. Наверное, оттуда, где спокойно и хорошо – лес, деревья, зелень какая-то, вообще зеленый цвет.
Терапевт: Вы любите перебирать в памяти какие-нибудь воспоминания?
(Лена отрицательно качает головой, вздыхает.)
Терапевт: А почему вы не любите вспоминать?
Ее воспоминания – тоже рыхлый план, это смесь неких рационализаций, размышлений, редких фрагментов воспоминаний, которых становится все меньше и меньше. Туман такой.
Лена: Не знаю. Я живу этим днем и живу… Я, в принципе, не думаю о том, что было там……
Терапевт: Как вам удалось все-таки, выйдя из семьи, где, по вашему рассказу, вы не обучились теплу, контактам с окружающими, построить такую благополучную семью?
Лена: У нас муж любит доминировать, я люблю подчиняться. Мужу нравится состояние покоя. Когда он приходит после работы, ему нужно отдохнуть, чтобы никто его не трогал. Я представляю на своем месте маму. Я знаю, что она тут же начала бы разговаривать с ним о работе, о каких-то других делах. Для меня это не проблема – хочешь быть один – будь один.
Терапевт: Бывает так, что вы капризничаете, плачете? Бывают у вас особые состояния, когда все вас немножко корежит?
Лена: Да, очень редко, но бывают.
Терапевт: А вы можете сидеть у окна, смотреть на Луну и выть?
Лена: Ой, да. (Улыбается, кивает.) Хорошее занятие, собачье немножко.
Терапевт: Как это происходит?
Лена: Именно так я никогда не делала… (Правая рука неподвижно лежит на коленях, левой немного жестикулирует.) Только не у окна…
Терапевт: А где?
Лена: Где-нибудь далеко от дома, чтобы никто не слышал, чтобы никто не подсмотрел.
Терапевт: Вы живете в городе?
Лена: Да.
Терапевт: У вас есть дача?
Лена: Есть.
Терапевт: Вы любите жить на даче?
Лена (задумалась): Да… Только не в доме, потому что там много людей, много родственников и какие-то отношения, которые нужно постоянно выяснять…
Терапевт: Хорошо. Что мы хотим?
Лена: Вот как интересно: чем больше мы говорим, тем меньше я понимаю, чего хочу. (Улыбается, слегка помахивает левой рукой.)
Терапевт: Это и опасно.
Лена (задумчиво смотрит вниз): Я хочу относиться спокойно к тому, что отрицательно относятся ко мне.
Терапевт: Вы уверены, что люди и вправду относятся к вам с какими-то чувствами? Вернее, вот как: может, вы хотите, чтобы другие люди к вам вообще как-то относились? Может, у вас есть страх, что они вообще к вам никак не относятся, не верят в вас – будто бы вы моль прозрачная. Пусть уж они относятся к вам отрицательно, но хоть как-то относятся, чем никак?
Лена: Нет, я хочу быть прозрачной молью и не хочу, чтобы ко мне негативно относились.
С ее стороны это принятие той рыхлости, о которой я говорил. Но если она начнет это осознавать и принимать, то сделает рыхлость своим опорным состоянием. Это значит, что она в нем чувствует себя существующей и именно с этих позиций может искать не воспринимаемые ею пока, но потенциально существующие для нее другие состояния. Дом может быть построен, когда мы находим для него строительный материал.
Терапевт: Вы не хотите, чтобы к вам негативно относились? Лучше, чтобы никак не относились?
Лена: Да.
Терапевт: Чтобы вас вообще не видели?
Лена: Да.
Терапевт: Вы что, хотите стать привидением?
Лена: Да.
Терапевт: А что это? Умереть и приходить на эту грешную землю и смотреть, что там происходит? Или подглядывать в замочную скважину? Или витать, как дух, быть доброй феей? Гладить всех по головке, но не вмешиваться в их земные дела? Что это значит – быть привидением?
Лена (откинулась на спинку стула, обе руки за спиной, взгляд устремлен вверх): Например, я еду в метро. Стою, и мне кажется, что меня никто не видит. Я спряталась, и если раньше я воспринимала какой-нибудь взгляд как обжигающий и начинала думать: «Что же не так?», то здесь я ощущала, что люди смотрят на меня, но не видят…
Терапевт: Это просто оболочка, которой вы защищаетесь от лишних событий? Или вы меняете свой масштаб, чтобы быть маленькой и незаметной? Хотите быть мышонком?
Лена (кивает): Да.
Терапевт: А не хотите иногда стать большой, красивой, поехать на бал, выйти из пены, родиться?
Лена (поглаживает одной рукой другую): Нет.
Терапевт: Метать молнии, громы, орать на людей?
Лена (отрицательно качает головой, слегка морщится): Мне настолько далек образ феи или принцессы, в которую можно превратиться…
Терапевт: Да, я понимаю. (Задумывается.) А вы хотели бы быть восточной женщиной, жить под чадрой, слушать пение фонтана, сидеть взаперти?
Лена (улыбается, мотает головой): Нет, я хотела бы быть женой лесника.
Терапевт: Угу… Теряться в лесу время от времени?
Лена (мечтательно): Да…
Терапевт: Чтобы лесник ходил по лесу и кричал: «Ле-на-а-а!». А вы бы сидели под пеньком и не отзывались.
Лена (смеется): Нет, я бы отозвалась. Я знаю: он крикнет, и я приду – на время, а потом опять уйду.
Терапевт: Жили бы у ручьев, плели бы косы… Время от времени шутили над путниками, зазывали куда-то в чащу, потом отпускали обратно.
Лена (принимает прежнюю позу: кладет правую руку на колени, левую сверху): Да, можно.
Терапевт: А не может ли получиться так, что, приобретая подобную независимость, вы уйдете куда-нибудь далеко, станете самодостаточной, и вам захочется оставить мужа, оставить детей, дом, двинуться в большую жизнь?
Лена (прижимает левую руку к груди): У меня самодостаточности нет ни на столько… Мне кажется, что так много ее у меня не может быть никогда.
Терапевт: Ой, не зарекайтесь. Так легко перейти от какого-то искомого качества к его противоположности… Раз вам кажется, что вам его не хватает, значит где-то для вас открыты большие короба с этим добром. Знаете, как Кощей Бессмертный сидел-сидел в своем углу, гремел цепями, худющий-худющий, несчастный-несчастный… Только хотел водички испить, чтобы потом погулять… Как выпил водички, как порвал свои цепи, как пошел крушить, так и полетели клочки по закоулочкам…
Лена (оперлась правым локтем о спинку стула, улыбается): Кощей коварный был, он знал, зачем воду просить.
Терапевт: А вы совсем не коварная?
Лена: Нет. Я что думаю, то и говорю.
Терапевт: Кощей тоже что думал, то и говорил – до поры до времени… Скажите, когда вы волнуетесь, у вас меняется вес? Были случаи, когда вы поправлялись, худели?
Лена (посерьезнела): Когда я волнуюсь, я худею, и у меня болит голова.
Терапевт: Значит, худеть – худеете, но не поправляетесь. Вам иногда кажется, что вы толстая?.. Вы не боитесь растолстеть?
Лена: Нет.
Терапевт: Вы никогда не думали, что вы толстая?
Лена: Абсолютно нет. Проблема-то в том, что я никак не могу поправиться. (Смеется.)
Терапевт: А когда вы были подростком, вам казалось, что у вас длинные руки или неправильные ноги, большой нос? Какие тогда были проблемы с телом?
Лена: Мне казалось, что все не так.
Терапевт: Вы были гадким утенком?
Лена: Угу. (Кивает, слегка улыбаясь.)
Терапевт: Но вы хотите превратиться в лебедя, или уже превратились?
Лена: Я себя не понимаю. Я сама для себя не хочу в него превращаться, потому что я сама себя все-таки люблю, но не как мама. Я внутри себя люблю и называю себя Ленкой, как в детстве. (Оживленно жестикулирует левой рукой, правая лежит неподвижно на коленях.) А когда я общаюсь с другими людьми, мне хочется выглядеть лучше.
Терапевт: А вам не хотелось быть мальчишкой? Вы худющая, называете себя Ленкой, в семье у вас девочки. Мама хотела мальчика?.. А папа хотел?
Лена (задумалась, поджав губы): Мама нет, а папа никогда об этом не говорил.
Терапевт: Все были согласны на зверушку, если не мальчик, то пусть будет зверушка?
Лена (кивает): Угу. Что хотели, то и получили.
Это тоже вопрос «Кто я?», и половая идентификация также важна. Клиентка ведет себя так, будто находится в другой фазе своего развития – досексуального – оформляясь только в социальных и биологических ролях. У нее нет отчетливого различения между поколениями, и отсутствует ощущение половых ролей. Ее мать иногда играла мужскую роль, отец – женскую, кто-то кому-то был ребенком, кто-то обращался к ней как к взрослому. У клиентки все это сильно перепутано.
Терапевт: Вам хотелось быть мальчишкой?
Лена: Первый ответ – «нет». По крайней мере, мне не хотелось бы быть мужчиной сейчас. А в детстве… Может быть, тогда – «да».
Терапевт: Хорошо. Тогда чего мы хотим? Какова будет наша задача?
Лена: Мне бы хотелось, чтобы вы сами определили, что у меня не так. Какая проблема… (Смеется.)
Терапевт: Что у вас не так? Да у вас все не так!
Лена: Я и говорю… Может быть, хотелось бы удерживать состояния наполненности, которые были. Но что это такое?
Терапевт: Это значит, что лишнее шевеление означает для вас обязательно потерю чего-то.
Лена: Вот, вот. (Кивает.)
Терапевт: Поэтому лучше не шевелиться. Но не шевелиться нельзя. И поэтому приходится все время терять.
Лена: Вот так, да.
Терапевт: Так какова все-таки задача? Надо что-то выбрать. Все сразу решить невозможно.
Лена (взгляд задумчиво устремлен наверх): А если я опять к тому же вернусь… К независимости… Чтобы не обжигаться о чужие слова и взгляды.
Терапевт: Почему это вас так волнует? У вас все так, зачем вам беспокоиться? Родились случайно, неизвестно, жили ли. Сейчас вы – это не вы, а часть семьи. Что вам терять?
Лена: Правильно. Поэтому мне надо невидимой быть, раз меня нет. А на меня почему-то все смотрят…
Терапевт: Некоторые еще и разговаривают.
Лена: Не дай Бог… (Улыбается.)
Терапевт: Вы хотите, чтобы люди, когда они на вас смотрят, или вас не видели, или принимали за хорошую, или прощали вас за то, что вы не такая.
Лена: Или принимали такой, какая я есть.
Терапевт: А вы верите, что вас можно принимать такой, какая вы есть?
Лена: Если им это не нравится, то они могут не разговаривать.
Терапевт: Я с вами разговариваю и принимаю вас такой, какая вы есть. Как я с вами разговариваю?
Лена: Как с очень проблемным человеком.
Терапевт: А что у вас такого проблемного?
Лена: Я вся не такая.
Терапевт: Но это вы так считаете. Я так не считаю. Человек вообще, как был выгнан из рая, потерял совершенство. Просто некоторые это понимают, а некоторые – нет. Вы хотели бы вернуться в рай?
Лена (оживляется, начинает жестикулировать левой рукой): Я хотела бы не понимать, что я несовершенна, не видеть этого.
Терапевт: Как это может быть, ведь как только вы начинаете что-то понимать, у вас сразу всплывает, что вы не такая. Может, вас родить обратно?
Лена (улыбается): Шапку-невидимку мне нужно.
Терапевт: Если вернуться к началу нашего разговора, то получается, что мама вышла замуж не за того, папа женился не на той. Один родил одну половинку зверушки, другой – вторую половинку. Зверушка – это звероящер, голова от одного, а хвост от другого. Сфинкс – не сфинкс, кентавр – не кентавр. Не понять. Одни говорят: ты змея, другие – ты рыба, ты не наша. Как у кентавра: одни говорят – лошадь, другие – человек. Одни принимают за своего, другие – нет. Но, может, и другие такие есть – кентавры, змеерыбы?
Лена: Есть, наверное, но они живут так, и им это не мешает. А мне мешает.
Терапевт: Может, вы никогда не видели другого существа, которое состояло бы из двух половин? Проблема, что бывают мужчины и женщины из разных семей, с разными привычками, она не вами придумана. (Лена молча кивает.) Может, вам поискать свою стаю? Если вы считаете себя уродом, то, может, есть стая уродов, которые уродами себя не считают, а считают друг друга красавцами?
Лена: Но где же их найти-то?
Терапевт: А вы их искали?
Лена: Я считаю, что в жизни все постепенно приходит. Если надо, то придет. Нет, так я не искала. Я просто думаю, что другие с этим справляются, а я нет. (Смотрит наверх и слегка раскачивается на стуле.)
Терапевт: Будем, что ли, во сне пластическую хирургию делать?
Лена: Ага.
Терапевт: Во что вас превращать? Что оставлять, что наращивать, что от змеерыбы оставлять? Что со щеками будем делать, с носом, с волосами?
Лена: Мне опять хочется сказать, что превращаться надо в ничто.
Терапевт: Расскажите сказку о Русалочке.
Лена: Я в самом начале могу остановиться. Потому что принц – из другого мира, и они не могут быть вместе, поэтому надо остаться в своем доме…
Терапевт: И не вылезать из него?
Лена: Если хочется, можно иногда вылезать, но не меняться. (Погрустнела, спрятала правую руку за спину.) Не отдавать часть себя иллюзиям, которые могут не оправдаться.
Терапевт: Иллюзии дворца на холме – это когда ты живешь в воде, а если ты живешь в этом дворце, то это совсем не иллюзии. Иллюзией тогда является подводное царство. А как жить то в одном месте, то в другом – уже другая задача. У вас хватило бы сил жить в двух мирах?
Лена: Мне кажется, что хватило бы. Это как раз тот вариант, который нужен.
Терапевт: А в трех мирах?
Лена: Зачем? Есть свой мир и тот, куда хочется.
Терапевт: Есть мир, в котором вы думаете или мечтаете о чем угодно. Ушли в мечты, и в этом мире живете, строите замки, разрушаете их. Это ваш мир, никто в него не вхож. Вы себя в нем ласкаете, успокаиваете, возбуждаете. Это ваш мир, ваш замок. Это мир?
Лена: Да, это мир.
Терапевт: Второй мир, в котором вы живете – мир вашего реального дома. Это ведь тоже мир?
Лена: Да.
Терапевт: Третий мир – в котором ничего не существует. Вы там – прах и пепел, пена. Все люди равны. Ничего там нет. Вы знаете, что просто плавно существуете, растворившись где-то. Других нет, вас нет, вам спокойно или неспокойно, нет забот, нет начала и конца, прошлого и будущего. Но все-таки что-то есть. Это ведь тоже мир. (Лена кивает.) Это третий мир. Четвертый мир – мир сконструированный, но тем не менее реальный. Это не дом, это мир, в котором может жить другой принц, чужие дети. Это мир, куда вы уходите в гости. Он может быть интересен, из него можно уйти когда угодно, как из мира мечты. Он имеет немного от мечты, немножко – реального дома, немножко – как в том мире, где ничего нет. Это ведь тоже мир? (Лена смотрит «в себя», кивает.) Это четвертый мир. Как же вам жить в этих четырех мирах, чтобы приносить какие-то вещи из них, смешивать, иногда терять, иногда находить. Чтобы не было такого: в один мир входите, вдруг дверь щелкает и выйти уже не удается. А раз есть такой страх, то быть в мире, где находишься, уже не совсем полноценно. В этом будет заключаться неполноценность? (Лена наклонила голову и трет рукой подбородок.) Может, необходимость независимости заключается в том, чтобы то уходить в один мир и там находиться, устроить его для себя как норку, то из этого мира возвращаться в другой мир и там тоже жить сколько угодно, а затем, когда захочется, переходить в третий мир… Может, в этом независимость и заключается?
Лена: Дело в том, что у меня есть еще, скажем, пятый мир, где много-много шипов, куда я попадаю…
Терапевт: А что это за пятый мир? Это мир, где люди на вас смотрят и видят вас не такой?
Лена: Да, да. (Прижала палец к губам.)
Терапевт: Вы как морская звезда…
Лена: Мне в этих четырех мирах как бы хорошо, я плавно перетекаю из одного мира в другой, а вот в пятом у меня прокручивается… (Изображает пальцами вращательное движение.) В нем я себя чувствую себя жутко незащищенной, мне хочется бежать из него в какой-то из четырех других.
Терапевт: Может, тогда нужен шестой мир, в котором люди, что бы вы ни сделали, улыбались и восхищались вами. Люди смотрели бы на вас как на образец, как на манекенщицу.
Лена: Можно и такое, но дело в том, что пятый мир все равно останется… (Смотрит в одну точку.)
Терапевт: А может, в этом пятом мире за какой-то мембраной находятся и пятый и шестой мир вместе. И как в кривом зеркале: вам кажется, что все смотрят на вас и вы не такая, а на самом деле – все наоборот, как в кривом зеркале. Вас кто-то заколдовал – все делаете так, вами восхищаются, у вас есть особое свойство задавать ритм, стиль, задавать тон…
Лена: Это какой-то перегиб. Я же понимаю, что так не может быть.
Терапевт: Но может быть, вы могли остаться в этом пятом мире на средней грани, когда на одной стороне Зазеркалья вы делаете что-то не совсем так, а иногда даже очень так.
Лена: В этом случае мне бы захотелось убежать в шестой мир и там сидеть.
Терапевт: А чем плохо? Может быть, это и есть ваш настоящий мир?
Лена: Так не может быть.
Терапевт: Почему?
Лена: Я же не могу всегда все делать правильно. (Слегка улыбается.)
Терапевт: Вы рассуждаете как девочка-отличница, которая поставила кляксу на странице и говорит: «Как же я эту кляксу исправлю? Что бы я потом на этой странице ни написала, все равно это будет страница с кляксой. Я всегда делаю на странице хоть маленькую, но кляксу, потому что совершенства в мире нет». А вам в ответ ваша добрая фея: «Знаешь, ты поставила кляксу, а на другой странице ты для симметрии тоже поставь кляксу, а вокруг них будет узор и ты его нарисуешь, как на нотном листе. И вот ты напишешь прекрасное музыкальное произведение благодаря этой кляксе, которая стала для тебя стимулом». А вы ей возражаете: «Раз клякса – значит, это не совершенство, раз это не совершенство, то не хочу, чтобы это вообще существовало». А она вам: «Подумаешь, клякса. Неважно, зато ты целое полотно разворачиваешь, а клякса – как бы твоя подпись».
Лена: Мне хочется сопротивляться. Во-первых, за первую кляксу подзатыльник получишь, потом еще и за вторую, которая тебе как бы для симметрии нужна. А потом кляксы – это не поступок, это ошибка. Делать вторую ошибку, чтобы получить… (Пожимает плечами.)
Терапевт: Чем отличается поступок от ошибки?
Лена (затрудняется ответить): Это ошибочный поступок…
Терапевт: Вопрос о том, насколько вы гибки относительно среды, подкидывающей вам ошибки. Люди так устроены, что зачастую на кляксу внимания не обращают. Подумаешь, клякса. Вы сумеете любую кляксу использовать, если, конечно, будете двигаться быстрее и более плавно, чем заставляет вас окружающая среда. Если вы будете сидеть на стуле и вас любой шорох будет приковывать к месту, как будто вас на иголку, как бабочку, посадили, тогда, конечно, другое дело – тогда все будет плохо. Вас такой вариант больше устраивает?
Лена (все время сидит, глядя в одну точку): Нет, у меня такой вариант уже есть. Больше не надо.
Терапевт: Что мы будем делать? Чего мы хотим? (Лена очень долго молчит, слегка улыбаясь.) Вы, по-моему, уже где-то в седьмом мире находитесь. Как вам наш разговор?
Лена: У меня такое ощущение, что после такого разговора можно уже и наведение не делать. Подумать сначала.
Терапевт: Как вы сейчас себя чувствуете?
Лена (смотрит «в себя»): Как в том мире, куда ничего не доносится, только я и мои мысли. Но это пока, а когда я все это обдумаю…
Терапевт: А зачем это обдумывать?
Лена: Не знаю, я боюсь, что из меня это состояние вытечет. (Улыбается.)
Терапевт: Как вытечет, так и обратно втечет. Как песочные часы: высыпались, перевернули, опять потекли. Так и вы… Ну что, будем сейчас спать? Силы есть?
Лена: У меня силы есть.
Терапевт: Мы все возьмем обязательство быть такими стойкими, как вы. Закрывайте глаза, садитесь удобно. (Лена закрывает глаза, складывает руки на коленях.) Давайте мы сейчас прислушаемся к звукам вокруг… как будто это особый звуковой ковер… в котором вы иногда видите отдельные всплески цвета… очень спокойных оттенков… И вслушиваетесь в тишину… в паузы между звуками… И одновременно очень тонко слышите отдельные звуки, удаляющиеся голоса… какой-то далекий гул, шорохи… собственное дыхание… И кажется, что иногда… вы слышите совсем не существующие звуки, трепет собственных век… Веки трепещут, как трепещет от ветра белье, повешенное на веревке… И вам может нравиться свобода ваших век, прижатые глаза… Ветер дает упругость… и одновременно мягко гладит, напоминает об энергии… Если вы вспомните свой шарф… коричневые и зеленые оттенки… желтое, черное… Может быть, вы представите, что у вас появляется… как из детской сказки… ковер-самолет, большой и плотный, большой шарф, расстеленный во все стороны… на который можно сесть или лечь… которым можно обмотаться…
Она говорила о том, что ей хотелось бы видеть себя со стороны, и здесь начинается мотив полета, легкости, видения со стороны, покачивания, перехода… Шарф близок к телу, тесно прилегает, его можно теребить. Частичка себя. И вот из прозрачного шарфика получается нечто плотное, фактурное, то, на что можно опереться. На ковре есть узоры. Узоры рифмуются с бликами, крапинками при закрытых глазах. Реальные звуки мерцают, уходят, блекнут – это тоже ассоциация с узором ковра… Клиентка немножко черно-белая, субдепрессивная, построенная на контрастах. А ковер – это введение к теме цвета, к теме блеска.
Он становиться коконом со многими слоями, пещерой… Его можно разворачивать и сворачивать… Кажется, он сам трепетно разворачивается от вашего дыхания…
Мотив кокона, пещеры, убежища – это из ее словаря. Фактурные образы тепла, детства, уюта.
И даже мысли, когда вы сидите на этом ковре-самолете… Он может уносить вас в любые земли… И ощущение полета и легкости, и одновременно ощущение прикрепленности к нему… Как будто вы сами обретаете легкость… и ваше тело слегка вытягивается во всех суставах… Голени и бедра… Запястья и предплечья… начинают изящно вращаться в суставах, как вращается пропеллер, как вращаются колеса велосипеда… Надуваться, как паруса на этом ковре-самолете… Вы чувствуете себя то растворяющейся на его фоне… незаметно исчезающей… А то яркой и красивой птицей, которая по праву свила свое гнездо… в этом большом коконе… летящем, куда она захочет…