Сопротивление благодати

Сопротивление благодати

Орест не пошел к психотерапевту: он лечился сам. И даже если бы в Древней Греции были профессиональные психиатры, ему все равно пришлось бы лечиться самому. Ибо, как уже упоминалось, психотерапия — это всего лишь инструмент, дисциплина. Выбрать или отвергнуть этот инструмент — дело пациента; выбрав же его, пациент сам определяет, как долго следует им пользоваться и с какой целью. Есть люди, готовые преодолеть все препятствия — нехватку денег, предыдущий досадный и бесполезный опыт с психиатрами или психотерапевтами, неодобрение родственников, холодную, отталкивающую атмосферу клиники, — лишь бы пройти психотерапию и извлечь из нее каждую крупицу пользы. Другие же отказываются от лечения, даже если им поднести его на серебряном блюде; или же, вступив в лечебный процесс, торчат в нем, как сучок в бревне, практически ничего не получая от лечения, каким бы искусным, настойчивым и любящим ни был врач. По окончании успешного лечения у меня нередко возникает искушение сказать себе, что я вылечил человека; но я знаю, что реальность проще: я был только катализатором. Но я счастлив и этим.

Если в конечном счете люди сами излечивают себя — с помощью или без помощи психотерапии, — то почему это удается столь немногим? Если дорога духовного роста, пусть нелегкая, открыта каждому, почему так мало людей ее избирают?

Именно этот вопрос стоял перед Христом, когда он сказал: «Много званных, а мало избранных».[37] Но почему немногие избраны и чем они отличаются от многих? Ответ, который дает большинство психотерапевтов, основан на представлении о различной глубине патологии. Они считают, что, хотя больны почти все, у одних болезнь сильнее, чем у других, и чем человек сильнее болен, тем труднее его вылечить. Более того, глубина психической патологии прямо зависит от того, насколько сильно и как рано был лишен пациент родительской заботы в раннем детстве.

В частности, считается, что все психотики пережили крайне неблагоприятный родительский уход в первые девять месяцев жизни; их состояние может быть улучшено тем или иным видом терапии, но излечить психоз практически невозможно. Больные с нарушениями социального поведения (характеропатией) получили нормальный уход в раннем младенчестве, но зато были существенно лишены заботы в период от девяти месяцев до двух лет; в результате, они не так тяжело больны, как психотики, но все же больны серьезно, и лечить их достаточно трудно. Невротики же получили нормальный уход в раннем детстве, но затем, после двух лет, были лишены его; особенно часто их страдания начинаются к пяти-шестилетнему возрасту. Поэтому считается, что невротики не так тяжело больны, как характеропаты и психотики, и что их, следовательно, намного легче лечить.

Я считаю, что эта схема в основе своей правильна; она образует костяк психиатрической теории, во многих случаях весьма полезной для практикующих врачей, и ее нельзя сбрасывать со счетов. Однако она не дает полной картины. Один из ее недостатков — отрицание важной роли родительского внимания в период отрочества. Есть серьезные основания считать, что недостаточное внимание родителей в эти годы может и само по себе вызвать психическое заболевание, а полноценная забота родителей о подростке может исцелить многие, может быть даже все, нанесенные в раннем детстве раны. Кроме того, если эта схема имеет прогностическую ценность в статистическом смысле — невротиков лечить, в среднем, легче, чем характеропатов, а характеропатов, в среднем же, легче лечить, чем психотиков, — то результаты лечения в конкретном, индивидуальном случае она предсказать не может. У меня, например, самый быстрый и самый удачный за всю мою практику курс психоанализа прошел мужчина с тяжелым психозом; его лечение успешно завершилось через девять месяцев. И наоборот, я три года работал с женщиной, у которой был «всего лишь» невроз, а лечение принесло самые минимальные результаты.

Среди факторов, которые не учитывает схема классификации тяжести душевных заболеваний, есть одна трудноуловимая характеристика индивидуального пациента: я бы назвал ее «волей к развитию». Человек может быть чрезвычайно больным и в то же время обладать сильнейшей «волей к развитию» в этом случае происходит исцеление. С другой стороны, сама по себе болезнь может быть мягкой, насколько это определение применимо к психической болезни, но если у больного нет воли к развитию, его нездоровое состояние не изменится ни на йоту. Я считаю поэтому, что воля пациента к развитию, душевному росту, является решающим фактором успеха или неуспеха лечения. И все же этот фактор совершенно не осмысливается и даже не признается в современной психиатрической теории.

Хотя я признаю огромное значение воли к развитию, я далеко не уверен, что могу внести существенный вклад в понимание этого фактора, потому что и здесь мы подходим к великой тайне. Совершенно ясно, что воля к развитию по существу своему есть тот же феномен, что и любовь. Любовь — это воля к расширению себя ради духовного развития. Подлинно любящие люди, по определению, — это растущие люди. Я говорил о том, как способность любить питается, воспитывается в человеке любящими родителями, но я отмечал также, что само по себе родительское воспитание не объясняет эту способность во всех случаях.

Я напомню читателю, что вторая глава этой книги завершается четырьмя вопросами о любви, и два из них мы сейчас рассматриваем: почему некоторые люди не реагируют на лечение, проводимое даже самыми лучшими и самыми любящими врачами; и почему некоторые люди преодолевают — с помощью психотерапии или без нее — последствия самого безрадостного детства и становятся любящими? Я отмечал, как помнит читатель, что я сомневаюсь в своей способности ответить на эти вопросы удовлетворительно для всех. Я высказал надежду, что некоторую ясность здесь может внести понятие о благодати.

Я пришел к убеждению — и я старался показать, — что способность человека любить и, значит, его воля к развитию питаются не только любовью родителей в детстве, но также и благодатью, любовью Бога, в течение всей жизни. Это та могучая сила, которая лежит вне сознания человека и действует через посредство его бессознательного, а также через посредство других любящих людей, кроме родителей, и какими-то третьими путями, которых мы не знаем. Именно благодаря благодати люди имеют возможность преодолеть травмы несчастного, лишенного любви детства и стать любящими существами, далеко превзойдя собственных родителей на шкале человеческой эволюции.

Но почему тогда лишь некоторые люди развиваются духовно и их эволюция перекрывает неудачные обстоятельства детства? Я уверен, что благодать доступна каждому, что все мы одинаково окутаны любовью Бога без каких-либо предпочтений. Поэтому единственный ответ, который я могу дать, состоит в том, что большинство из нас делает выбор: не внимать голосу благодати, не принимать ее помощь. Утверждение Христа «Много званных, а мало избранных» я толкую таким образом: «Всех нас благодать призывает к себе, но только немногие избирают внимать ее зову».

Тогда вопрос приобретает другую форму: почему столь немногие из нас избирают внимание к призыву благодати? Почему большинство людей, фактически, сопротивляется благодати? Мы говорили раньше о том, что благодать порождает в нас некое бессознательное сопротивление болезни. Как же так происходит, что мы, видимо, обладаем почти столь же сильным сопротивлением здоровью? Ответ на этот вопрос, в сущности, уже был. Это наша леность, первородный грех энтропии, тяготеющий над каждым из нас. Как благодать является первоисточником той силы, которая заставляет нас подниматься по лестнице человеческой эволюции, точно так же энтропия заставляет нас сопротивляться этой силе, оставаться на низкой, удобной ступеньке, к которой мы так привыкли, или даже спускаться ниже, к менее требовательным формам существования. Мы уже много говорили о том, как трудно дисциплинировать себя, по-настоящему любить, расти духовно. Что же, вполне естественно трудностей избегать. Хотя мы уже рассмотрели сущность проблемы энтропии, или лености, есть один аспект этой проблемы, который еще раз требует нашего внимания. Речь идет о власти.

Психиатры, да и многие неспециалисты знают, что психиатрические проблемы особенно часто возникают у лиц, недавно получивших большое повышение, достигших положения с высоким уровнем власти и ответственности. Военные психиатры, особенно хорошо знакомые с «неврозом повышения», знают также, что этот невроз не приобретает еще более широкого распространения только потому, что большинство солдат успешно сопротивляются повышению. Большинство сержантов просто не проявляют никакого интереса к повышению, а многие из них категорически отказываются от подготовительных офицерских курсов, хотя по уровню интеллекта и квалификации вполне соответствуют офицерскому званию и неоднократно получали соответствующие предложения.

С духовным развитием дело обстоит так же, как и с профессиональным. Ибо призыв к благодати есть повышение: это призыв к состоянию более высокой ответственности и власти. Осознавать благодать, лично испытывать ее постоянное присутствие, знать о своей близости к Богу означает знать и постоянно испытывать внутреннее равновесие и мир, а этим свойством обладают немногие. С другой стороны, это знание и осознание сопряжены с огромной ответственностью. Ибо испытывать свою близость к Богу означает также осознавать свое обязательство быть Богом, быть исполнителем Его власти и любви. Призыв к благодати есть призыв к жизни в напряженной заботе, службе и готовности к любой жертве. Это призыв к выходу из духовного детства и переходу к зрелости, к выполнению отцовского и материнского долга по отношению к человечеству. Это хорошо выразил Т.Эллиот в тексте рождественской проповеди в пьесе Убийство в кафедральном, соборе:

Но задумайтесь на минуту о смысле слова «мир». Не кажется ли вам странным, что ангелы провозвестили Мир, когда мир был наполнен нескончаемой Войной и страхом Войны? Не кажется ли вам, что ангельские голоса ошибались и что их обещания несли обман и разочарование?

Задумайтесь и о том, как наш Господь говорил о Мире. Он сказал ученикам: «Мой мир я оставляю с вами, мой мир я даю вам». Говорил ли Он о том мире, который представляем себе мы: Англия в мире с соседями, бароны в мире с королем, хозяин дома подсчитывает свои мирные заработки и искренне ставит на стол перед другом свое лучшее вино, а его супруга поет песни детям? Те, кто были Его учениками, не знали ничего подобного: им еще предстоял долгий, полный страданий путь по морю и суше, их ждали пытки, тюрьмы, разочарования и мученическая смерть. Тогда о каком мире Он говорил? Если вы задаетесь этим вопросом, то вспомните, что Он сказал также: «Не так, как мир дает, я даю вам». Да, Он дал своим ученикам Мир, но то был Мир не мира сего.

Да, с миром благодати приходят мучительные обязательства, долги, ответственность. Нет ничего особенного в том, что так много высококвалифицированных сержантов отказываются надеть офицерский мундир. Нет ничего удивительного и в том, что пациенты психотерапевта испытывают мало интереса к той власти, которая присуща подлинному душевному здоровью. Молодая женщина, только что завершившая у меня почти годичное лечение по поводу глубокой депрессии и многое узнавшая за это время о психопатологии своих родственников, пришла однажды радостно возбужденная в связи с тем, что сумела без труда, хладнокровно и мудро разрешить очередную семейную свару. «У меня очень хорошо на душе, — сказала она. — Если бы я могла чаще так себя чувствовать!»

Я сказал ей, что здесь нет ничего невозможного: ее прекрасное самочувствие объясняется тем, что она впервые действовала по отношению к семье с позиции силы, поскольку осознавала все недобросовестные ухищрения домочадцев, все неправедные приемы, с помощью которых они пытались манипулировать ею; поэтому она и оказалась на высоте положения. Я добавил, что она может распространить этот тип осознания и на другие ситуации и, оказываясь каждый раз «на высоте», все чаще испытывать эти приятные чувства. Она смотрела на меня с нарастающим ужасом: «Но для этого мне придется все время думать!» Я согласился: действительно, ее власть может поддерживаться и развиваться при условии постоянных размышлений, но зато она избавится от чувства беспомощности, которое стало источником ее депрессии. Она пришла в ярость: «Черт возьми, я не желаю быть обреченной на бесконечное думание! Я не для того пришла к вам, чтобы моя жизнь стала еще труднее. Я хочу расслабиться и просто радоваться жизни. Вы что же, хотите, чтобы я была чем-то вроде Бога?» Печально, но это происходило вскоре после того, как эта женщина, обладающая блестящим интеллектуальным потенциалом, закончила курс лечения; она была далека от исцеления, так как пришла в ужас от требований, которые ставило перед ней душевное здоровье.

Непрофессионалу это может показаться странным, но психотерапевты хорошо знакомы с тем фактом, что люди, как правило, панически боятся душевного здоровья. Трудная задача психотерапии заключается не только в том, чтобы привести пациента к ощущению душевного здоровья, но и, применяя всевозможные комбинации ободрения, утешения и твердости, предотвратить его бегство от опыта, к которому он уже пришел.

Один аспект этого страха можно считать законным, в нем нет ничего нездорового: человек боится, что, получив власть, он может ею злоупотребить. Святой Августин писал: «Dilige et quod vis fac» — «Если ты любишь и усерден, то можешь делать все, что захочешь». При достаточно успешном процессе психотерапии пациент в конце концов избавляется от чувства, что он не способен справиться с безжалостным, подавляющим миром, и внезапно осознает, что обладает достаточной властью, чтобы делать все, что ему захочется. Осознание этой свободы пугает. «Если я могу делать все, что хочу, — думает такой человек, — то что мне мешает делать великие ошибки, совершать преступления, жить аморально, злоупотребляя своей свободой и властью? Достаточны ли мое усердие и моя любовь для того, чтобы руководить мною?»

Если осознание своей власти и свободы переживается как призыв к благодати, как это часто и бывает, тогда есть и ответ на него: «Господи, я боюсь, что недостоин Твоего доверия ко мне». Эта боязнь сама по себе является, конечно, неотъемлемой частью усердия и любви и поэтому полезна для самоконтроля и предупреждения злоупотребления властью. По этой причине ее нельзя отбрасывать; но она не должна доминировать настолько, чтобы не дать человеку услышать призыв к благодати и взять на себя посильную власть. Есть люди, которые, будучи призваны к благодати, могут годами бороться со своей боязнью, прежде чем сумеют преодолеть ее и принять собственную божественность. Если эта боязнь и чувство недостойности столь сильны, что никогда не позволяют человеку взять на себя власть, значит, налицо невротическая проблема, работа с которой может стать главной задачей этого человека, а возможно, и его психотерапевта.

Но для большинства людей страх, что они могут злоупотреблять властью, не является главным в их сопротивлении благодати. Несварение у них вызывает не «Делай, что хочешь» в афоризме св. Августина, а «Будь усерден». Большинство из нас подобны детям или подросткам: мы уверены, что нам, взрослым, надлежит пользоваться свободой и властью, но как-то забываем, что к этому еще полагается ответственность и самодисциплина. Как бы ни угнетали нас родители, общество, даже судьба, — мы на самом деле, очевидно, нуждаемся в каких-то силах над нами. Чтобы было кого винить за наше состояние. Подняться до такого уровня власти, когда больше некого винить, кроме самого себя, — это страшно. Как уже говорилось, если бы в этой вышине не было близости Бога, мы ужаснулись бы своему одиночеству. И все же у многих настолько недостает способности выносить одиночество могущества, что они отвергают присутствие Бога, лишь бы не ощущать себя единственным хозяином на собственном корабле. Большинство людей хотят мира без одиночества власти. А еще они хотят взрослой уверенности в себе, но не желают вырастать из детства.

Мы по-разному рассуждали о том, как трудно расти. Очень немногие идут к зрелости не колеблясь и не кривя душой, постоянно готовые к новой, более высокой ответственности. Большинство же еле тащат ноги и по-настоящему так никогда и не становятся взрослыми, постоянно уклоняясь от требований полной зрелости. Именно так обстоит дело с духовным развитием, которое не может быть отделено от процесса психологического созревания. Ибо призыв к благодати в своей предельной форме есть требование быть одним с Богом, принять равенство с Богом. То есть это призыв к полной зрелости. Мы привыкли представлять себе момент обращения или призыва к благодати как феномен типа «О радость!». В моей практике куда чаще этот момент, по крайней мере частично, выглядел как «О гадость!». В ту минуту, когда мы наконец вслушаемся в призыв, мы можем сказать «О, благодарю Тебя, Господи» или «О Господи, я недостоин» или «Господи, должен ли я это сделать?»

Таким образом, тот факт, что «много званных, а мало избранных», легко объясняется трудностью ответа на призыв к благодати. И вопрос, по-прежнему стоящий перед нами, состоит не в том, почему люди не способны принять психотерапию или не могут извлечь из нее пользу даже у самых лучших врачей; или почему люди обычно сопротивляются благодати; учитывая силу энтропии, это как раз наиболее естественная реакция. Вопрос, скорее, должен быть поставлен по-другому: как происходит, что те, немногие, все-таки откликаются на призыв, вопреки всем трудностям? Чем отличаются эти немногие от многих?

Я не могу ответить на этот вопрос. Эти люди могут прийти из богатой, культурной среды, но могут быть и из бедного, суеверного общества. У них могло быть чудесное детство с любящими родителями, но они могли быть и совершенно лишены родительской любви и надлежащего внимания. Иногда они проходят психотерапию по незначительному поводу, в другой раз это тяжелое психическое заболевание. Среди них есть молодые и старые. Они могут внять призыву к благодати сразу и без видимых затруднений. В других случаях они яростно отбиваются от него, уступая постепенно, пядь за пядью.

В результате, приобретя многолетний опыт, я стал более осторожен в выборе будущих пациентов. Я приношу извинения тем, кого не берусь лечить из-за моего невежества. Ибо я убедился, что на ранних стадиях лечения я совершенно не способен предсказывать, кто из моих пациентов не поддастся психотерапии, кто достигнет заметного, но все же лишь частичного улучшения, а кто чудесным образом будет все время развиваться и достигнет состояния благодати. Даже Христос говорил о непредсказуемости благодати, когда обращался к Никодиму: «Как слышишь ты дуновение ветра, но не знаешь, откуда он появился и куда полетит дальше, так же и Дух. Мы не знаем, кому следующему Он дарует эту жизнь небесную».[38] Сколько бы мы ни говорили о феномене благодати, в конце концов нам все же приходится признать его таинственную природу.