Туннельное видение ученых

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Туннельное видение ученых

Иногда к психиатрам приходят пациенты со странным нарушением зрения: они видят лишь прямо перед собой, притом их поле зрения чрезвычайно сужено. Слева, справа, выше и ниже небольшой области они не видят ничего. Они не могут видеть одновременно два предмета, расположенные рядом; они видят только один, а для того, чтобы увидеть другой, должны повернуть голову. Их система зрительного восприятия похожа на туннель с небольшим кружком света в конце. Никаких физических нарушений, которыми можно было бы объяснить этот симтом, в системе зрения таких пациентов не обнаруживается. Похоже, они по какой-то причине как будто не хотят видеть больше, чем то, что находится прямо перед глазами, в пределах избранного ими фокуса.

Вот еще одна причина, почему люди науки склонны выплескивать с водой ребенка: они не видят ребенка. Многие ученые просто не смотрят в ту сторону, где лежат доказательства реальности Бога. Они страдают своего рода туннельным видением; добровольно наложив на себя психологические шоры, они не в силах направить свое внимание на царство духа.

Из причин такого туннельного видения в науке я хочу рассмотреть две, порожденные самой природой научных традиций. Первая причина связана с методологией. В своем похвальном стремлении к опыту, точному наблюдению и повторяемости результатов наука ставит во главу угла измерение. Измерить что-то означает испытать это в определенном пространстве, там, где можно произвести наблюдения с высокой точностью и где их могут повторить другие. Благодаря измерениям, наука достигла колоссальных успехов в постижении материальной вселенной. Но под влиянием этих успехов сами измерения превратились в научного идола. Для многих ученых это стало основанием не только для скептицизма, но и для полного отрицания всего, что не может быть измерено. Эти ученые как бы говорят: «Чего нельзя измерить, того нельзя познать; нет смысла заниматься тем, чего нельзя познать; поэтому все, что не может быть измерено, несущественно и не стоит нашего внимания». В силу такой логики многие ученые исключают из серьезного рассмотрения все, что не поддается осязанию или таковым кажется. В том числе, конечно, и проблемы бытия Бога.

Это странное, но на редкость вездесущее предположение — что все то, что трудно изучать, не заслуживает изучения, — в последнее время начинает оспаривать уже сама наука. Одно из таких направлений возникло благодаря непрерывно совершенствующимся методикам исследований. С помощью такого оборудования, как электронные микроскопы, спектрофотометры и компьютеры, а также программного обеспечения с применением статистических методов мы сегодня производим измерения все более сложных явлений и процессов; два-три десятка лет назад эти измерения были немыслимы. При таких темпах прогресса мы скоро, вероятно, сможем сказать: «Нет ничего вне пределов нашего видения. Если мы решили исследовать что-нибудь, всегда сможем придумать метод этого исследования».

Другое направление, которое может помочь нам избежать научного туннельного видения, — сравнительно молодая отрасль науки, открывшая реальность парадоксов. Сто лет назад парадокс, с точки зрения научного ума, означал ошибку, заблуждение. Но, исследуя такие явления, как природа света (электромагнетизм), квантовая механика и теория относительности, физическая наука на протяжении минувшего столетия постепенно доросла до понимания того, что на определенном уровне реальность поистине парадоксальна. Вот что писал по этому поводу Роберт Оппенгеймер:

На вопросы, которые на первый взгляд кажутся простейшими, мы либо не даем ответа, либо отвечаем так, что это больше напоминает какой-то странный катехизис, чем прямые утверждения физической науки. Если мы спрашиваем, например, остается ли положение электрона неизменным, то ответ должен быть «нет» если спросить, изменяется ли положение электрона со временем, ответ будет «нет» если спросить, покоится ли электрон, ответ будет «нет» на вопрос, движется ли электрон, мы также отвечаем «нет». Подобные ответы давал Будда, когда его расспрашивали о состоянии человеческого Я после смерти; но такие ответы неизвестны научной традиции XVII–XVIII веков. (Science and the Common Understanding. New York: Simon and Schuster, 1953. p.40)

В продолжение многих столетий на языке парадоксов с нами говорят мистики. Возможно ли найти место для встречи науки с религией? Если мы способны сказать, что «человек одновременно и смертен, и вечен», а также, что «свет есть и волна, и частица», то это означает, что мы начали говорить на одном языке. Возможно ли, чтобы путь духовного развития от религиозного суеверия к научному скептицизму привел нас в конечном итоге к подлинной религиозной реальности?

Эта зарождающаяся возможность объединения религии и науки — самый важный и самый яркий феномен сегодняшней интеллектуальной жизни. Но пока можно говорить только о зародыше. Ибо по большей части и верующий, и ученый продолжают оставаться в собственных узких пределах, и каждый из них по-своему зашорен в собственном типе туннельного видения. Посмотрите, к примеру, на их поведение в связи с проблемой чуда. Сама идея чуда для большинства ученых — чистый объект анафемы. За последние четыреста лет наука открыла и сформулировала немало «естественных законов», таких, как «Два объекта притягиваются друг к другу прямо пропорционально их массе и обратно пропорционально квадрату расстояния между ними» или «Энергия не возникает и не исчезает». Но, преуспев в открытиях естественных законов, ученые в рамках своего видения мира превратили в идола понятие естественного закона, подобно тому, как они идолизировали понятие измерения. Результат получился тот, что каждый раз, когда какое-то событие не удается объяснить известными естественными законами, научный мир полагает, что это событие нереально. С позиции методологии наука как бы говорит: «То, что очень трудно изучать, не заслуживает изучения». А с позиции естественного закона она добавляет: «То, что очень трудно понять, не существует».

Церковь смотрит на вещи несколько шире. Религиозный мир полагает, что если что-то нельзя объяснить известными естественными законами, то это чудо, а чудеса существуют. Но, подтвердив существование чуда, церковь никогда не заботилась о том, чтобы разобраться в нем поглубже. «Чудеса не нуждаются в научном исследовании; их следует просто принимать как проявления Бога» — такова доминирующая религиозная позиция. Верующие не хотят, чтобы наука расшатывала их религию; точно так же ученые не любят, когда религия расшатывает их науку.

Случаи чудесного исцеления, например, всегда использовались католической церковью для подтверждения святости целителя, а во многих протестантских общинах это стало почти стандартной процедурой. Но церковь никогда не говорит врачам: «Давайте вместе изучать эти удивительные явления». Точно так же и врачи не говорят «Почему бы нам вместе не попробовать исследовать эти случаи, столь важные для нашей профессии?» Нет, позиция медиков такова: чудесных исцелений не бывает; болезни, от которой исцелился этот человек, просто не было изначально: либо это было воображаемое расстройство типа истерической реакции, либо имел место ложный диагноз. К счастью, однако, в настоящее время некоторые серьезные ученые, медики и религиозные искатели истины приступают к исследованию природы таких феноменов, как спонтанная ремиссия у раковых больных и яркие случаи психического исцеления.

Пятнадцать лет назад, когда я только окончил медицинский институт, я был уверен, что чудес не бывает. Сегодня я убежден, что чудеса на самом деле встречаются очень часто. Этой переменой в моем сознании я обязан двум факторам, действовавшим в одном направлении. Одним фактором был целый ряд событий, которые я наблюдал как психиатр и которые вначале казались само собой разумеющимися; но когда я стал задумываться над ними, то увидел, что в моей работе с пациентами, направленной на их духовное развитие, мне помогало что-то такое, чему я не мог дать логического объяснения; другими словами, в этом было чудо. Эти случаи — я еще опишу некоторые из них — заставили меня засомневаться в справедливости моего прежнего предположения, что чудес не существует. Сомневаясь, я оказался открытым для возможности существования чудес. Эта открытость стала вторым фактором, вызвавшим перемену в моем сознании: она позволила мне смотреть на обычное повседневное существование глазами, открытыми для чуда. Чем больше я смотрел, тем больше находил. Если тому, кто будет читать эту книгу до конца, можно передать одно мое пожелание, то пусть это будет способность воспринимать чудо. Об этой способности недавно были написаны такие слова:

Самореализация рождается и созревает в особенного вида осознании — осознании, описанном многими различными способами и многими различными людьми. Мистики, например, говорили о нем как о восприятии божественности и совершенства мира. Ричард Бак называл его космическим сознанием; Бубер описывал его через отношения Я-Ты, а Маслоу обозначал термином познание Бытия. Мы воспользуемся терминологией Успенского и назовем его восприятием чудесного. «Чудесное» означает не только необычайные явления, но и обыденные вещи, ибо это особое осознание может быть вызвано каким угодно объектом при условии достаточно пристального к нему внимания. Когда восприятие освобождено от давления предрассудка и личного интереса, оно беспрепятственно вкушает мир таким, как он есть, и взирает на присущее миру великолепие… Восприятие чудесного не требует никакой веры и никаких предположений. Требуется лишь полное и пристальное внимание к данностям жизни, т. е. к тому, что настолько всегда- и вездесуще, что обычно считается само собой разумеющимся. Истинное благоговение перед миром доступно на каждом шагу и находит свой объект во всем — в крошечных частицах наших тел, в необъятных просторах космоса, в теснейшей взаимосвязанности их и всех других вещей… Мы являемся частью тонко сбалансированной экосистемы, в которой взаимозависимость идет рука об руку с обособленностью. Мы все — индивиды, но мы также и части большого целого, объединенного в нечто грандиозное и прекрасное сверх всяких описаний. Восприятие чудесного есть субъективная сущность самореализации, корень, из которого вырастают высшие свойства и высшие переживания человека. (Michael Stark and Michael Washburn, «Beyond the Norm: A Speculative Model of Self-Realization», Journal of Religion and Health, Vol.16, № 1 [1977], pp.58–59)

Размышляя о чудесах, я прихожу к выводу, что мы слишком драматизировали наши представления. Нам нужно, чтобы запылал куст, расступилось море, с небес раздался громоподобный голос. На самом же деле нам следует присматриваться к обычным повседневным событиям нашей жизни как к свидетельствам чуда, сохраняя в то же время научную ориентацию.

Именно это я постараюсь сделать в следующей главе, исследуя обычные случаи в практике психиатрии, приведшие меня к пониманию необыкновенного феномена благодати.

Но эту главу я хотел бы закончить предостережением. Взаимосвязь между наукой и религией может обернуться зыбкой и опасной трясиной. Нам предстоит работать с экстрасенсорным восприятием, «психическими» и «паранормальными» явлениями и другими разновидностями подобного рода чудес. Здесь очень важно не растеряться и не попасть впросак. Недавно я присутствовал на конференции на тему об исцелении верой; один за другим высокообразованные докладчики представляли истории, из которых должно было следовать, что они, докладчики, или другие лица обладают целительной силой; все это излагалось с претензией на научную строгость, которой там фактически не было. Если целитель накладывает руки на воспаленный сустав больного, а на следующий день воспаление прекращается, то это не означает, что больного вылечил этот целитель. Воспаленные суставы обычно перестают быть воспаленными рано или поздно, сразу или постепенно, независимо от того, что на них накладывают.

Если два события происходят в один и тот же период времени, это еще не значит, что между ними есть причинная связь. Поскольку все эти явления сложны и неоднозначны, мы тем более должны подходить к ним со здоровым скептицизмом, иначе можем ввести в заблуждение себя и других. Одно из заблуждений возникает, например, когда вы замечаете отсутствие скептицизма и строгой экспериментальной проверки в высказываниях тех лиц, которые публично доказывают реальность психических явлений. Такие лица создают дурную славу всему этому направлению. Поскольку сфера психических явлений привлекает так много людей со слабыми представлениями о строгой проверке реальности, то у здравомыслящего слушателя появляется сильное подозрение, что сами эти психические явления нереальны, хотя это на самом деле не так.

Есть много охотников получить простые ответы на сложные и трудные вопросы, сочетая популярные научные и религиозные представления и вкладывая в это занятие много фантазии и мало мысли. Если такие сочетания оказываются бесплодными, то это еще не доказательство, что они немыслимы или безнадежны. Очень важно, чтобы наше поле зрения не было ограничено научным туннелем, но столь же важно, чтобы наша способность к критике и скепсису не была парализована великолепным сиянием духовного царства.