«Я ни в чем не виновата – а кто докажет?»
«Я ни в чем не виновата – а кто докажет?»
Ради чего манипулятор готов терпеть это мучительное состояние? Конечно же, для глубокого морального и материального удовлетворения! Сколь ни парадоксально это звучит. Отсюда и безжалостно отношение манипулятора и к окружающим, и к себе. И чем манипулятор моложе, тем он неукротимее.
В сплаве инфантилизма и максимализма, свойственном юношеству, присутствует и жажда успеха, и жажда власти. Но эти цели кажутся недостижимыми в той обстановке, в которой младшее поколение делает свои первые шаги. Чаще всего молодежь, живущая с родителями, еще учится или только–только начинает работать. Вчерашние школьники пока не в курсе, какой ценой достается успешная карьера, душевный комфорт, высокая самооценка… И оттого в головах у молодых правят бал идеализированные представления о «правильной жизни» (неважно, прагматические или романтические), а заодно и глубоко индивидуальные, но не менее завышенные «ставки на жизнь». Это сочетание в глазах старшего поколения выглядит как бурная фантазия на тему «Один корнет задумал славу прекрасным днем добыть в бою». Или «Один корнет решил жениться и взять в приданое мильон». Скепсис со стороны родителей, учителей, начальства, младшее поколение отражает по–своему, в долгу не остается. И окружающим, поверьте, солоно приходится, когда дети начинают «борьбу за свои идеалы».
Недостаток опыта и возможностей юные компенсируют критикой и, как правило, выбирают тактику Судьи. А самым близким объектом для грубой или нудной критики становятся, естественно, родители.
Жизнь родителя оценивается в сравнении с «идеальным результатом», то есть всегда не в пользу нормального человека с его слабостями и промахами.
Также в ход идут дидактика и начетничество: младшее поколение таким образом оттачивает механизм анализа информации, а заодно готовится к воспитанию своих собственных детей. Хотя нельзя не признать, что методы Судьи не лучшим образом действуют на взаимоотношения между людьми: он слишком суров и нуден, чтобы его хотелось выслушать, а тем более понять. К тому же он критикует ради критики, а отнюдь не ради достижения справедливости.
Когда «предки» осознают, что отныне их ждет существование под постоянным взглядом «домашнего критика», их рано или поздно охватывает раздражение пополам с отчаянием: «Ну что ни сделаю – все плохо! А сам–то ты кто?» — и большинство родителей переходит на тактику Диктатора или Хулигана. Помните, кто «подходит» этой «сладкой парочке»? Тряпка и Славный малый. Добиться подобного поведения от подрастающего поколения можно только запугав его и затюкав до полного выветривания достоинства, амбиций, уверенности в себе. Если этого не происходит, начинаются бесконечные выяснения отношений. Они могут создать в доме тяжелую, нездоровую атмосферу.
К тому же родители, попавшие в роль «воспитуемых», зачастую принимают «разбор полетов» с использованием простейших логических ходов за первый признак взросления. Вроде бы молодежь только того и добивается, чтобы ее принимали всерьез? Увы, у подобного мнения – свой негативный эффект: повышенно пристальное внимание к успехам – и, что важнее, неуспехам – младшего поколения. Теперь родители становятся Судьями и действуют по принципу: «Раз ты теперь взрослый, веди себя иначе, а не как капризный, избалованный младенец, которому все не по нраву, что ни предложи. То есть кончай зудеть и покажи класс, покажи, какой ты крутой!» – в общем, пытаются перехватить инициативу «разбора полетов». А результат? Бесконечное судебное заседание, где нет истцов и адвокатов, одни только прокуроры и обвиняемые, может кого угодно довести до нервного тика.
Конечно, не одни только Хулиганы, Диктаторы и Судьи вершат свои черные дела в «ближнем» кругу общения. Встречаются также Тряпка и Прилипала. Полагаете, что они главным образом выступают в роли боксерской груши? Вы ошибаетесь, глубоко ошибаетесь. Эта пара сильно действует на женские сердца. И потому некоторые молодые люди в отношении с девушками предпочитают выказывать не силу, а слабость. Тем более, что сила отнюдь не всегда срабатывает, а слабость на то и слабость, чтобы ее осечки не были столь чреваты болезненными уколами и даже ударами по самолюбию. Хотя… всегда неприятно, если тебя уличают в манипуляции. И своего не добился, и позором себя покрыл вдобавок.
Однажды нам позвонила подруга и рассказала о серьезном ЧП, приключившемся в личной жизни ее дочери Аллы. «Отработанный» бойфренд никак не желал расстаться с девушкой, и Алла додумалась до того, что пригласила «тяжелую артиллерию» в лице трех «свидетельниц», чтобы наконец–то окончательно порвать с Валериком. Об этом молодом человеке мы были наслышаны: Валерик в свое время на родных и близких Аллы произвел неоднозначное впечатление. Он был из тех идеальных мальчиков, которые никогда не вырастают. И очень нравятся родителям девочек. Прежде всего — своей безопасностью, серьезным отношением к жизни, которое по преимуществу выражается в полном отсутствии чувства юмора, и потенциальным благородством намерений, которым всегда можно воспользоваться, если хочешь избавиться от подросшего ребенка. Валерик был золотым медалистом, спортсменом, круглым отличником и психом.
Упомянутая патология была тщательно взлелеяна собственными родителями Валерика, которые, очевидно, сразу после рождения ребенка стали готовить его в «золотые мальчики». Основным средством воспитания стали «репрессивные меры»: за любые промахи и неудачи ребенка стыдили и наказывали несообразно поступку. Если Валера приносил из школы четверку, его объявляли «позором семьи». Плоды воспитания не замедлили сказаться: Валерик с двенадцати лет наблюдался у психоаналитика, и Алка строго–настрого запретила говорить ему «добрый день», ссылаясь на его сложный внутренний мир и полученную в детстве психотравму. Вначале Алла просто упивалась комплексами своего бойфренда, потом подустала, но Валера всерьез и не по–детски добивался Аллы: а именно устраивал ей сцену за сценой. Посему Алка созвала своих знакомых, дабы они поприсутствовали при возвращении Валерику его вещей, «случайно» позабытых в у Аллы. Без них профессиональный зануда непременно втянул бы Алку в очередную дискуссию насчет их отношений, а потом, конечно, пробил бы ее на жалость.
Девицы собрались, расселись, грозные и торжественные, но старательно делая вид, что ничего не происходит, под оживленно–нервный разговорчик. Наконец, Валерочка прибыл. Он застыл в дверном проеме, обводя подруг испуганным взглядом, словно перед ним предстали во всей красе Чужой–1, Чужой–2 и Чужой–3. Потом воскликнул: «Так значит, ты действительно…» — и упал в обморок. Последствия напоминали старое кино: тривиальная мизансцена, страсти в клочья, запоздалое раскаянье, герой на полу в соплях… Алка хлопотала над Валериком, положила его голову себе на колени, присутствующие с испугом на лицах побежали за водой и нашатырем. Но не все. Алла попросила маму вызвать «Скорую», но та никакой «Скорой» вызывать не стала. А вместо этого подошла к распростертому на коврике кавалеру, отвела от его носа пузырек с нашатырем и заявила: «Либо ты сейчас же встаешь, либо я действительно вызову кого следует! И тогда уж тебе не поздоровится!» От неожиданности Валера подскочил, вызвав у остальных участников события натуральный столбняк.
Не будь у одной из авторов этой книги чрезвычайно темпераментной родственницы – речь идет о двоюродной тетушке, обладательнице темного артистического прошлого – мы бы усомнилась в том, что Валерик просто «ломал камедь». Вдруг мальчику и правда поплохело. Но упомянутая тетя и не такое откалывала: валялась по всему дому в отключке, закатывала истерики, билась в пароксизмах, впадала в каталепсию – и все ради сущих пустяков вроде признания жуткого сооружения, похожего на подушку с букетом и бантом, за великолепную модную шляпку. Если, впрочем, кому–то подобный подход кажется чересчур женским, нельзя не согласиться – это правда. Правда, но… частично. Поскольку кругом пруд пруди женственных мужчин и мужественных женщин. И они используют предоставленные судьбой средства как им заблагорассудится. И в качестве триумфа тоже выбирают что им заблагорассудится. Достать человека, которому ты осточертел, заставить его плясать под твою дудку против воли, выжать досуха – ничуть не хуже, чем очаровать, обаять, покорить и лишь потом выжать досуха. Валерик выбрал, вероятно, единственно возможный путь: манипуляцию и домашний театр. И теперь бедная Алка потребляла то, что вылепили из Валерика его ненормальные родственнички, на которых действовал только драматизированный шантаж. Хорошо, что у нее оказалась совершенно неромантичная мама, которая лихо развенчала умирающего от любви Ромео, вызвав у дочки двойственную реакцию.
Когда раскрытый манипулятор с позором удалился – вот тогда, по выражению Булгакова, «был гадкий, гнусный, соблазнительный, свинский скандал»[69]. Маме пришлось пояснить дочери, что ее кавалер не «болезнью заболел», как говорил товарищ Дынин про малолетних симулянтов[70], а всего–навсего попытался Аллу шантажировать. Менее опытные лица женского пола в ее правоте засомневались. Пришлось напомнить о главных симптомах обморока – о тех, которых у Валерика не обнаружилось: нечувствительности к боли; бледности кожных покровов; синюшности губ; расслабленности мышц; последующей вялости и слабости… Человек, упавший в обморок, не подскакивает, словно мячик, от угрозы, произнесенной над ним старшими из присутствующих. Он продолжает лежать, простертый в немочи и безучастный. Валерику на безучастность не хватило артистизма. Поэтому он был уличен и бежал быстрее лани. «Нет, как он мог?!!» – прошептала Алла. Остальные в унисон наморщили носики и покачали головами. Потом Аллочка сообразила: развенчана не только Валерикова «великая любовь»! И ее, Алкины, россказни об огромном чувстве, которое питает к ней трогательный псих Валерик – они теперь так же недостоверны! А значит, подруги не разнесут по курилкам трогательную легенду о расставании влюбленного трубадура с жестокой дамой сердца – вместо этого появится анекдот о неудачливом симулянте… Этого Алкино самолюбие не вынесло: «Слушай, что у тебя за манера все опошлять!» – затопала ногами Алла, — «Ты сделала все, чтобы я о Валерике вспомнить не могла без омерзения! Зачем было все портить? Я думала, он ко мне относится по–особому, по–рыцарски, а ты… Ну зачем были нужны эти игры в мисс Марпл?» На что мама резонно возразила, что без ее, как Алла выразилась, «игр» все сейчас играли бы в его игры. Он тут прохлаждался бы на диванчике с компрессиком на голове и томным голосом вопрошал: «Ты ведь останешься со мной? Ты ведь не бросишь меня?» А все остальные кивали бы, словно китайские болванчики. «Нет! Я бы с ним порвала! Но не так! У меня, по крайней мере, сохранилось бы ощущение… будто… будто… будто меня искренне любили! Вот! Я бы верила, я бы знала: из–за меня можно упасть в обморок! Теперь я все время буду гадать: меня действительно любят, или только шантажируют!»
Французский писатель Абель Эрман считал: «Говорят, что ложь убивает любовь. Но откровенность убивает ее быстрее». Любовь погибла под грузом разоблачений, к тому же ее «послевкусие» оказалось горьким, словно хина… Алкино раненое самолюбие причиняло боль, и страдалица сетовала, что «в старости и вспомнить будет нечего», что теперь придется все время гадать, любят ее или шантажируют… Аллина мама прекрасно понимала: дочкин ухажер есть «жуткий охмуряло и врун»[71]. Малому важно добиться своего, а интересы возлюбленной и ее душевное благополучие – ничего не значащие детали.
Отметим, что этот прием по своей жестокости и прямолинейности, безусловно, является… детским. Потому что именно в детстве человек не в силах предугадать последствия своего поступка – и особенно последствия негативные. Да к тому же не осознает, какую боль способен причинить. Его больше интересует материальный результат: подарят ли ему велосипед, простят ли за разбитую вазу, освободят ли от занятий… И вот, он укладывается в постель, имитируя жестокие боли где–то под ложечкой, закатывая глаза и стеная. Если с годами он освободится от этой дурацкой привычки – считайте, что повзрослел.
Впрочем, некоторые все же меняются. В сторону того, что психоаналитики называют «пассивной агрессией»: человек не давит на психику собеседника, не высказывает своих требований открыто, не «выжимает» для себя поблажек и льгот, но его беспомощный лепет и смущенные «Да нет, что вы, не надо, не стоит!» почему–то заставляют собеседника исполнять все «невысказанные» требования. Но бывает так, что их смирение вызывает у окружающих сильнейшую негативную реакцию – куда более мощную, чем если бы «агрессор» был несдержан или даже буен.
Смиренники и страдальцы могут провоцировать раздражение недюжинной мощности – у людей опытных. Если человек однажды уже «нарвался» и немало времени потратил на исполнение «невысказанных просьб», ему трудно отнестись к аналогичному манипулятору спокойно, выдержанно, а уж тем более – сострадательно. Разве что он – законченный мазохист и сам ищет, с кем бы еще помучиться.
В большинстве случаев опыт заставляет нас относиться к разоблаченным манипуляторам скептически, иронически или саркастически.
Но как быть, если упомянутые манипуляторы для наших детей – ну прямо как родные? Обычно родителей страшно раздражает наивность их вроде бы давно выросших детей, их податливость, уязвимость, внушаемость перед лицом этих… шутов гороховых! А когда старшие начинают возмущаться, младшие, в свою очередь, принимаются протестовать, манипуляторы, ставшие «камнем преткновения», подогревают обстановку. И кто, как вы полагаете, должен всех нейтрализовать? Конечно же, тот, кто старше – не по возрасту. По уму.